– Да. Довольно странно, что ты нашел во дворе тот разделочный нож, – ответил я и попытался присмотреться к нему в ответ, но тут же бросил это бесплодное занятие.

Всякая живая душа, бывшая в Меривезере[4] прошлой ночью, то есть в ночь убийства, знала: у Пола Кизи – железное алиби.

Он был диктором и оператором на маленькой радиостанции в Сэтори-Бэй, и всякий человек, настроившийся на местную станцию «Эй-Би-Си», слышал его весь вечер: вступление, приветствие, славословия, объявления – все это Пол Кизи делал с английским акцентом, звучание которого выдавалось за скромность, наивность и что-то очаровательное.

Такое превосходное алиби досадно озадачивало, ведь с моей точки зрения он подходил на роль злодея лучше всех, причастных к преступлению. Судя по моему первому впечатлению о нем, в былые времена его называли бы жуликом и шулером, так как он путешествовал вместе со странствующими лекарями и обирал доверчивую публику. Позже, когда я узнал его чуть лучше, я решил, что такое его описание слишком хорошо для него – оно не учитывает непокорную женственность его характера. Правда, справедливости ради, стоит сказать, что Вики с самого начала настаивала на том, что я ошибаюсь в отношении к Полу. Она описала его как бедного ребенка любящей матери, страдающего от комплекса неполноценности.[5] По ее мнению, с Полом все было бы в порядке, не будь у него таких длинных ресниц и если бы он не был так безнадежно красив.

Но этим утром он был не так привлекателен – из-за нервного напряжения и недостатка сна. Но когда я и слушал его, я благодарил удачу за то, что его мать уехала на отдых. И поскольку меня волновало состояние эмоционального и физического здоровья Вики, я нашел Пола отличным отвлекающим средством. По ошибке, которую я позже объясню, мне показалось, что он объясняет причину моего страха, и я понял, что весь Меривезер вскоре окажется по уши в грязи. Так что оставался лишь шаг до вывода: никого из нас не радует эта ситуация, а значит, что чем раньше мы раздобудем кого-то, более способного, чем местная полиция, тем лучше.

Сначала меня охватил порыв позвонить своему адвокату в Портленд и немедленно пригласить его в Сэтори-Бэй. Но мне пришло в голову, что столь спешное обращение к адвокату может не очень хорошо выглядеть, ведь пока никто не ставил под сомнение нашу невинность. Нет, подумал я, следует проявлять рвение, а не робость. Рвение раскрыть злодея – бескорыстное, альтруистичное рвение, порожденное исключительно стремлением добиться абстрактной справедливости.

После того, как Пол Кизи ушел, я минут десять или больше сидел и размышлял наедине с самим собой. Затем я прошел в холл, взял телефон, и поскольку было только шесть утра, я легко дозвонился до Сан-Франциско. Я позвонил домой к Линн Макдональд.

После того, как я представился и объяснил, что произошло, я сказал, что если она немедленно сядет на самолет (а если потребуется, она может даже купить его) и, не делая остановок, примчится в Меривезер, Сэтори-Бэй, Орегон, то она сможет назвать собственные условия, на которых будет вести расследование.

Она улыбнулась (я глуховат, но слышу улыбку женщины на том конце телефонного провода) и ответила, что может немедленно прибыть. А я, такой дурак, почувствовал облегчение и вприпрыжку поднялся по лестнице – сообщить Вики о своей находчивости и выслушать ее восхищения.

По моему убеждению, у всякого разумного человека где-то в голове есть тайная извилина, в которой прячутся безумные мысли. Так что, встречая нового человека, я начинаю выискивать эту извилину, и если я не могу найти пристрастия к чему-либо, от антиквариата до японоведения, включая детей, собак, болячки, мораль, охоту на уток, испанский язык, диету, гольф, золотых рыбок, то я решу, что он отнюдь не является превосходным человеком. Во время меривезерских убийств моя собственная мания была той же, что и во время предшествовавших двадцати двух лет: ее звали Виктория Ван Гартер.

