Вскоре я прибыл в Сэтори-Бэй и снял номер в отеле, где мне пришлось поселиться – в Меривезере не было дополнительной комнаты. Я велел Меркелю поставить машину в гараж (дальнейшее пребывание на мягком и потном плюше сидений казалось невыносимым), и, приняв душ и переодевшись в свежую одежду, я медленно прогулялся по душным улочкам до бутика Вики. Там было мрачно, а ее: «Родной, я так рада, что ты пришел», – прозвучало невыразительно.

По-видимому, за последние полчаса в ее лексиконе появилось слово «изнуренно», и она получала угрюмое удовлетворение от его использования. Она изнурена (это была явная ложь – выглядела она так же свежо, как папоротник в лесной тени). Ее дух и разум изнурены; даже само солнце в небесах было изнурено. Дот Бейли, невзрачная дочь очаровательной хозяйки пансионата Вики, недавно была в бутике.

– Дот была в красно-белом полосатом костюме, как жирный бекон, – сказала Вики. – Она съела два французских пирожных.

Я был шокирован.

– Так не пойдет, – сказал я. – Это совсем никуда не годится. Как насчет Банфа[15] или Норвегии? А затем, возможно, Тулон?

– Только не тогда, когда моя звезда в Уране, – ответила она.

– Я и позабыл об Уране, – признался я.

– Забыл об Уране! – ужаснулась она.

– Но я помню о звезде, – робко заметил я, но она проигнорировала мои слова, продолжив:

– Вероятно, это из-за того, что луна в Водолее. Она заставляет меня чувствовать вещи и их тревогу.

– Тревогу вещей? Как?

– Не знаю. Но, похоже, это чувство включает в себя страх и… ненависть.

– А, – ответил я. – И кто кого ненавидит?

– Не знаю.

– Тогда кто кого боится?

– Я бы хотела, – мечтательно ответила она, – чтобы ты перестал «ктокать» и «когокать».

– И где же творятся эти страх и ненависть?

– В Меривезере. Когда Дот была здесь, она принесла сюда их. Думаю, она влюблена в Тони Шарвана. Она так ужасно злобно и жестоко о нем говорила. Желала ему смерти от пыток и всего в таком роде.

– Такая современная версия любви?

– Не современнее начала начал. Дело в том, что Тони не проявляет симпатий к ней.

– Но это абсурдно. Он ей в отцы годится.

– Ну… может быть, если Дот и в самом деле семнадцать. Хотя, как по мне, она выглядит старше. Но, как бы то ни было, никто не может представить себе Тони в роли чьего-либо отца.

– Когда я приезжал в прошлом месяце, мне показалось, что он тебе очень нравился.

– Но для того, чтобы понравиться, человеку ведь не нужно быть отцом? Да, мне нравится Тони. Он так мил, и его не заботят деньги, хотя он не очень счастлив, и у него было несчастливое детство. Все в порядке, улыбайся. Мне его жаль, и, наверное, я становлюсь сентиментальной. Я совершенно уверена в этом, ведь в последнее время я только и делаю, что жалею всех в Меривезере. Я уже устала от этого чувства.

– И правда, – посочувствовал я. – Жалеть всех обитателей Меривезера – нелегкий труд.

– Нет. Проблема в другом. Большинство постояльцев уехали, например, на время отпуска, но сохранили свои номера за собой. Клауссены, все пятеро, и трое Хендриксов отправились в поездку по Аляске. Мать Пола, а также мисс Уинслоу со своей матерью и малышом на месяц уехали в горы. А Полли Кент лежит в госпитале – у нее операция. Хелен закрыла целое крыло и на лето уволила трех горничных. Это выглядит скупостью, но я ее не виню – к следующему лету она собирается возвести новую пристройку. Что мне ненавистно, так это то, что оставшиеся в Меривезере за одну ночь превратились в «одну большую семью». Все называют друг друга по имени и прямо блещут неформальностью.

