Я немедленно выехал. Передо мной предстал громадный шатер из разноцветных машин и палаток с его голыми обитателями. Лучше было не показываться у длиннющей очереди к автолавке, чем‑то торговавшей с колес прямо на шоссе. Обозленные «дикари» проклинали на чем свет стоит власти и готовы были растерзать любого, кто посмел бы с ними вступить в разговор и призвать к порядку. Своим одеянием они напоминали островитян далекой Полинезии в набедренных повязках, увидевших вместо подошедшего к берегу фрегата фургон автолавки, которую они готовы были разломать на части.

«Дикари» и «дикие» пляжи находились совсем рядом

с фешенебельным курортом Сочи с несуразной пирамидой роскошного «Дагомыса», предназначенного для приема иностранцев. Своим туда не попасть, не по карману. Да и зачем снимать номер в двух уровнях простому смертному, приехавшему с севера погреться на юге.

Высокий начальник, член ЦК, разыскал меня в тот день на погранзаставе.

— Можно устроить дочь с подругой на туристическую базу в Адлере?

Я объяснил, что довольно трудно. Разгар туристского сезона. Все везде забито. Надо было заблаговременно приобрести путевки.

— Так что же в Сочи нельзя снять номер? Там же гостиницы на каждом шагу. Кто же их занимает?

Пришлось объяснить товарищу, занимавшему важный государственный пост, что поселиться в сочинской гостинице невозможно ни летом, ни зимой. Для него это было открытием, а меня поражала его наивность, жившего внеземными представлениями. Хотелось ему сказать, опуститесь на грешную землю, приезжайте и посмотрите, что творится на побережье.

Проблема неорганизованно отдыхающих на взморье не раз обсуждалась, все признавали, что надо ее решать, разработать какие‑то правила регулирования потока отдыхающих, отвести стоянки для автомашин, сделать их платными, контролировать санитарно–эпидемическую обстановку в местах массового скопления людей, но все это оставалось разговорами. Почему бы ее, эту проблему, не поднять перед теми, кто прибывал на отдых на гос- дачи? Впрочем, они сами должны были поинтересоваться организацией отдыха трудящихся на побережье. Как раз было бы к месту. В санатории, дома отдыха, пансионаты не все могли попасть. Там отдых и лечение проводились на высоком уровне по доступным ценам. Профсоюзы брали на себя значительную долю расходов за путевку, о чем только могли мечтать рабочие капиталистических стран. У нас это было как само собой разумеющееся право каждого.

Устремившийся поток тех и других валом валил на юг и спадал в сентябре, когда детям надо было идти в школу. Умолкали и телефонные звонки.

По установившейся традиции каждый раз, когда кто- то из членов Политбюро и правительства приезжал или прилетал на отдых в Сочи, на госдачи, первый секретарь крайкома и председатель крайисполкома на спецсамолете «ЯК-40» летели встречать высоких гостей, а потом после отдыха провожать.

Этот порядок не нарушался долгие годы. Г остей в летнюю пору было много и летать приходилось часто. Хорошо, что полет занимал всего сорок минут.

К использованию оборудованного салоном на 5—6 человек самолету ревностно относился С. Медунов. Самолет был приписан к Северо–Кавказскому управлению гражданской авиации, а следовательно мог быть использован и в Ростове, и в Ставрополе. Он же считал, что самолет должен постоянно находиться в Краснодаре. На борту самолета обычно был и начальник того управления, которому предписывалось по службе присутствовать в аэропорту во время прилета и отлета гостей.

Когда надо было лететь, не особенно‑то присматривались к погоде. Иногда попадали в туман, дождь, изморозь, низкую облачность, плохую видимость. Над морем, в облаках, самолет обычно покачивало и невольно заходили разговоры о разного рода ситуациях, перенесенных на борту во время полетов.

