Кто способен подправить цвета заката? Кто способен снять слепок с огня? Пусть этот человек попробует проследить за превращениями человеческой мысли, перелетающей с бабочки на бестелесную душу, а оттуда переходящей к духовным передвижениям и исчезновению доктора Мозеса Небогипфеля и преподобного Элайи Улиссеса Кука из мира разума.

Автор был погружен в раздумья, нежась под деревом, как когда-то другой размышлял под деревом Бодхи[6] о мистических превращениях, и тут появилось некое видение. На островке между ним и багряным горизонтом возникло нечто – полупрозрачное существо, отражающее свет, смутно различимое рассеянным взором по отражению в воде. Автор поднял глаза, полные удивления и любопытства.

Что это такое?

Автор в изумлении уставился на видение, не веря своим глазам, заморгал, протер глаза, посмотрел снова и поверил. Это было нечто твердое, оно отбрасывало тень и несло на себе двух человек. В нем присутствовали белый металл, блестевший в полуденном солнце подобно воспламенившемуся магнию, планки из черного дерева, впитывающие свет, и белые части, сверкавшие, как полированная слоновая кость. Однако в целом оно казалось чем-то неземным. Эта вещь была не прямоугольной, как полагается машине, но искривленной: перекошенная, она, казалось, должна была вот-вот опрокинуться, наклонившись сразу в две стороны, словно те странные кристаллы, именуемые триклинными[7]; казалось, механизм сломан или погнут; он был неопределенным, неубедительным, словно пришел из искаженного сновидения. И люди тоже выглядели нереальными. Один был невысоким, невероятно тощим, с головой странной формы, облаченный в наряд темно-оливкового цвета, в то время как другой, светловолосый мужчина респектабельного вида с бледным лицом, являлся священником англиканской церкви, и это было странно.

И снова на автора нахлынули сомнения. Откинувшись на землю, он посмотрел в небо, потер глаза, посмотрел на ветки, висящие между ним и синевой, внимательно изучил свои руки, проверяя, не появилось ли что-либо новое в них, после чего снова уселся и устремил взгляд на островок. Легкий ветерок шевелил ивняк; белая птица махала крыльями, летя на небольшой высоте. Машина из видения исчезла! Это была иллюзия – отражение субъективной мысли – подтверждение нематериальности сознания.

– Да, – вмешался скептический голос, – но почему в таком случае священник по-прежнему там?

Священник никуда не исчез. В полном недоумении автор изучал явление в черной сутане, разглядывающее окружающий мир, прикрыв глаза рукой. Автор знал ландшафт островка, как свои пять пальцев, и ему не давал покоя только один вопрос: откуда? Священник выглядел так, как выглядят французы, высадившиеся в Ньюхейвене, – измотанный дорогой; одежда потрепана и помята, что хорошо видно при свете солнца. Когда он подошел к краю острова и крикнул автору, у него дрожал голос.

– Да, – ответил автор, – это действительно остров. Как вы туда попали?

Однако вместо ответа священник задал очень странный вопрос:

– Вы живете в девятнадцатом веке?

Прежде чем ответить утвердительно, автор заставил его повторить вопрос еще раз.

– Хвала небесам! – с жаром воскликнул священник. После чего жадно уточнил, какая сегодня дата.

– Девятое августа тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, – повторил он вслед за автором. – Да будут благословенны небеса! – затем, опустившись на островок так, что его скрыл ивняк, громко расплакался.

Теперь автор был всерьез заинтригован происшествием, и, пройдя некоторое расстояние вдоль берега пруда, он взял ялик, сел в него и, отталкиваясь шестом, быстро поплыл к острову, где в последний раз видел священника. Автор обнаружил его лежащим без чувств в тростнике и переправил в ялике к дому, в котором жил, где священник пролежал десять дней, не приходя в чувство.

Тем временем стало известно, что это преподобный Элайя Кук, три недели назад пропавший из Ллиддвдда вместе с доктором Мозесом Небогипфелем.