– Ну, если это жалость…

– Нет, я имею в виду, что мы знаем все о делах друг друга, и нам приходится сочувствовать друг другу. Полу понизили зарплату, и вдобавок уволили оператора радиостанции – теперь ему приходится работать за двоих и при этом получать меньшее жалование. Дело не только в деньгах – он чувствует обиду. А старушка Сара Парнхэм все надеялась на то место в Миттигэн-колледже – ей практически обещали его; а на прошлой неделе они написали ей, что у них сокращение штатов, и они не могут принять ее на работу. Ее бедная мачеха устроила сцену прямо в столовой. А дедушка Освальда умер, и теперь Освальд чувствует, что должен был увидеться с ним в последний раз, но он ведь не знал, что тот так сильно болен. А Тони…

– Как раз здесь, – спешно вставил я. Мистер Энтони Шарван появился в дверях бутика.

Он был строен, здоров на вид, приятен в манерах и в речи. Но когда он шагнул вперед и поприветствовал меня, я, как всегда, ощутил раздражение, ведь мне не нравился этот парень. Думаю, что к списку самых неприятных жизненных ситуаций стоит отнести встречу с приятными людьми, которые, тем не менее, вам не нравятся. Признать неприязнь к мистеру Шарвану – это все равно что признаться в неприязни к мылу или молитве – такое может привести лишь к самоосуждению и самоанализу.

Единственное оправдание моих придирок к нему – это то, что я не мог понять, как он заработал или зарабатывает средства к существованию. У него был сильный, хорошо поставленный баритон. Каждый вечер он по пятнадцать минут воспевал рекламную хвалу местному мебельному магазину на «Эй-Би-Си», а Пол Кизи аккомпанировал ему на фортепиано. Насколько мне известно, эта пятнадцатиминутная песня была его единственной работой. Нет вопросов, это вполне благородный труд, но было ли его достаточно, чтобы мистер Шарван мог припеваючи жить в Меривезере и хорошо одеваться? Хоть у него и не было машины, но он создавал впечатление хорошо обеспеченного человека. Но если он и в самом деле был финансово независим, то зачем ему утруждать себя пением на захолустной радиостанции?

Когда я видел, как Вики говорит с ним, мне очень хотелось ухватить ее за пятки и оттащить подальше – так я делал, когда она была маленькой девочкой и высовывалась из опасного окна или заглядывала в глубокую яму. Страх? Да, я боялся его из-за Вики. Почему? В основном, из-за предвзятости. Разумеется, этот парень был авантюристом и мошенником. Вики встречалась с мошенниками и авантюристами на четырех континентах и осталась невредима. Совесть робко предположила, что это просто ревность. Я знал, что это явная ложь; но она заставила меня молчать, когда Вики вернулась после прогулки с ним и рассказала о своих нелепых планах на вечер.

В пятнадцать минут девятого мы должны были встретить мистера Шарвана на углу аптеки неподалеку от Меривезера. Мы должны подвезти его (конечно, на машине Вики) на радиостанцию, где мы подождем, пока он не споет свою песнь, а позже поедем с ним на побережье (на расстояние в двадцать миль) – волны прибоя холодят в любое время года. По пути домой мы остановимся, чтобы поужинать в одном месте, которое Вики описала как «маленькое и милое».

– А на тарелках будет труп ананаса, похороненный под теплым майонезом, и эту могилу украсят консервированной вишней с сыром.

– Ах, твои беспокойства вызваны тем, что моя звезда сегодня проходит через Марс. Родной, он в четвертом доме, как знаешь. Это вовсе не сулит несчастные случаи в небольших поездках.

– Да, – согласился я, – но о Марсе я не думал. Мне всего лишь интересно: почему мы должны доставить этого джентльмена на его работу и к тому же искать углы аптек?

– Думаю, на тебя влияют Сатурн и Меркурий. Ты же не хочешь быть эгоистом, ты не такой, но…

– Мне интересно, есть ли у тебя такой аспект, как чувство собственного достоинства?

– Но кто сказал, что аптека – это недостойное место? Только посмотри на то, какие чудесные вещи делают фармацевты для человечества – ты мог бы назвать это цивилизацией. Возьмем, хотя бы, анестезию…

Это ее обычная манера и аргументация. Я набил трубку.

– Возможно, – предположил я, – мистер Шарван хотел бы, чтобы мы выполнили еще несколько поручений? Заехать в химчистку, вернуть библиотечную книгу, сделать еще что-то полезное, прежде чем мы встретим его у аптеки?