– Мы пойдем с вами впятером, – сообщила Лариса.

– Уверены, что брать с собой зеленого – хорошая идея? – уточнил один из спутников Марка. – Никто не может ручаться за его безопасность, если он напорется, скажем, на какой-нибудь сучок или шип.

– Он знает. Но Илья – важный участник исследовательской группы. Кроме того, пора им уже учиться взаимодействовать с вами. Если бы не их дендрофобия – они стали бы идеальным компромиссом между нами и вами.

– Почему? – удивился гость.

– Сами подумайте: ресурсы им практически никакие не нужны, то есть решена проблема заводов и городов. А кроме того, они общаются на ментальном уровне. Как я понимаю, вы с Лесом связываетесь подобным образом?

– Точно, – протянул эко-человек, – никогда не смотрел на это в таком ключе.

– Данный вариант, насколько я помню, вам тоже предлагался, – тихо сказал Марк. – Но, видите ли, не все готовы переодеться в энергию.

– Не все, – вспылила биолог. – Думаете, так просто их убедить? Вы бы видели, какие они просыпаются.

– Да зачем убеждать? Засунули всех еще сонных в свои установки, шлеп-шлеп: новая счастливая жизнь!

– А выбор? Личная свобода?

– Да какая свобода, оглядитесь! Ваши этическо-демократические догмы свое отжили. И, кстати, до добра не довели.

Женщина только молча проверила, как затянуты ремешки рюкзака. Видимо, этот спор велся не в первый раз и не первый год.

Тамара подошла к ней и ободряюще сжала локоть, получив в ответ вымученную мимолетную улыбку. И мы, дособирав оставшееся, двинулись по тропе за новыми знакомыми. Шен, всей фигурой выражая неодобрение, остался дожидаться нас на опушке.

– Держу пари, все эти дни он так и будет отсиживаться в палатке, – заметила наш психолог.

***

Почти сразу пришлось растянуться цепочкой, и Илью мы поставили в середину, чтобы максимально обезопасить его от взаимодействия со всяческой флорой.

Смешанный лес был пронизан солнцем и ароматом молодых листьев. Иногда налетал прохладный ветерок. Почва была каменистой и бугрилась сетью древесных корней. По правую руку местность полого спускалась к большой реке или длинному озеру. Весь берег порос ольхой и высоченным, в рост человека, успокаивающе шуршащим камышом. Безумно хотелось усесться на берегу, дотронуться до воды и глядеть, как по голубой ледяной глади бегут отражения облаков.

А еще удочку, костерок. Друзей. Как они там без меня, в далеком две тысячи двадцатом? Хорошо, наверное. Тоже где-нибудь на бережке жарят шашлыки, бренчат на гитаре и не подозревают о нависшей опасности. До Зеленой войны остается еще пара десятилетий.

Слева вздымался довольно крутой склон. То там, то сям торчали огромные замшелые гранитные валуны. Много было упавших сухих стволов, некоторые даже перегораживали тропу, и через них приходилось перелезать.

Тяжелее всех это давалось Новому. С одной стороны, я ему сочувствовал. С другой – гаденькая мыслишка «а вот и вам не все легко дается» втихаря вызывала неоправданное, но приятное чувство, сродни злобному хихиканью.

Мы все время двигались вдоль воды, и, когда справа открылся большой песчаный пляж, остановились. Сегодняшний переход был куда легче и приятнее вчерашнего, но ноги все равно навязчиво ныли от накопленной усталости.

Марк занялся организацией кострища.

– Огонь? – поразился я. – Вам что, можно разводить его в лесу безнаказанно?

Лесовик поднял на меня глаза, усмехнулся:

– А ты думаешь, мы вынуждены ходить на цыпочках, не приминая ни одной травинки? А еще - ютиться в темноте и жутко страдать?

– Что-то вроде того, – признался я. – Меня, кстати, зовут Антон.

– Посмотришь, Антон. Не настолько тут все печально. Ничего, что я на «ты»?

– Ничего. Так даже лучше. И что же, никаких ограничений у вас нету?

– Ну, как… есть, конечно. Разумные. Вот, например, за непогашенный огонь, который распространяется и наносит большой вред – очень суровое наказание.

– Какое?

– Лучше тебе не знать.

– А еще за что?

