Их деятельность — сплошная цепь злодеяний и откровенного сотрудничества с оккупантами. Факты эти абсолютно достоверны. Во время стычки с «народовцами» погибло сорок партизан Армии Людовой и Батальонов крестьянских, — закончил рассказ Казин.

Лещинский какое-то время сидел неподвижно, склонив голову в раздумье. Потом встал, вышел из-за стола, молча прошелся по комнате, остановился и громко сказал:

— Уверяю вас, пан подполковник, обо всем изложенном вами я немедленно и подробно проинформирую генерала Ользу, а также пана главнокомандующего Соснковского в Лондоне!

Эти заверения прозвучали неискренне. Разумеется, полковник Лещинский и генерал Ольза хорошо знали, чем занимаются подчиненные им формирования Армии Крайовой, в частности подразделения «народовцев».

Чтоб как-то изменить обстановку, Лещинский перевел разговор в чисто политическое русло.

— Как вы представляете себе будущее Польши? — спросил он, снова приосаниваясь.

— Я солдат, пан полковник. Но если уж вас интересует мое личное мнение, скажу: польский народ сам решит свою судьбу… Разумеется, после того, как мы уничтожим фашистов на этой земле. И, насколько мне известно, пан Лещинский, в сегодняшней Польше есть кому позаботиться о судьбе своего народа.

— Вы хорошо знаете положение в стране, — не скрыл удивление Лещинский.

— Без знания обстановки и убежденности в деле, за которое мы боремся, не может быть успеха! — с достоинством ответил Казин…

Алексей Сергеевич Борисов родился в 1911 году. В органах государственной безопасности служил с 1942 по 1967 год в Ворошиловграде. Подполковник в отставке.

Член КПСС с 1932 года. Награжден 18 правительственными наградами. Заместитель председателя областного совета ветеранов-чекистов.

В прифронтовой Ворошиловград я, выпускник курсов при Высшей школе НКВД СССР, прибыл 1 марта 1943 года, вскоре после освобождения города от фашистских захватчиков.

Проезжая на старой дребезжащей полуторке по узким улочкам окраины, озирая полуразрушенные, безжизненные заводские корпуса и выпотрошенные пожарами и взрывами коробки многоэтажных зданий центра, я не предполагал, что навсегда свяжу свою жизнь с этим городом.

Меня, Виктора Васильевича Катырева, Александра Федоровича Зиновьева, Федора Ивановича Шитова, Ивана Петровича Макарова и других товарищей по учебе (впрочем, тогда мы были молоды и прекрасно обходились без отчеств) готовили к работе в армейской контрразведке «Смерш». Однако получилось иначе.

Разгромив гитлеровцев под Сталинградом, советские войска развернули мощное наступление на широком фронте и вышли к границе Украины, неся ее народу избавление от ужасов фашистской оккупации. Изгнание захватчиков с украинской земли началось с северных районов Ворошиловградской области, а Ворошиловград стал первым крупным городом и областным центром республики, отбитым у врага.

Здесь, а потом и в других областях Украины территориальные органы государственной безопасности нужно было создавать практически заново, и группу выпускников курсов передали Наркомату внутренних дел УССР. Катырева, Зиновьева, Шитова, Макарова, меня и еще нескольких товарищей наркомат направил в распоряжение Ворошиловградского областного управления НКВД.

На место прибыли 1 марта под вечер, а следующим утром уже приступили к выполнению служебных обязанностей. Такая уж была обстановка. Она не давала ни скидок на неопытность, ни времени на раскачку.

Ворошиловград освободили 14 февраля, но он оставался прифронтовым городом — линия фронта пролегала всего лишь в нескольких десятках километров, и нужно было принимать энергичные меры по защите тыла наших войск и местного населения от засылаемых диверсантов и шпионов. Мы знали, что в период оккупации в Старобельске и ряде других районов располагались крупные центры и службы гитлеровской разведки. Отступая, они оставили глубоко законспирированную агентуру, которую необходимо было найти и обезвредить. Кроме того, больших усилий требовало выявление изменников Родины и фашистских приспешников. Многие из них не успели сбежать вместе с хозяевами и старались раствориться в массе честных советских граждан.

