— Ну и…?

— Я все исполнил в лучшем виде.— Василий улыбнулся.— Чтобы не закосеть, пиво надо пить перед крепкими напитками. Иначе — «ерш»!

— Сколько банок было в упаковке?

— Много. Я не считал. Выдернул одну с трудом. Они в полиэтилен прочно укутаны. Снова навел маскировку и вышел на крыльцо. Там и всосал.

— А банка?

Лис смутился:

— С банкой я поступил опрометчиво. Швырнул в сад. А что было делать, на веранде народ появился — курить мужчины вышли. Карманы брюк узкие. Вот и швырнул.

«Понятно, что за банку я нашел»,— подумал Фризе.

— В тот день не заходили в кабинет Маврина?

— Заходил. Это в самый разгар веселья было. Мне надо было позвонить. Я спросил у Маврина. Он сказал, чтобы я звонил из кабинета и попросил отбуксировать туда пиво. Незаметно, пока народ галдит и супруга отвлечена: «Засунь в комод и прикрой газетой». Вот что он мне шепнул.

— Операция прошла удачно?

— Вполне. Я эту упаковку в газеты завернул и понес как свадебный пирог.

— Все банки были на месте?

— Даже слишком.

— Как это понимать? — насторожился Фризе.

— Я же одну выдернул? Так? Выпил и выбросил. А когда за упаковкой пришел — ни одного гнездышка свободного.

— Вы пересчитывали?

— Чего пересчитывать?! — удивился Лис.— Количества не знаю, но гнезда свободного не было.

— У вас нет никаких объяснений этому?

Лис внимательно посмотрел на Фризе и еле заметно улыбнулся:

— Правдоподобных объяснений может быть много, а правды я не знаю. Разве Маврин умер не своей смертью?

— Маврин умер от сердечного приступа. Можно назвать это «своей смертью». Но одна банка «Туборга» была с отравленным пивом.

— Значит, я мог…

— Могли бы, выпив банку, когда несли упаковку в кабинет.

— Какая была умница моя мама. Она приучила меня ничего не брать без спроса. И вы думаете, что лишняя банка… Ну, не Борисов же? Исключено!

— Я тоже в этом уверен,— подтвердил Фризе.— И вы — его главное алиби.

— А мое алиби?

— У вас алиби нет.— Заметив, как опрокинулось лицо поэта, Фризе засмеялся.— Отсутствие алиби иногда сильнее, чем все алиби на свете. Не переживайте. Кому вы звонили из хозяйского кабинета?

— Жене. Она простудилась и не могла приехать.

— Вот и хорошо. Вернемся теперь к пиву. Не видели ли вы кого-то из гостей, кто подходил к тому месту, где лежала упаковка с пивом?

— Да нет. На веранде курили мужики. Домраба там постоянно появлялась, хозяйка. Вся закусь была на холодке сосредоточена. Такое благоухание!…

На прощание Фризе спросил:

— Вы, Василий Константинович, криминальные танки не пишете?

Лис вспыхнул, как маков цвет.

— Знаете? — чувствовалось, что он приятно удивлен.

— Да.

— Криминальных не пишу. Танки, русские танки и преступление — несовместимы. Эх, хотел я свою книжку взять, но подумал: неудобно. Вроде взятки.

— Про пиво…— Фризе приложил палец к губам и Лис ответил таким же жестом.

Допросы шли один за другим. Когда он допрашивал Убилаву, заглянула Маргарита. Заговорщицки подмигнула и помахала ключом от сейфа. Фризе подставил ладонь и вместе с ключом обрел всю недавно утраченную власть.

— Шеф просил, когда освободитесь, загляните,— сказала Маргарита.

Разговор с писателем продвигался у него туго. Вписывая в протокол паспортные данные, Фризе спросил о гражданстве.

— Абхазия, дорогой. Надо понимать.

Для первого раза Владимир простил ему «дорогого», сделал скидку на темперамент.

— Чего ты меня спрашиваешь о всякой хурде-мурде?! Открой любую мою книгу — там полная биография.— Убилава прикрыл лоб большой ладонью, как будто от вопросов у него началась мигрень.

— Гражданин Убилава,— мягко, но отчетливо сказал Фризе,— мы с вами детей не крестили, на брудершафт не пили, рано еще на «ты» переходить.

Убилава набычился, крупное его тело напряглось, лицо закаменело. Он нескончаемо долго молчал, уставившись на Фризе недоуменным взглядом. Владимир даже забеспокоился: «Вспоминает, не пили ли мы с ним на брудершафт?»

