Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— И вы, человек, называющий себя ученым, устояли от искушения начать поиски. На широкой основе…

— Пока я разгадывал адрес этой средневековой аптеки, пропала рукопись с жизнеописаниями табибов. Это во-первых. А во-вторых, вскоре Налимов исчез.

— Когда он, кстати, исчез?

— Точно датировать его выезд на Совук-су не смогу. Поздно спохватился. Сами понимаете: у меня поважней дела были в Академии. Но, увидев однажды вечером в квартире Налимова посторонних, я вынужден был взять отпуск.

— Посторонних? Кого же? — встрепенулся я. — Как они выглядели?

— Как они выглядели? — усмехнулся Саид. — Вот уж вам это лучше знать. Потому что выглядели они в точности так, как ваш спутник, если с него снять штормовку и напялить взамен шелковую безрукавку. Ясно?

Итак, после разговора с Арифовым версия налимовского дела, которую я с таким трудом выработал, сильно пошатнулась. Теперь мне казалось, что Саид — один из всех — говорил искренне. В речах Налимова было непомерно много умолчаний и демагогических штучек. А шерп вообще представлялся мне теперь этаким сплошным белым пятном, или, учитывая, что перевязочные бинты постоянно загрязнялись, серовато-заскорузлым. Я даже не мог толком ответить себе на вопрос: Ричард это или не Ричард. По акценту — вроде он. Но одного акцента для серьезных выводов маловато.

Глава 4

1

— Выводы? — спросил Мистик, простучав пальцами по столу суховатую гамму; пора, дескать, закругляться.

— Документы и вещи, конечно, на экспертизу, — на ходу соображал я. — А людей — просто не знаю, что и сказать. Отпустишь — разбегутся, не отпустишь…

— Вот как? — удивился Мистик. — Вы полагаете, их можно не отпускать? Прямо так, безо всяких, за решетку. Прокуратура таких вещей не любит. Еще как отпустим… Но без наблюдения не оставим. Нет, не оставим, — задумчиво произнес он, думая уже, кажется, о чем-то другом. — Да, первым делом развезите граждан по домам. И сразу же к Максудову. У него есть что вам порассказать.

Не ожидал я от гроссмейстера позиционного стиля таких скорых и убедительных результатов.

Еще в день нашего отъезда гроссмейстер беседовал в неуютной каморке Памирской рыночной милиции со стариком-гадальщиком. Максудов — не зря же он был гроссмейстером позиционного стиля — терпеливо дождался, пока старик уладит свои семейные отношения с вороном и усядется на табурет.

«Драку видели?» Драку старик, конечно, видел. «Там этого били… как его… из этих, значит, из торгашей… А эти, другие, значит, они тех страсть как не любят». Старика надолго заело: «А она тебя любит, тебя всякая полюбит, планида твоя такая… Таких любят, ой, как любят…».

Вернулся к драке: «Ну, спровадили какурента — оно и народу лучше, зелья приворотного меньше будет». На приворотном зелье старик застрял: «А тебя полюбит, без всякого зелья полюбит, верное слово говорю». От друзей принялся открещиваться: «Это кто же мне друзья? Армян, что ли, голоштанный? Али барин его красноносый? Я знать их не знаю… Ну, подойдут они ко мне разок-другой, ну, спросят чегой-то-нибудь, ну, подсунут рублевочку али трояк… Тоже — друзья!».

Максудова в этой истории заинтересовало многое. Голоштанный и красноносый. Значит, действительно чернявый и дервиш существовали. Поскольку Норцова приняли за кого-то другого, существовал кто-то другой очень похожий на Норцова. Он имел отношение к Памирскому рынку и был неугоден красноносому. За эту-то ниточку и ухватился Максудов.

Дежурный сотрудник рыночного оперпункта развел руками: в человеческих ли это силах запомнить всех встречных кругляшей. Но, смягчившись, затребовал фотографию Норцова. К счастью, в университете хорошо вели наглядную агитацию, и на «Доске отличников» Максудов обнаружил великолепный портрет Норцова с теннисной ракеткой в руках.

Едва посмотрев на фотографию, сотрудник оперпункта хмыкнул: «Так бы сразу и сказали. Езжайте в совхоз «Рассвет», спросите Андрея Колтунова. У нас проходил по самогону». Максудов маханул в «Рассвет».