Я получил назначение в оперативный отдел младшим оперуполномоченным и сразу же окунулся в работу.

Не знаю, как сложилась бы моя чекистская судьба, если бы первые шаги по службе довелось делать без помощи и поддержки заместителя начальника отделения капитана Михаила Ивановича Бессмертного и заместителя начальника отдела майора Семена Абрамовича Бранта. Старшие товарищи опекали меня, новичка, щедро делились профессиональным опытом, предостерегали от ошибок, в сложных ситуациях выручали и советом, и делом, хотя сами были загружены сверх всякой меры.

Стремительно пролетело несколько дней. В начале второй недели произошло событие, которое особенно врезалось в память…

Поздно вечером докладываю капитану Бессмертному о проделанной работе. Вдруг в комнату входит Брант.

— Очень кстати, лейтенант, что вы здесь, — говорит майор, переглянувшись с капитаном. — Есть щекотливое дельце, к которому хочу вас подключить. Слушайте и вникайте в суть.

В управление госбезопасности пришел тридцатилетний мужчина, назвавшийся Петром Шаповаловым, и попросил принять на оперативную работу. Сказал, что он военный разведчик, в 1942 году был заброшен в тыл к фашистам, насмотрелся на зверства оккупантов, теперь хочет бороться с врагом на ниве контрразведки.

Закаленные люди нужны управлению, объяснял майор, подготовленному опытному разведчику легко освоиться в новой роли. Это находка при острой неукомплектованности наших подразделений кадрами. Однако некоторые детали ситуации все же смущают.

Шаповалов объявился почти через месяц после освобождения города. Говорит — болел, а потом набирался сил. Для разведчика оправдание слабое. Значит, выжидал. А чего? Почему обратился в территориальный орган, а не в военную разведку? И на фронт молодой мужчина не слишком рвется, хотя на слова ненависти к фашистам не скупится.

Пока будет проходить проверка через соответствующие каналы военной разведки и контрразведки, руководство управления решило не упускать Шаповалова из поля зрения, присмотреться на месте.

Поскольку с Шаповаловым пока нет никакой яспости, чтобы незаслуженно не оскорбить человека внешним недоверием (ведь может быть, что он — честный и мужественный разведчик, а наши сомнения — это неверно истолкованные недоразумения и случайности), ему объявили: оформление документов и утверждение в наркомате займет определенное время, этот период будет использован как испытательный срок для изучения его профессиональных качеств и подготовки к службе.

— На вас, лейтенант, возлагается поддержание контакта с Шаповаловым, — объяснил майор Брант. — Вам, бывшему фронтовику, его сверстнику, начинающему чекисту, легче найти общий язык. Будете работать с ним.

И, помолчав, закончил совсем неожиданным:

— Требую максимальной бдительности. Помните, что и СД, и абвер, и другие разведслужбы прибегают к самым невероятным ухищрениям, чтобы проникнуть в чекистские органы. Не оплошайте.

— У меня же опыта — с гулькин нос, — удивился я.

— Как раз в этом вся соль, — улыбнулся майор. — Если приставить старого оперативника, наш разведчик поймет, что ему но доверяют, обидится, а для врага лучшего сигнала об опасности и не надо. Вот вы по должны вызвать подозрений.

«Интересно, — подумал я, — у кого же испытательный срок?»

Работа началась под руководством бывалых чекистов. Продумав линию поведения, я старался выглядеть простоватым, недалеким и прямолинейным службистом. Выбранное амплуа немного облегчало выполнение задачи: такой тип людей обычно ни друзья, ни враги не принимают всерьез.