Ирина умолкла.

Этим своим признанием (даже не одним!) она подвела под нашей, как никогда затянувшейся, интеллектуально-познавательной беседой, или, правильнее, наверное, сказать, «викториной», и всей сегодняшней встречей – черту.

Дома, несмотря на поздний, или, вернее того, ранний утренний час, и тяжелым грузом навалившуюся на меня физическую (и не только физическую, но и моральную…) усталость, – я долго не мог заснуть.

Ворочался на кровати с боку на бок.

Сидел, свесив на пол ноги.

Выходил из комнаты попить воды.

Снова ложился.

При всех этих своих спонтанных «телодвижениях» – я не утратил способности думать. Наоборот – в голове происходило какое-то невероятное, беспрестанное движение, производился процесс стремительного «мыслевращения».

Я прикидывал.

Сопоставлял.

Размышлял.

Сначала – о необъятном и вечном.

О времени, фиксирующем тот, или иной период истории человеческого развития.

Конечно, время сейчас другое – последняя четверть двадцатого столетия на дворе. Может быть, оно и впрямь, как сказала Ирина, – более цивилизованное, в отличие от всех предыдущих времен. Несчастных женщин, «уличенных» в «ведьмовстве – колдовстве», на кострах заживо нынче не сжигают… В пыточных людей на крюк не подвешивают и головы гильотиной на площадях, прилюдно, не рубят… Вот, только не прошло еще и четырех десятков лет, как закончилась самая жестокая и кровавая в истории человечества трагедия – Вторая мировая и Великая Отечественная война. Выкопанный Ириной в огороде ржавый винтовочный ствол – вещественное тому подтверждение. Одно из бесконечного множества иных свидетельств, которые еще ждут своего часа… Да, другое… Тем не менее, чувства, желания, влечения у людей – те же, что были и пятьсот, и тысячу лет назад! И через грядущие тысячелетия будут такими же! Конечно, если люди не придумают себе некое новое обличье, оболочку, не превратятся в каких-нибудь, бесчувственных, не имеющих души и сердца, роботов – чтобы жить долго, возможно, вечно. То есть – перестанут быть людьми…

Затем я начал фантазировать.

В отношении Ирины.

В отношении – ее отношения ко мне, и – моего отношения к ней.

Только что она наговорила немало интересных вещей, которые позволяют совсем в иной плоскости, нежели прежде, строить наши отношения. Развязывают, что называется, мне руки… Дают возможность – без стеснения и сомнений сводить теперь эти отношения – в том числе к банальной природе инстинкта – от чего ни мне, ни, очевидно, ей не уйти. Пусть пока только в наших мыслях, воображении, мечтах, которыми с этого момента мы можем друг с другом обмениваться. А там – как знать… Ирина «примерила» на себя (да, вполне очевидно, что сделала она это не сейчас, а ранее…) в качестве потенциального… близкого партнера – меня, пусть будет так: партнера (я же не знаю: что она, там, такое еще обо мне думает, как намерена ко мне относиться в перспективе?), а я «примерил» Ирину – на себя. И, вот, здесь имеется одно – весьма существенное – отличие. Эта моя «примерка» вобрала в себя гораздо более многогранный (в чем я был, безусловно, уверен!) спектр чувств, ощущений, эмоций и переживаний, помимо только лишь физического влечения к Ирине. Она («примерка») – естественным совершенно образом – трансформировалась в непростые, мучительные душевные и сердечные треволнения.

Как я буду без нее жить?!

