– Черт возьми, если так все будет продолжаться дальше, я точно рехнусь, – сказал он сам себе вслух.

И оказался прав. Не успела его рука поставить картонную коробку обратно на стол, как на него обрушился целый поток посетителей. Весь оставшийся день Демьян снова дергал зубы. Вскрывал огромные, похожие на болотные кочки фурункулы, из которых камчатским гейзером вырывались на его одежду фонтаны дурно пахнущего гноя. Вправил челюсть кузнецу, которого лягнула лошадь, и едва не лишился двух пальцев. Он пересмотрел десятки образцов мочи и экскрементов. Резал, колол, удалял, вытаскивал, бинтовал, прописывал лекарства, слушал плач и вой страждущих. Сам несколько раз не выдержал и, не стесняясь «аборигенов» громко выражался нецензурно по-русски, что те, кто слышал по-своему истолковали – магические заклинания. Дважды отказал странной дамочке в продаже «хорошего незаметного» яда, чем нажил себе тайных и могущественных недоброжелателей. К концу дня он едва стоял на ногах, и весь мир проносился перед ним в каком-то в туманном «кроваво-плачущем» угаре, меняя один обрывистый образ на другой. Он окончательно выбился из сил, выкинул почти силой последнего стенающего больного и закрыл дверь. Выждал примерно полчаса, посвятив это время восстановлению дыхания и расстроенного сознания.

После чего Демьян аккуратно приоткрыл дверь. За ней никого. Он вышел из дома, оставив за спиной немыслимые запахи смрада и вони, такие сильные, что человек, вошедший с улицы неминуемо упал бы в обморок или лишился рассудка. Но чистый свежий воздух возымел обратный эффект, у него закружилась голова, и Демьян сел на ступеньку, прислонился к прохладной стене.

– Господи, – прошептал он, – что это, черт возьми, со мной весь день происходило?

Сверху ему ответила легким скрипом большая деревянная вывеска. На ее поверхности красовалась надпись «Лучшие лекари-аптекари Парижа». Демьян вскочил, некогда белая льняная рубаха хрустнула от засохшего гноя и крови. Он отошел на несколько шагов и посмотрел на фасад своего заведения со стороны. На больших деревянных щитах в лучших традициях партизанского рекламного агентства из какого-нибудь провинциального городка России было написано крупными, яркими, бросающимися в глаза, буквами и снабжено соответствующими картинками из дурного «средневекового фотошопа».

«Лечим любые болезни!»

«Самые лучшие лекарства во всем Париже!»

«Удали ДВА зуба по цене одного!»

«Поставщики лекарств кардинала Франции!»

«То, что не лечит НИКТО, лечим МЫ!»

«Приведи с собой еще одного пациента и получишь скидку!»

«Сегодня горячие скидки на такие-то лекарства!»

«Мы лечим, а другие КАЛЕЧАТ!»

«Если зад горит в седле, свечи от Бруно надо тебе!»

Демьян не стал читать дальше, а лишь закрыл глаза. Если бы Бруно сейчас стоял рядом, участь его была бы страшной. Демьян подпрыгнул на месте, издав невообразимый животный крик, и бросился отдирать продукт рекламного творчества своего друга. Он швырял их в стороны, как Зевс несчастного Кроноса в бездонный Тартар. Крушил ногами, высоко выпрыгивая и опускаясь на них одновременно двумя ногами. Поднимал над головой и разбивал об землю. Издавая гогочущий клич «па-па-ба-па!» рвал руками тканевые основы, натянутые на деревянные рамки. И после того как последний щит и вывеска лежали поверженными на земле, яростный запал вымещения гнева иссяк, забрав последние силы, он упал на колени и его вырвало. Запоздалая реакция на все тошнотворные события сегодняшнего дня.

Сколько прошло времени, пока он, стоя на коленях, делая немые, по-рыбьи, движения ртом, чтобы исторгнуть остатки утренней докторской колбасы из своего желудка, Демьян не заметил. Он пришёл в себя, когда услышал веселый голос Бруно. Его друг пытался петь, нещадно перевирая французскую речь.

– Женуа-а, женуа-а, женуа-а-а дзефирэээ!

