Давид помог ему подняться.

– Понимаешь приятель, у каждого своя судьба, – философски заметил главарь разбойников, – Людская жизнь – что в кости, все равно, играть: Чего желаешь больше, то не выпадет, Что выпало – исправь, да поискуснее.[51] Вот сейчас мы и исправляем. Сегодня мы тебя вздернули, а завтра коннетабль Нормандии поймает нас и в свою очередь повесит нас сушиться на солнышке. Поэтому обчистив тебя, мы никак не могли отпустить свидетеля нашей темной работы. Пойми, если я попаду в лапы правосудия, то моя дочь останется одна одинешенька на этом белом свете и погибнет. Но все счастливо разрешилось.

Он ободряюще похлопал его по плечу.

– А где мать Марты? – спросил Демьян, – и вообще вы не пробовали честно зарабатывать на жизнь? Не вешая и не убивая невиновных людей…

Давид горько усмехнулся и приложил руку к сердцу. Его голос стал глухим, наполненным печалью, словно Демьян нечаянно тронул в его душе струну боли и сердечной тоски.

– Я не всегда был разбойником, друг, – сказал он, – я актер, у нас с Жанной, матерью Марты был театр. Мы переезжали из города в город, давали представления, веселили или заставляли плакать людей. Нам неплохо платили. Иногда нас приглашали богатые феодалы в свои замки, чтобы мы помогли им развлечься. Мы ставили пьесы Эсхила, Еврипида, Аристофана. Нам неплохо платили.

Давид замолчал, передвинув в костре веткой несколько угольков, покрутил ею в воздухе и кинул в костер.

– Но однажды на нас напали солдаты, дезертиры, которые сбежав из войска стали мародерами и убийцами. Мы, я, Пьер и Бартоломео были в городе, покупали припасы. Хотели податься дальше на юг, и предстояла дальняя дорога. А когда вернулись, то нашли наши три фургона разграбленными и сожжёнными. Жана успела спрятать Марту в большом дупле, и она видела, как дезертиры насиловали, – его голос дрогнул, – а потом убили ее мать. Они перебили всех остальных из нашей труппы. В живых осталась лишь она одна… Бартоломео давай немного перекусим и угостим нашего приятеля.

Бартоломео разломал тушку кролика и раздал всем. Он также вытащил из кармана баллончик перцовым газом и бросил Демьяну.

– Это твое.

По его красным, как у вурдалака глазами опухшему красному лицу было видно, что он уже успел очень близко познакомиться с содержимым неизвестного ему предмета.

Давид развел руками. Демьян хотел было с сарказмом сказать что, дескать, а вы теперь ничем не отличаетесь от этих мародеров и убийц, но вместо этого спросил.

– А откуда ты знаешь Гастона?

– Он с парой своих ребят направлялся на север по каким-то своим делам и вышел на нас, когда мы хоронили и оплакивали близких. Он помог быстро найти отряд дезертиров и помог перебить их всех. У него на шее висела половина той самой монеты, что мы нашли у тебя.

Сделав паузу, Давид, как бы оправдываясь, сказал.

– Ты, наверное, подумал, что мы ничем не отличаемся от убийц мародеров.

– А в чем различие? Вы едва не повесили меня, человека не сделавшего вам ничего дурного!

– Мы не убиваем женщин и детей. И, кроме того, как только я соберу новую труппу и разживусь хоть одним фургоном, мы забросим это постыдное кровавое занятие. Судьбу дают боги, но путь мы выбираем сами.[52] Поверь, когда Марта рассказала мне, что ты собирался защищать ее от какого-то волка-оборотня, мне очень не хотелось тебя убивать. Но оставлять свидетеля мы тоже не могли.

«Ну, так себе утешение», – с иронией подумал Демьян.

– Я надеюсь, ты не выдашь нас кардиналу.

Давид посмотрел на него с надеждой в глазах.

– Нет, – качнул головой Демьян.

Разбойники-актеры проводили его обратно до тропы, ведущей к деревне Фур Байон. На прощание Марта подарила ему небольшой венок из цветов.

– Никогда не бойтесь волков сеньор. Мой венок вас защитит, – улыбнулась она.

– А я тебе желаю, стать самой известной актрисой, каких даже нет в Голливуде.