Ничего не вспомнив, Убилава сказал:

— Какая женщина вдовой осталась!

— Да,— согласился Фризе. Надо было налаживать отношения со свидетелем.

— На такой женщине и ты бы…— Убилава осекся и опять долго молчал. Махнул рукой, так и не закончив фразу. Наверное, местоимение «вы» не входило в его лексикон.

— На юбилейном вечере у Маврина вы пиво пили? — спросил Фризе. Ему хотелось, чтобы Убилава сказал: «пил». Тогда ему можно было подкинуть информацию о том, что одна из банок была с отравленным пивом. Почему-то у Фризе сложилось впечатление, что если этого заторможенного свидетеля слегка напугать, он начнет соображать быстрее и многое может вспомнить.

— Не знаю,— сказал Убилава.

— Не помните?

— Не помню, не знаю, ничего не слышал, не видел, не, не, не. Все «не». Такая женщина! Соски сквозь кофточку темнеют, как вишенки! Если бы не дети в Сухуми…— он подумал и добавил: — И в Гагре. Ей-Богу, женился бы! Ты можешь меня понять? Видел я что-нибудь кроме нее?

— Не видел,— согласился Фризе и отключил магнитофон.

— Вот видишь?! Только она не согласится. В Сухуми дети. В Гагре дети.

— Что ж, желаю успеха. Попытка не пытка.

— Ты, прокурор, хороший человек.— И добавил: — Вы.

Осторожно прикрыв за собой дверь, он вышел. Фризе настроился сварить себе кофе, как дверь открылась и снова возник Убилава.

— Про пиво слушай, такая история. Сигареты я в дубленке забыл. «Мальборо» курю. Пошел в коридор, нашел дубленку, сунул руку в карман, там банка пива.

— Ну-ка, ну-ка, дорогой! — Фризе вскочил и чуть ли не за рукав втянул писателя в кабинет. Подвинул кресло, включил магнитофон.

— Теперь подробнее.

— Я тебе все сказал.

— А ты повтори, с подробностями. Что за пиво, чья дубленка?

Оказалось, что Убилава залез не в свою дубленку:

— Точно, как у меня, знаешь? В «Березке» столько долларов отдал! Что за пиво лежало — не помню. Эта женщина перед глазами, понимаешь. Белый свет не вижу, неделю писать не могу. Говоришь — пиво!

Потом они вместе спустились в вестибюль и Фризе помог Убилаве надеть его импортную дубленку. Длинную — чуть ли не до пят,— с голубоватым мехом, покрытую снаружи каким-то сопливым составом. Наверное, чтобы кожа не мокла. Такую же дубленку Фризе видел на авторе детективов Огородникове.

Кофепитие так и не состоялось, потому что вслед за Убилавой в дверь постучал Борисов. Он оказался первым, кто спросил о причине вызова в прокуратуру.

— У нас есть основание подозревать, что была попытка отравить Маврина.

— В слове попытка уже заложен признак неудачи,— спокойно прокомментировал Борисов.— Значит, жертвы нет. И преступления не было?

— Преступный замысел тоже считается преступлением. В случае, о котором идет речь, жертва есть. Санитар из малого предприятия «Харон».

— «Харон»?! Какая прелесть! И само словосочетание: малое предприятие «Харон»! Это что же, бывшие «Похоронные услуги»? Ведомство Безенчука?

Ничто в этом человеке не указывало на его принадлежность к изящной словесности. Сухой, подтянутый, хорошо подстриженный. С приятным лицом, при взгляде на которое тебя посетит мысль: где-то мы с этим человеком уже встречались! Хороший темно-серый костюм, умело подобранный галстук… Все удивительно в меру, и в то же время ощущение незавершенности, отсутствие последнего штриха. Идеальный тип государственного чиновника, которому пора на пенсию, несмотря на то, что он хорошо сохранился.

— И как же умер санитар?

— Разве Алина Максимовна вам ничего не говорила?

— Нет. Мы виделись с нею только на похоронах. На поминки я не пошел. Должен сказать, что у нас с Алиной контры. Это может быть слишком сильно сказано. Я отговаривал Маврина от брака. Алина знает и не может простить. А брак получился удачным. Так как же, все-таки, он умер?

— Выпил банку датского писа «Туборг».

— Вот так штука! — удивление его показалось Фризе искренним.— Я подарил покойному целую упаковку! Значит, я и отравитель?