Демьян отполз к ступенькам, обернулся. По улице шел Бруно его держал под руку один из братьев Анны дочери пекаря Жанна-Хромца. Явно, оба, будучи навеселе они весело пели, каждый на свой манер. Бруно узрел сидящего на ступеньках Демьяна.

– Братишка я самый счастливый человек в мире! – улыбаясь, сказал он, – она настоящий ангел небесный, – сказал он заплетающимся языком.

Демьян молча смотрел на друга.

– Я оказал ей помощь, потом пообщался с ее отцом и братьями. Вот, знакомься: младший брат Жильен.

Детина повел хмельными глазами из стороны в сторону и пару раз неловко кивнул, что означало приветствие.

– Я немного ангажировал к нашему очень хорошему знакомому, который здесь при важной должности кардинала и патронирует наше предприятие. Жан-Хромец сразу же просек тему, что с нами надо дружить и все такое… Пригласил на обед, потом на ужин. Вино бла-бла-бла, мы друзья, – Бруно, покачиваясь, оперся рукой на плечо Демьяна, мечтательно закатил глаза, – завтра брат, завтра я пойду, проведаю нашу пациентку. И знаешь, чует мое сердце, что я наконец-то после долгих лет одинокого гусарства в полях, обрету свое маленькое счастье в лице настоящего ангела Анны Ле Шиньон, дочери главы цеха пекарей Жанна-Хромца.

Демьян сжал кулаки, но та злость, что еще несколько минут назад в нём кипела магмой в жерле вулкана, прошла, остыла.

Бруно обнялся с Жильеном, тот хлопнул Демьяна по плечу и, напевая песенку про маленький кораблик, отправился домой.

– Ты чего такой кислый, брат? – Бруно присел рядом.

– Понимаешь, – жестко ответил Демьян, и продолжил говорить уже, как говорил Бруно «в режиме радио», – я сегодня один крутился, как сумасшедшая белка в колесе. Я провел впервые ужасную операцию по не проникающему ранению. Меня поливали кровью и гноем. Я стал разбираться во всех оттенках и цветах мочи. Я так упахался, что едва стою на ногах… И все это по твоей милости. Я просил тебя не делать ничего без моего ведома. В результате ты раструбил всему Парижу, что мы чудесные лекари его преосвященства, свалил на меня всю работу, на которую я не подписывался и которую мы не планировали. А сам ты сбежал!

Демьян сделал паузу, чтобы перевести дух. Но рядом раздался храп спящего человека и он понял, что его возмущенный монолог прозвучал в пустоту. Его друг спал благостным сном и, пожалуй, во сне развлекался с дочкой пекаря. Демьян раздраженно сплюнул, втащил Бурно в дом и запер дверь на засов. Утром он заказал скромную вывеску с простой надписью «Аптека». Потом немного подумал и прибавил еще одну вывеску с надписью «Мы НЕ лечим, а только продаем лекарства».

Подсчет средств, вырученных от лекарской деятельности Демьяна, увы, оказался весьма скромным. Небольшая жменька монет мелкого достоинства и плюс к ней предметы примитивного натурального обмена: большой каравай ржаного хлеба, головка вонючего сыра, мешок брюквы, зерно, мука, солонина, бочонок молодого вина и полмешка яблок – составили выручку Демьяна за тяжкий день, что он провел в роли средневекового лекаря. Не считая тех двух золотых дукатов, брошенных де Линем, в качестве оплаты за лечение своего товарища. Демьян после всех подсчетов сальдо-бульдо пришел к неутешительному выводу – фирма терпит убытки, едва открывшись. Оборотных средств катастрофически не хватает. Чтобы купить на вырученные средства какой-нибудь раритетный товар и с выгодой загнать его в современности, не может быть и речи. Тем более, что о нем вспомнил кардинал Жорж Амбуаз. Камерарий из дворца Гийом принес письмо содержащее мягкую просьбу навестить его преосвященство и захватить спасительных пилюль от подагры. Игнорировать своего защитника, заступника и благодетеля Демьян никак не мог. Он подбросил в руке два золотых флорина и со вздохом решил продать их по цене золотого лома, но, немного поразмыслив, отказался от этой затеи. Появилась идея получше – обратиться к одному своему знакомому из современного ему мира по имени Володя. Сделка обещала быть более выгодной, чем просто продать монеты, как золотой лом, но в этом прорисовывался определенный риск…