— Исправить, — горестно вздохнув, передразнил его рыцарь, — сдать Каллен и всю Нордфалию Одербургу — это, по-твоему, исправить, старик? Не надейся, что одербуржцы… герцог их будут к тебе благосклонны за ту услугу, какую ты им оказал. Беда в том, что ты колдун. А ты ведьма.

С последней фразой он уже обратился к Равенне.

— А с колдунами в Одербурге, как я слышал, не церемонятся. Жгут почище, чем в наших краях.

— Это одна сторона медали, — дипломатично заметил мастер Бренн, — но есть и другая. Напомню: войско его величества потерпело поражение. Может, конечно, не безнадежное. Может, еще сумеет, ряды пополнив, задать одербуржцам жару. Но пока расклад таков, что Одербург побеждает. И за седмицу-другую вполне сможет добраться до Каллена. И что делать нам? Погибать в безнадежной войне? Может, это приемлемо для благородных сэров вроде вас, Андерс фон Веллесхайм. Но нам, простолюдинам, собственная жизнь дорога. Чем угодно могу поклясться, что принесу больше пользы, оставшись в живых. Как и остальные. Для чего вообще мы собрались, вы сами-то не забыли, благородный сэр? Не сегодня за столом, а вообще.

— Нет, но…

— Без «но», — теперь в голосе мастера Бренна, обычно добродушном, звучал металл. — Что именно вы можете предложить? Нам всем, а? Без нравоучений и похвальбы собственной честью. Я слушаю.

— Думаю… лучше уехать куда-нибудь подальше, чем становиться изменником, — со вздохом проговорил рыцарь, — для меня, конечно, это не годится. Но для вас… клятвами не связанных…

— Тогда уезжайте сами, благородный сэр, — подвел черту под разговором Бренн, — точнее, уходите. Если больше не считаете наше общее дело своим тоже. И готовы нас бросить… так или иначе. Как я уже говорил, никого не удерживаю.

Снова сэр Андерс посмотрел на сидевших за столом. После чего молча встал и вышел из комнаты.

Лишь на следующий день Равенна, вселив свое сознание в тело птицы и покружив над лагерем одербуржцев узнала, что расклад в этой далеко не благородной игре изменился вновь.

Освальд в лагере не обнаружился — не то сбежать умудрился, не то с ним все-таки расправились. Равенне больше верилось в первый вариант. Просто хотелось верить.

Да и ходившие среди воинов разговоры о нападении мертвяков, случившемся накануне ночью да заставшем лагерь врасплох, внушали надежду. Потому как… ну, просто не верилось, что такой пройдоха как Освальд не воспользовался этой заварушкой, дабы под шумок удрать. Он ведь, в конце концов, привык выживать среди лихих людей и прочего сброда. Что ему какие-то одербургские вояки. Свирепые — но простодушные.

Другой новостью, о которой узнала Равенна благодаря зачарованной ей птице, стала участь побочной королевской дочери. Что не поделила та с Карлом Дерзким, волшебница не знала. И судить не бралась. Видела лишь, что из фавориток и союзников своих герцог Нору вычеркнул. Иначе как объяснить ее пребывание у позорного столба?

Более того, из подслушанных обрывков разговоров стало ясно, что Нору ни много, ни мало обвиняют в колдовстве и собираются сжечь. С подобными обвинениями сама Равенна была знакома не понаслышке. И потому знала, сколь ничтожны в этом случае шансы просто остаться в живых. Не говоря уж о том, чтобы снова занять место рядом с герцогом.

А коль так, то договоренности между Норой и мастером Бренном отныне не стоили ломаного гроша. Планы же по уничтожению короля, столь разозлившие сэра Андерса, тем более были теперь на полпути в Преисподнюю.

Жаль только, что сам рыцарь успел покинуть временно занятый мастером Бренном дом. Получил от него несколько золотых монет на первое время и поселился на одном из городских постоялых дворов.

А еще день и ночь спустя — видел уже сам старик-чародей — из лагеря одербуржцев исчезла и Нора. Что с одной стороны вроде говорило о справедливости обвинений, но с другой — могло объясняться тем, что бывшей герцогской фаворитке помогли.

Кто помог — вопрос отдельный. Но Равенна предположила, что это мог быть накануне сбежавший Освальд.

