Крышка стола была закрыта, но ящики были выдвинуты едва ли не до конца, а их содержимое – вывалено на стул. Один из ящиков шифоньера был выдвинут и пуст, а на кровати лежал ворох воротничков и носков. Парный ящик был также выдвинут, но в нем находились перчатки, шарфы и платки. Служившая скамеечкой для ног обувная коробка была опрокинута на пол, и рядом с ней аккуратными парами валялись туфли и тапочки. Парадоксально, но это был самый упорядоченный беспорядок, какой только можно было устроить. Можно было не сомневаться: если бы ему не помешали, то незваный гость не вышел бы из комнаты, пока не вернул бы все на свои места.

Мистер Шоттс высказал мнение, что кто бы не вторгся в комнату, он быстро нашел искомое и на том остановился.

Я взял на себя роль Шерлока Холмса и принялся спорить.

– Нет, – сказал я. – Я уверен, его прервали. Некий человек полагал, что у него достаточно времени, и пришел сюда в поисках чего-то. Мы не знаем, нашел ли он то, что искал. Но я уверен: он был вынужден покинуть комнату, еще когда он не был готов к этому.

Со мной охотно согласились, хотя мистер Шоттс спросил, почему я говорю о нем в мужском роде, и добавил, что по неясной причине ему кажется, что здесь поработала женщина.

Я был очарован тем, что у меня появился Ватсон.

– Любая женщина вернула бы вещи на место, переходя дальше. Они инстинктивно поступают так. Например, на то, чтобы вернуть туфли и тапочки обратно в коробку, потребовалась бы лишь пара движений. Но даже самый аккуратный мужчина поступил бы так же, как и этот парень: продолжил поиски, собираясь вернуть все на места после их окончания.

И снова они согласились со мной; при этом они не пытались умничать. Я все еще считаю, что моя теория была разумной, хоть я и ошибся кое в чем.

Помимо беспорядков, ничто в комнате не заинтересовало детективов. Был поднят вопрос об отпечатках пальцев, и мистер Голдбергер покрыл своим порошком множество пятен на мебели, но вот фотографировал он их лишь изредка. Думаю, что его обескураживал монолог мистера Шоттса о том, что возиться с отпечатками бесполезно и нелепо.

Стол с открытой крышкой показывал: если у мистера Шарвана и были личные письма или бумаги, то хранил он их в каком-то другом месте. Помимо предоставленной миссис Бейли канцелярии, здесь был список из прачечной, местные счета,[35] связка аннулированных чеков из Сэтори-банка, несколько рекламных проспектов и больше ничего, кроме обычных письменных принадлежностей. Содержимое ящика стола было разложено на стуле и состояло из каталогов музыкальных магазинов, нескольких журналов о кинематографе, пачки телеграфных бланков, нераспечатанной колоды карт, маленького словарика, упаковочной бумаги и маленького клубка шпагата.

Теоретически, если проанализировать все эти предметы, можно было бы получить какие-то сведения о характере их владельца и его прошлом; но поскольку сыщики были правы, решив, что ни одна из этих вещей не поможет разгадать загадку, то, может, лучше не тратить на них время, а перейти в комнату Сары Парнхэм – девичью, строгую, благодаря игре прямых линий не лишенную художественности, но совершенно скучную. Она не была совершенно лишена индивидуальности, ведь, войдя в нее, все мы невольно стали передвигаться на цыпочках и, тем самым, стали вести себя, словно шпионы.

В комнате Эвадны Парнхэм мы вновь смогли нормально ходить. Как я заметил, она не была святилищем, где нужно быть ниже травы. Сломанная пилочка, ножницы с обломанными кончиками и помятый нож для бумаг лежали на шелковом шарфе, куда их бросила Дот Бейли после того, как показала нам. Их осмотрели, как осмотрели и сломанные молоточки,[36] и несмотря на единодушное мнение, что хотя кто-то и «поработал» над ксилофоном, к убийству это, похоже, не имеет никакого отношения, мистер Голдбергер упаковал предметы в конверты и спрятал их в карман. Голубоглазая кукла не удостоилась такой же чести, хотя сержант Кэмпбелл и прощупал как следует ее юбку перед тем, как мы вышли в холл и направились в комнату Дот Бейли.