Вики – младшая дочь моего брата Генри. Пока мать разыскивала принцев, герцогов и графов, Харриет все испортила, влюбившись в сына всего лишь рыцаря – сэра Бодли Кроуиншенка, и выйдя за него замуж. Ну, знаете каковы семьи. Ван Гартеры общались с Кроуиншенками, и со временем мой брат Генри женился на младшей дочери Кроуиншенков, которую звали Мюриель Вайолет Виктория. Он привез ее домой, в Бостон. Вики родилась там. Я был ее крестным. Генри был убит в Шато-Тьерри.[6] Мюриель, да покоится она с миром, умерла от гриппа менее чем через год после смерти Генри. Таким образом, я стал опекуном Вики и попечителем ее наследства.

С того времени Вики делала все возможное, чтобы заботиться обо мне, учить меня, направить на должный путь и всячески наставлять меня, так как все престарелые тучные холостяки должны желать быть наставленными. По правде говоря, ее порядки временами бывали слишком жестки; но она всего лишь женщина, искренне называвшая меня «родным». Я никогда не собирался садиться на диету или менять что-либо в своем распорядке, но у нее и не было таких желаний – она заверила меня, что я хорош такой, какой я есть. Я никогда не экспериментировал со средствами для укрепления волос, кроме нескольких дней, после которых карие глаза Вики смогли увидеть, что на моей блестящей лысине выросли волосы – такие же густые, как яровая кукуруза в Айове.

Надеюсь, что позже у меня найдется время объяснить, почему во время убийств Вики проживала не в одном из наших домов на Тихоокеанском побережье, а в пансионе маленького городка Сэтори-Бэй. А сейчас я могу лишь сказать, что моему дородному телу потребовалось слишком много времени для того, чтобы подняться по лестнице после телефонного разговора с Линн Макдональд и пройти по коридору, содрогаясь от вида запертой третьей двери, мимо которой нужно было пройти по пути в комнату моей племянницы.

Я постучал. Вики распахнула дверь. Теперь она была не в платье, а в домашней пижаме, шелк которой хитро подчеркивал ее стройность. Она схватила меня за лацкан и затащила к себе в комнату. Ударом ноги она закрыла дверь за нами.

– Я думала, ты никогда не придешь! – сказала она. – Где ты был? Как ты мог так долго задерживаться? Мы должны все обсудить. Нам нужно понять, что к чему. Мы должны знать, о чем говорить. Я расчертила график по часам. Он будет обнаружен при помощи маленького круглого объекта. Нам нужно найти его. Нам нужно обдумать план…

– Нет, – резко перебил ее я, – не нужно. Я пригласил кое-кого, эксперта по работе такого рода, того, кто будет думать и беспокоиться вместо нас.

– Да? – спросила Вики. Она так привыкла строить фразы изящно, что терялась, когда нужно было говорить на повседневные темы. Думаю, отвечая ей, я улыбнулся.

– Линн Макдональд. Я только что звонил ей. Она немедленно прилетит. Самолетом.

– Ничего себе! – воскликнула Вики, посмотрев на меня взглядом, которым матери смотрят на наименее любимого ребенка после того, как последний вывалял соседнего малыша в грязной луже у дома. Я мог бы вынести упрек, изумление и даже отвращение, если бы их не сопровождало сострадание к впадающему в маразм старику.

– Юная леди, все в порядке, – ответил я. – Эта Макдональд – лучший криминалист на побережье, а некоторые считают, что и во всей стране.

– Знаю, – сказала Вики. – Но что же заставило тебя решить… ну, что следует поступить именно так? – Она вздохнула, чтобы было ей не свойственно, и протянула мне руку: – Дай четвертак, – сказала она.

– Ты ведешь себя так, словно ты застала меня, когда я ковыряюсь в носу, – сказал я и протянул ей монету.

– Орел или решка? – спросила она.

– Орел, – ответил я.

Она изучила монету на запястье.

– Орел, – объявила она. – Повешусь.

– Как?

– За шею. То есть повешусь, если ты как можно скорее не побежишь вниз и не скажешь той женщине, что передумал и не хочешь, чтобы она приезжала.