«Хорошо, если так, — говорил мастер Бренн, — это сильно облегчило бы нам дело. Только… это было бы слишком хорошо».

А пока единственное, что они знали: Нора исчезла. Да, поддержки герцога Одербургского она лишилась. А значит, для его величества была уже неопасна.

Однако по-прежнему жива. Так что задание Дитриха фон Бракенгарда осталось не выполненным. И как его теперь выполнять, мастер Бренн сотоварищи не представляли.

Не стоило забывать и про одербургское войско. Про победоносное одербургское войско, шедшее на Каллен. В той связи, что много ль будет толку от дарованного королем титула, если сам Альбрехт Третий лишится трона и жизни?

Карл Дерзкий же, как верно подметил сэр Андерс, с колдунами церемониться не будет. Как, впрочем, и со всей Нордфалией.

И впрямь оставалось надеяться разве что на неприступность стен Каллена, о чем мастер Бренн предупреждал Нору. На неприступность стен — и героизм защитников города.

По большому счету только это и оставалось Бренну и его подопечным. Надеяться и ждать. Потому что от действий толку теперь было немного. А планы строить… о, уже говорилось, как могут ответить высшие силы, узнав о планах простых смертных.

Вернемся же к Норе и Освальду, которым, надо сказать, повезло. Сначала они выбрались из погруженного в темноту лагеря. Благополучно избежав нежелательного внимания часовых. Потом успели скрыться в лесу. И никакие ищейки за ними его тусклое сиятельство не послал. Да он бы и не успел.

За день, проведенный на свободе и предшествовавший освобождению Норы, Освальд успел соорудить в лесу шалаш — примерно в миле от опушки. А теперь, среди ночи сумел найти к нему дорогу благодаря волшбе своей спутницы, освещавшей путь. Уж на тусклый голубоватый свет, исходивший от ладоней, силенок у бывшей герцогской фаворитки хватило.

В шалаше Освальд успел припасти немного съестного — сказал, что раздобыл-де его в городке. Там же для Норы нашлась какая ни на есть замена теплой одежде. Одеяло, старое и не отличающееся чистотой. Его женщина смогла накинуть на манер шали поверх ночной рубашки.

После беспокойной ночи и целого дня стояния привязанной у столба Норе ничего так не хотелось, как улечься, хоть на то же одеяло, в шалаше калачиком свернувшись, хоть прямо на траву. И спать, спать, еще раз спать хоть до скончания века.

Но Освальд оставался непреклонен. Голод утолить — пожалуйста. Отдохнуть пару часов — на это он тоже был согласен. Но не останавливаться на ночлег.

— Даже если поутру тебя не хватятся, — были его слова, — и не примутся прочесывать весь лес, шалашик этот для нас двоих тесноват. Если и сможем мы там вдвоем улечься, то только прижавшись друг к другу. Вряд ли тебе это понравится.

И с этими словами обнял сам себя, передразнивая давешний стеснительный жест Норы.

— Ты не в моем… ох, то есть, я не в твоем вкусе, — немедленно напомнила женщина.

— Ну… мало ли, — хмыкнул вор, — в темноте, знаешь ли, вкусы не так уж важны.

Потом, немного подумав, добавил:

— А в герои рыцарских романов, как уже говорил, я не набиваюсь. Поэтому ночевать снаружи, предоставив шалаш в распоряжении дамы… как-то не хочется.

— А если наоборот? — осторожно предположила Нора.

— Чтобы ты сбежала, пока я демон знает, какой по счету сон вижу? Неплохая попытка, но… нет. А веревку, чтобы связать тебя, я не прихватил. Ужасная оплошность, за которую прошу прощения.

Нора хотела сказать, что бежать ей, лишившейся покровительства герцога, по большому счету некуда. И участь бродяжки ее прельщала не больше, чем возможность попасть в королевский замок. Пусть даже в качестве пленницы.

Ведь кто знает — может, его величество смилостивится и хотя бы приютит Нору у себя. Просто приютит, не признавая дочерью и наследницей. Даже тогда женщина станет ближе к своим целям. А там видно будет.

Хотя с волоском его тусклого сиятельства возможностей было бы побольше. Для торга хоть с самим королем — в том числе.