Девятнадцатого августа сиделка заглянула в кабинет к автору и пригласила его к больному. Автор обнаружил преподобного в здравом уме, однако глаза его горели странным огнем, а лицо было мертвенно-бледным.

– Вы выяснили, кто я такой? – спросил он.

– Вы преподобный Элайя Улиссес Кук, магистр гуманитарных наук, окончили Пембрукский колледж Оксфорда, ректор в Ллиддвдде, это неподалеку от Рвстога, в Карнарвоне.

Священник кивнул, подтверждая правоту автора.

– Вам что-нибудь говорили про то, как я сюда попал?

– Я обнаружил вас в тростнике, – сказал я.

Преподобный задумался.

– Я должен дать показания. Вы меня выслушаете? Это связано с убийством одного старика по фамилии Уильямс, случившимся в одна тысяча восемьсот шестьдесят втором году, нынешним исчезновением доктора Мозеса Небогипфеля, похищением несовершеннолетней подопечной в году четыре тысячи третьем…

Автор недоуменно уставился на него.

– В году четыре тысячи третьем от Рождества Христова, – поправился священник. – Она так и не появилась. И также с несколькими нападениями на официальных лиц, совершенными в семнадцать тысяч девятьсот первом и втором годах.

Автор кашлянул.

– В семнадцать тысяч девятьсот первом и втором годах, вместе с ценными сведениями медицинского, общественного и физиографического характера за весь этот период.

После консультации с врачом было решено записать показания преподобного Элайи Кука, и ниже будет изложена оставшаяся часть истории Аргонавтов времени.

Двадцать восьмого августа одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года преподобный Элайя Кук умер. Его тело было перевезено в Ллиддвдд и похоронено там на церковном кладбище.

В первой части вскользь упоминалось, что преподобный Элайя Улиссес Кук в памятный день двадцать второго июля попробовал усмирить суеверное возбуждение жителей деревни и не преуспел в этом. Следующим его действием стала попытка предупредить нелюдимого философа о надвигающейся опасности. С этим намерением он покинул раздираемую слухами деревню и окунулся в молчаливую сонную жару июльского полдня, отправившись вверх по склону Пен-и-пвлла к старому Мансу. Его громкий стук в массивную дверь отозвался внутри дома гулкими отголосками, вызвав дождь кусков штукатурки и гнилой древесины со стен над рахитичным крыльцом, однако в остальном мечтательная тишина летнего дня оставалась ненарушенной. Всё вокруг застывшего в ожидании священника было настолько тихо, что отчетливо слышались голоса косцов в полях в миле отсюда в направлении Рвстога. Подождав какое-то время, преподобный постучал снова и снова подождал, прислушиваясь, пока отголоски и стук падающего мусора не растворились в глубокой тишине и не стало отчетливо слышно тихое движение крови в сосудах головы, нарастающее и спадающее, подобно невнятному гулу толпы в отдалении и порождающее неуютное беспокойство, которое понемногу захватывало его сознание.

Священник постучал опять, нанося громкие частые удары посохом, после чего уперся рукой в дверь и с силой ударил по ней ногой. Ему громко ответило эхо, протестующе заскрипели петли, и дубовая дверь разверзлась, открывая изумленному взору пастора остатки перегородок, груды досок и соломы, груды металла, кипы бумаги и опрокинутые механизмы в голубом сиянии электрического света.

– Доктор Небогипфель, прошу прощения за вторжение, – произнес священник, однако единственным ответом ему стало эхо, отразившееся от черных балок, и мелькание теней, смутно видневшихся над головой.

Почти целую минуту он стоял на пороге, подавшись вперед, разглядывая сверкающие машины, чертежи, книги, беспорядочно перемешанные с остатками еды, пустыми ящиками, горами угля, сена и мелкого мусора, разбросанные по всему пространству лишенного внутренних перегородок дома; затем, сняв шляпу и ступая крадучись, словно тишина была священной, прошел в убежище доктора, судя по всему, покинутое хозяином.