Где‑то в районе Джубги самолет, вынырнув из‑за гор, летел вдоль берега до Адлера. За примерами происшествий и катастроф ходить было далеко не надо. Многие знали об исчезновении «ИЛа», как в Бермудском треугольнике, взлетевшего в Адлере и через несколько минут упавшего в море недалеко от берега с пассажирами на борту. Более ста человек погибло, но каких‑то сообщений тогда не принято было давать. Причины катастрофы так и остались не выясненными до конца, хотя правительственная комиссия во главе с министром ГВФ работала в Адлере больше месяца.

Обломки самолета так и не нашли на морском дне. Местом падения считалось обнаруженное на водной поверхности масляное пятно, которое быстро относила морская волна и трудно было ориентироваться по нему в поисковых работах. Упавший самолет не смогла обнаружить ни подводная лодка ВМФ, ни рыболовный траулер, опустивший трал в морскую пучину. Комиссии не–чего было докладывать о причинах катастрофы. Выдвигаемые следствием различного рода версии не находили материального подтверждения. Одна из них — захват самолета преступниками, попытавшимися заставить экипаж повернуть в сторону Турции. Версия была трудно доказуема, но за нее уцепились представители Министерства гражданской авиации и сам министр после того, как в море выловили деревянный брусок с отверстием, похожим на пулевую пробоину. Специалисты утверждали, что найденная планка — обломок с самолета. Планку срочно отправили на экспертизу в Москву, а за ней потянулась туда и комиссия, однако исследование не подтвердило пулевого отверстия. С тех пор были усилены режимные меры в Сочинском аэропорту, к которому приближался со стороны моря наш «ЯК-40». Отсюда было рукой подать до Турции.

Этим не раз воспользовались угонщики самолетов.

Для приема гостей в Адлере был выстроен в современном архитектурном стиле просторный коттедж при въезде на поле аэропорта. В нем же принимались и зарубежные гости, главы государств, правительств, министры, общественные деятели.

Мощные лайнеры «ТУ» подруливали на стоянку у коттеджа с ювелирной точностью, незамедлительно подавался трап, застланный красной ковровой дорожкой и в назначенное время — плюс–минус одна минута, открывалась дверь, на площадке трапа появлялся гость, обремененный величием государственного деятеля и тяжестью прожитых лет. Его с радушием встречали хозяева, обнимались и целовались по установившейся моде.

Непременными присутствующими на церемонии встреч и проводов были местные секретари Сочинского горкома и Адлерского райкома партии. Нередко где‑то поблизости, а иногда и в первой шеренге направляющихся к трапу был и директор чайного совхоза У. Штейман, личность довольно известная не только в Сочи, а далеко за его пределами, особенно в министерских кабинетах в Москве.

В одной из комнат коттеджа к прилету гостей накрывали круглый стол на 10—15 человек. Встречавшие обычно по правилам гостеприимства приглашали гостей к столу, на котором было все, чем богата не только Кубань, но и матушка Россия, вплоть до птичьего молока. А если чего‑то недоставало, то заполнялось заморскими дёлика–тесами. Отказы зайти на «чашку чая» случались редко, хотя полеты из Москвы занимали всего два с половиной часа, чай подавали в самолете и гости не успевали про- голодаться. Основательно за столом располагался председатель ВЦСПС со своими многочисленными домочадцами, сметавшими все со стола, как голодающие с Поволжья, где он и работал до назначения главой профсоюзов.

Внимание к нему было вынужденным, поскольку в его ведении находились многочисленные санатории, дома отдыха, пансионаты на Черноморском побережье. К нему обращались с просьбами о выделении средств на строительство новых здравниц. Он обещал многое за столом, но потом начиналась длительная тяжба по выколачиванию обещанного.

За чашкой чая велись непринужденные беседы. Руководители края рассказывали гостям о положении дел на Кубани, причем обычно речь шла о хозяйственных проблемах, чаще всего о сельском хозяйстве, и редко касалась политических оценок, умонастроений народа, а если как‑то и затрагивались вопросы жизни народных масс, их отношения к политике партии, к повседневной деятельности, то никакой озабоченности не высказывалось, наоборот, утверждалось, что народ и партия едины.