– Что такое Голливуд?

– Забей…

– Что забить?

Демьян усмехнулся и зашагал по тропе в сторону замка Гийом.

– Фу-х! ну, вот наконец-то. Твою…

Демьян облегченно вздохнул. Наконец, он добрался до резиденции кардинала. Ему казалось, что прошла вечность с того момента, как он покинул свою аптеку. Он вышел из леса по тропе, с которой уже не сворачивал, дав себе слово что не свернет ни при каких обстоятельствах, даже если он увидит живого динозавра, Жанну д'Арк или Иисуса Христа – он не свернет. Замок стоял на небольшой возвышенности, а рядом с правой стороны, раскинулась небольшая деревня, о которой ему говорил крестьянин. Демьян, опасаясь каких-либо дополнительных приключений (кто знает, что взбредет в голову этим бесчисленным Жакам, когда они увидят иностранца), которые его преследовали всю дорогу, обошел деревню стороной и вышел к каменному мосту, построенному через небольшой ров, окружающий сам замок. Но о уже давно потерял свою оборонное назначение, его явно не чистили, стоячая вода зацвела, а поверхность покрылась белыми кувшинками, придав всей композиции, состоящей из замка и воды, умиротворяющий вид. У небольших ворот его встретила стража, вооруженная алебардами. Демьян назвал свое имя. Один из стражников молча склонил голову, приветствуя его, и повел рукой в сторону, приглашая следовать за ним. За створками ворот он передал его начальнику стражи, а тот в свою очередь вежливо поклонившись, повел его в расположение замка Гайон.

Он провел его через ворота во внутренний двор, в центре которого журчал небольшой фонтан.

– Прошу вас, сеньор, подождите здесь, я позову камерария Его Преосвященства.

Он ушел, оставив Демьяна. Вокруг тишина, но в ней органично переплелись между собой, абсолютно не противореча ей, тихое журчание фонтана, голоса птиц, едва слышимое пение сквозняков в маленьких оконцах остроконечных крыш, монотонное чтение молитвы, что кто-то вполголоса бубнил на латыни в небольшой пристроенной к стене замка часовенке и затихающие эхо шагов начальника стражи. Это добавило в тишину особый настрой – такой нужный человеку, что пережил за небольшой период времени большое количество опасных жизненных передряг, устал морально, и его душа требовала отдохновения, хотя бы на несколько мгновений.

– Как же хорошо…, – прошептал Демьян, чувствуя, как спадает напряжение последних дней и душа наполняется покоем.

– Его Преосвященство ожидает вас сеньор Демьян, – раздался голос за его спиной, – следуйте за мной.

Демьян обернулся. Пред ним стоял пожилой монах в рясе францисканца. Умные добрые глаза, лицо испещренное линиями тонких морщин, седые волосы, обрамляющие голову мягким венчиком вокруг старательно выбритой тонзуры, тщательно расчесаны – образ монаха францисканца, каким всегда его представлял себе Демьян. Камерарий по своим манерам разительно отличался от уже знакомого ему преподобного святого отца Томазо.

– Пожалуйста, сеньор, сюда, – он направил его в одну из дверей, ведущих внутрь, – осторожно, месье, здесь крутые ступеньки, да хранит вас Бог, – заботливо предупредил камерарий своего спутника.

Он повел его во внутренние покои кардинала через помещения замка. Демьян, увидев внутреннее убранство залов и переходов на время, позабыл о цели своего визита. Шествуя мимо великолепных картин, о которых даже никогда не слышал. Возможно, многие из них погибли в пожарах европейских войн и революций, были похищены, или уничтожены вандалами не сохранившись до его времени. Часть стен украшали великолепные гобелены, а в небольших нишах и углах стояли, поблескивая белым отсветом мраморные статуи. Демьян никогда не был во Франции и, конечно же, не мог сравнить нынешнее состояние замка Гайон с тем, как он выглядел в пятнадцатом веке. Но глядя вокруг, он понимал, что видит нечто великолепное и восхитительное. То, что до него не видел ни один из его современников и не увидит никогда, потому что часть этих раритетов не сохранится. Внезапно он увидел картину с изображением двух обнимающихся младенцев. Демьян, не являлся экспертом в области истории живописи, но кое-что хорошо помнил из истории средневекового искусства.