Не однажды мне приходила в голову мысль об Ирине – не только лишь как о высокоразвитой, умной, прелестной девочке (да уже и не совсем девочке, скорее, девушке – как я, чаще всего, в этом смысле, ее воспринимал…), с которой меня свела судьба. Я представлял ее в гораздо более значимом для меня образе, или облике – облике невесты и даже – жены. Разумеется, не чьей-нибудь жены (этого я никак не мог себе представить!), а моей! В будущем, конечно, и не таком уж отдаленном будущем… Но все-таки до сегодняшнего дня, до необыкновенной нынешней ночи, со всей палитрой пережитых мной и Ириной чувств, ощущений и треволнений, высказанных слов, признаний и желаний, – эта, поначалу просто занятная, любопытная мысль, проплывала в моем сознании, словно легкое белое облачко в синем небе, не занимая в нем много места. Постепенно маленькое облачко – становилось больше, шире, менялась его цветовая гамма, делаясь более плотной, насыщенной разными красками. Теперь же оно – удивительным совершенно образом – увеличилось до размеров громадной дождевой тучи и продолжало разрастаться, угрожая закрыть собой весь небосвод – чтобы пролиться мощным, сокрушительным ливнем…

Заснул, когда уже совсем рассвело.

В этот момент Ирина мне и приснилась. Второй раз со времени нашего знакомства.

В первый раз я увидел Ирину во сне – той же ночью, в которой мы узнали о существовании в этом мире – друг друга. Точнее, как и сегодня, это была уже не ночь – было утро.

После того, как я проводил Ирину до ее дома, и мы расстались, договорившись о новой, скорой встрече, – она полностью завладела мной! Заняла все мои мысли и все окружавшее меня пространство! Пробудила во мне (в первые минуты встречи, с первым прикосновением ко мне ее руки…) смелые фантазии, у которых не было границ, и в одной из которых – самой смелой – мне пришлось несколько часов назад ей признаться.

Тот первый сон оказался не очень четким, он был эфемерным, и, скорее, не зрительным, а слуховым.

Ирина появилась передо мной – как-то вдруг сразу.

Неожиданно!

Словно бы ниоткуда!

Она находилась на таком от меня расстоянии, дальность (или близость) которого я не мог в точности определить. Неотчетливо представляясь в какой-то бело-серой, туманной, вероятней всего, утренней, дымке, от которой веяло прохладой.

(Прохладу эту я ощущал на себе, и ощущал ее так, как если бы это было в действительности…).

Наверное, видение было нечетким – из-за светлого и прозрачного, как бумага-калька, покрывала, плотно «обволакивавшего» тело Ирины от плеч и почти до самых пят, запеленав и вытянутые, прижатые к бедрам руки, – «сливая» девушку с общим фоном. Кто и для чего запеленал ее – я не знал.

Никаких движений Ирина не делала (связанная по рукам и ногам – она физически не могла двигаться…) – просто стояла на месте, устремив неподвижный взгляд в мою сторону.

В полной тишине!

Я также смотрел на Ирину, только не на лицо, которое своей бледностью и неподвижностью несколько пугало меня, а на ее тело, главным образом – на туго стянутую покрывалом, приплюснутую ее грудь, с маленькими крапинками сосков, которые существовали как будто сами по себе, отдельно, находясь близко перед моими глазами, в отличие от самой груди (объяснить этот фокус с точки зрения «физической науки» – я также не мог…), и небольшое, темное пятнышко в паху, то глуше, то яснее проступавшее через тонкую, светлую ткань…

А потом тишины не стало.

До меня донеслось натужное дыхание Ирины, точно ей что-то мешало свободно дышать.

Затем я услышал негромкий, печальный ее голос. И этот голос звучал почему-то не из того места, где продолжала находиться Ирина, а рядом со мной, но каждый раз с другой стороны: то слева от меня, то справа, то сзади, или даже сверху. И каждый раз я импульсивно поворачивал голову, или разворачивался всем телом, пытаясь его, голос, «поймать». Все мои попытки оказались неудачными – я постоянно опаздывал.

Потом голос Ирины изменился. Она произносила отдельные, не связанные между собой по смыслу, слова и целые фразы (тоже непонятные…) – в какой-то очень странной манере, перемежая их короткими, отрывистыми всплесками смеха, от которого у меня, как при сильном испуге, замирало сердце.

И еще – я никак не мог потом вспомнить ни одного сказанного Ириной слова, и очень жалел, что не записал речь на бумаге сразу, как только на какое-то время очнулся от сна (что не однажды со мной бывало…), а затем снова заснул.