Это была молодежная и явно жилая комната, так что, несмотря на наличие современной мишуры, она была свежа и привлекательна. Там был большой стол, заваленный набросками; а на мольберте у окна была установлена чертежная доска. У Дот были стремления к творчеству, которые пока еще не переросли в амбиции. Недавно она заняла третье место на конкурсе любительских плакатов – изображение огромного шпиля на фоне луны было прикреплено к двери маленькими круглыми кнопками. Справа от двери вместо письменного был карточный столик, а на нем стояла готовая к использованию портативная пишущая машинка.

Должен упомянуть: мистер Голдбергер не стал заходить в комнату Дот вместе с нами. Дойдя до дверей, он, ничего не объясняя, покинул нас – словно вспомнил о какой-то невыполненной задаче, например, о том, что с носа куклы так и не были взяты отпечатки пальцев. Я так и не узнал, в чем была его цель, так что я не смогу поведать об этом.

Он вернулся к нам, когда мистер Шоттс вставил лист бумаги в пишущую машинку и напечатал двумя пальцами: «Простите. Другого выхода не было...». Он триумфально продемонстрировал нам результат своих усилий:

– Та же самая машинка! Та же самая лента. Те же самые зазубрины на «о».

Как раз в этот момент вернулся мистер Голдбергер, который захотел услышать объяснения и, получив их, воскликнул:

– Какого черта! В кино было душно. Только взгляните на блестящие клавиши. Идеальные отпечатки. Идеальные! И вот пришли вы и стерли их собственными руками. Болван! Я…

У тут Кадуолладер вынул изо рта оливковую ветвь, ведь ему нужно было заговорить. С тревогой глядя на маленькие круглые клавиши, он сказал:

– Но отпечатки принадлежали мистеру Шарвану, разве не так? Похоже, что он пришел сюда и воспользовался этой машинкой.

– Верно, – вежливо согласился мистер Голдбергер. – Верно. Он мог это сделать. А мог и не делать. Если ему нужно было напечатать записку, то почему он пришел сюда ради нескольких слов, тогда как он мог точно так же написать их карандашом?

Сержант Кэмпбелл почесал затылок и возразил:

– Да, но зачем кому-то еще это делать?

– Чтобы все выглядело как самоубийство. Подделать подпись…

– А затем, – продолжил мистер Шоттс, – он утащил пушку, чтобы ее было не найти?

– Если пистолет унесли, то это не обязательно сделал тот же человек, который написал записку, – терпеливо пояснил мистер Голдбергер. – В любом случае, если записку напечатал сам Шарван, нам бы не помешали его отпечатки, чтобы подтвердить это, разве не так?

– Я думаю, что парень покончил с собой, а потом кто-то стащил пушку, – признался сержант Кэмпбелл.

Да, шотландцы не лишены воображения.

Мистера Голдбергера сразу же впечатлила комната Освальда Флипа со звездными картами, таблицами измерений, бумагами, испещренными непонятными символами, глобусами и другими космическими атрибутами. Он решил, что это место вполне подходит для вынашивания преступных замыслов. Сыщик не скрывал: на его взгляд, все эти дурачества выглядят ничем не лучше культа Вуду. Думаю, будь его воля, он отправил бы большую часть содержимого комнаты в полицию для тщательного осмотра, заодно прихватив и самого Освальда. Я уверен, его решимость удалось ослабить только благодаря моим неоднократным упоминаниям астрологии в связи с астрономией. Мистер Голдбергер вышел из комнаты, окинув ее прощальным взглядом, в котором ясно говорилось: он намеревается еще вернуться сюда для того, чтобы разобраться как следует.

Хоть мистер Голдбергер и раздобыл несколько примитивных трофеев в оставшихся комнатах (Вики и Пола Кизи), но там не было ничего сколько-нибудь важного. Так, в одном из журнальных столиков Вики был найден грубоватый гаечный ключ,[37] а в комнате Пола Кизи – сломанный диктофон.[38] Хотя эти предметы предлагают летописцу непреодолимый соблазн выставить их в ложном свете, читателю не стоит ориентироваться на данные улики, и лучше проигнорировать их.