– Лес почти не трогает нас, поверь. Просто просит не вредить ему. Мы живем, охотимся, потихоньку восстанавливаем те части городов, которые нам нужны. Кто-то в селах выращивает овощи, злаки (да-да, их тоже можно собирать и есть!) и съедобную живность. Да что там! Ты знаешь, что уже лет десять как снова работает гидроэлектростанция?

Вот тут я действительно обалдел.

– Серьезно? Так вы и с электричеством?

– А то!

– Так и чем же это все отличается от прежних порядков?

– Масштабами. Осознанностью, – Марк посмотрел на меня. – Многие бы, по-твоему, бросали мусор, где ни попадя, и бесконтрольно вырубали леса, не восполняя их, если бы знали, что все это – живое, мыслящее? Причем мыслящее не в меньшей мере, чем человек?

– Не знаю. Наверно, немногие, – я совсем не был уверен в ответе.

– Я думаю – никто бы так не делал, – заявил лесовик, улыбаясь. – Ты родился на станции?

– Нет. Я телепортнулся. Из две тысячи двадцатого года.

– О-о, – протянул собеседник. – И как впечатления?

– Паршиво, – не смог соврать я.

– Понимаю. Но это пока. Сейчас отогреешься от этого вашего зеленого снега и будет почти как будто не уезжал! – мужчина поднялся и хлопнул меня по плечу. Костер уже полыхал вовсю.

Душевный дядька. И умный. Ну, если не считать его веру в светлые мотивы человечества. Впрочем, он ведь наверняка не из размороженных, а значит все свои сорок-сорок пять лет прожил в новом мире. Сейчас семьдесят девятый, началось все в сороковом. Ну да, точно. Его понимание реальности здорово отличается от моего.

Пока грелся котелок, я отошел недалеко в лес и уселся на берегу, удобно устроившись в нависающих над водой корнях дерева. Не хотелось маячить у всех на виду.

Было хорошо. Солнце грело, пели птицы, по коре вверх цепочкой пробирались муравьи. Можно было представить, что все произошедшее со мной – страшный сон или дурацкая фантазия. В озере иногда плескалась рыба. Пару-тройку раз я слышал над ухом комара, но для целых туч кровопийц явно был еще не сезон. Мимо степенно проползла большая коричневая жаба, круглая и пупырчатая, как подгорелая оладья.

Никуда идти не хотелось. Мелькали воспоминания о нормальном мире и почему-то о Туяре. Промежуточного этапа, адских скитаний по холоду и снегу, не было. Наверно разум милосердно постарался затереть эту информацию.

Сейчас я был уверен, что все однажды наладится. Лесные люди явно не дураки и уж точно не дикари. Станционные и зеленые, вроде бы, тоже. Может, наконец пришло время мира во всем мире? Неплохо бы.

Я отстегнул ботинки и тронул воду одной ногой. Брр, ледяная! Новый комбез был куда легче зимнего, но климатизировал не хуже. Да и на ходу жарко в нем не было. Если вдруг, ВДРУГ, найдется путь обратно, в мою привычную жизнь, хорошо бы стырить один. А то и два. На рыбалку буду ходить, на лыжах кататься.

Я услышал как Денис, один из лесных, тот что русый, созывает всех к чаю. Как в школьном походе, честное слово! Но душевно. Вздохнул, поднялся. Медленно пошел между деревьями.

Уже приближаясь к границе пляжа, увидел сидящего на песке Илью. Шлем его «скафандра» был снят и аккуратно пристроен на камне рядом. Зеленое мерцание в ярком солнечном свете почти не угадывалось. Я хорошо видел правильный, вполне человеческий профиль. Ну, может, нос чуть длинноват.

Интересно, это точная внешность его телесного прототипа? Или его представление о красивом лице? Я уже знал, что Новые постепенно достраивают себя в соответствии с внутренними потребностями, но привыкнуть никак не мог. Это казалось лицемерием, что ли. С другой стороны, я совершенно не понимал, почему ни у одного из них нету, скажем, дополнительной пары рук. Это ведь очень удобно! Я уж о всяких других штуках вообще молчу.

Напротив Ильи сидела Лея. Та девушка из лесных. Она настойчиво совала ему в лицо пучок мелких желтых цветов.