Колтунов, персональный шофер начальника свекловодческого отделения, встретил Максудова в штыки: «Самогон — дело прошлое, а ничего другого мне не пришить! Да вы не темните, я с этим делом давно — с полгода как завязал. Вы меня толком спросите». «С двоими — такими вот — на Памирском встречался? По самогону…». «Ну, были такие двое… Грозили: ты, мол, с самогоном сюда не суйся; у нас, мол, монополия. А сунешься — гляди, пришьем. Мы, мол, тут и закон, и милиция, и верховный суд. Плевал бы я на них. Только меня в тот день настоящая милиция прихватила. Черным Диком себя кличет, а пожилой, босс — тот с именем и отчеством, и на рынке редко бывает, вроде как в командировках». «А Дик, он что — за прилавком каждый день? Так, в открытую самогоном и торгует?» «Ага, под вывеской «Самогон и другие уголовные товары», — съехидничал Андрей. — Грецкими орехами он торгует. Где-то в предгорном районе у него хата. Оттуда орехи возит. А другой товар…» — Колтунов ухмыльнулся: не моя, дескать, забота узнавать, откуда он берет другой товар скорее, ваша.

Максудов занялся чисто гроссмейстерским делом: перелистыванием базарных гроссбухов по разделу «Грецкие орехи». А все для того, чтобы убедиться: ни один Дик здесь за последний год не регистрировался. Тогда Абушка пожаловал на рынок. Через три часа он ткнул под нос изумленному Максудову страницу, на которой черным по белому стояло: Погосян Рич. Б., Муллакент, орехи. «Ричард, — пояснил Абушка, — попросту Дик. А я уж боялся: кличка!» Но на этом след чернявого оборвался. Счетовод муллакентской птицефермы Погосян Ричард Багдасарович полтора месяца назад уволился, предварительно купив за полную стоимость путевку в «Хрустальный ключ». Комната, которую он занимал в длинном полубарачного полугостиничного типа доме птицефабрики, была заперта: на двери висел полупудовый замок. И никто из соседей Погосяна, равно как и никто из сослуживцев, не знал, каковы его дальнейшие планы. А «Хрустальный ключ» Погосян, как выяснилось покинул в один день со мною.

Свой новый день Максудов начал на Тополевой улице. Участковый уполномоченный, младший лейтенант милиции Прохоров подтвердил, что оборванец какой-то, вроде дервиша, несколько раз появлялся у бронированной калитки: иногда входил во двор, иногда выходил из двора, но никто его не провожал и не встречал. Хозяин — и только.

Вскоре Максудов барабанил в бронированную калитку. Все та же дебелая женщина завела было старую песню про непоседливый характер Митрофана Анисимовича. «Посижу во дворе, подожду», — сказал Максудов. И баба сдалась. Впихнула Максудова в тесную каморку, усадила на застланный грубым рядном топчан: «Ждите, коли время не жаль».

Через полчаса половицы в сенях заскрипели, и, упираясь головой в притолоку, на пороге вырос мужчина, в котором Максудов без труда узнал Суздальцева. «Вас, конечно, напрасно беспокоим. Вашим жильцом интересуемся: почему живет без прописки?» Суздальцев сделал большие глаза — насколько, конечно, это было возможно при его маленьких поросячьих глазках. Но Максудов настаивал — и тогда Суздальцев совершил самый, вероятно, крупный промах во всей своей жизни. «Дык вы об етом, как его… ну, из кишлака приезжал на пару недель, останавливался. Дык он уехамши давно».

Максудову только этого и надо было. Ах, на пару недель приезжал? Вот уж, пожалуйста, будьте любезны, его фамилию. И имя с отчеством. И, разумеется, откуда? И, если можно, то зачем? Пришлось Суздальцеву называть и фамилию, и имя своего постояльца-невидимки, и заверять Максудова, что своими собственными глазами он, Митрофан Анисимович, видел паспорт приезжего, так что никаких нарушений и погрешений против режима нету, а есть, напротив, полная чистота и порядок.

Максудов поблагодарил Митрофана Анисимовича за разъяснения, Митрофан Анисимович, довольный, проводил Максудова до калитки, приговаривая при этом: «Порядок — он и есть порядок. Вы уж, христа ради, в ямку тут не угодите. Колодец мы тут копать задумали. А порядок — он и есть порядок».

680
{"b":"717774","o":1}