Может быть, за этим ее – показавшимся мне агрессивным, или, как минимум, недружелюбным, выпадом скрывалось не что иное, как обычная ревность, которая, вероятно, в таком возрасте уже может заявлять о себе в полную, или почти в полную силу, и Ирина не смогла (или не захотела…) это чувство в себе подавить?

– Она брала у тебя деньги? – упрямо продолжала испытывать мое терпение Ирина.

– Деньги? Откуда они у нашего брата-учащегося? Так, конфеты, шоколад. Иногда цветы…

– Тогда все ясно: она делает это из любви… к искусству… к филологии…

– Как тебе хочется…

– Мне не хочется никак! – раздельно, и с не прошедшей еще злостью в голосе, произнесла Ирина.

На этот ее пассаж я не отреагировал. Она совершенно меня запутала! Сбила с толку!

Все острее ощущая неловкость создавшейся ситуации, дискомфорт, при полном непонимании, каким образом из этого положения выпутаться, – я вновь предпринял попытку распрощаться с Ириной и уйти.

И опять она меня остановила.

– Погоди…

Я подчинился и не сдвинулся с места.

– Сейчас…

Ирина как будто что-то задумала.

Далее произошло следующее.

Девушка слегка повернулась гибким своим корпусом. Подняла вверх руку. И, привстав, набрала в ладонь с нависавшей над головой ветки несколько начавших уже покрываться красной краской рябинок. После чего села и протянула руку ко мне.

– Угощайся!

Помедлив, я взял с ее ладони одну ягодку и, не зная, что с ней делать, стал катать между пальцами.

– Ты должен ее съесть!

– Она еще не созрела – горькая!

– Ну и что, что горькая? Ешь!

– Это приказ?

– Да!

– Слушаюсь, барышня!

Я положил рябинку в рот. Стараясь, чтобы ни одна черточка на лице моем не дрогнула (рябина действительно оказалась очень горькой и твердой…), – разжевал и проглотил.

– С первым заданием ты справился на отлично! – воодушевленно сказала Ирина. – Объявляю тебе благодарность!

– Рад стараться, барышня!

– Задание номер два…

Ирина снова предъявила мне свою ладонь.

– Давайте, барышня, все! – сказал я, намереваясь покончить с угощением одним махом.

– Нет!

Она убрала руку.

Подумала.

Затем поднесла ладонь с рябинками ко рту и, выпятив приоткрытые свои губы, – одну за другой – словно птица, «склевала».

Жевала и пережевывала незрелые эти плоды Ирина долго! Давясь и морщась, как от сильной зубной боли. Даже бусинки слез выступили на ее глазах! Но – мужественно дожевала.

– Да, барышня, это вам не конфеты сладкие кушать! – сочувственно произнес я.

– Не кон… фе… феты! – согласилась со мной барышня (от неприятного, вяжущего действия разжеванных и проглоченных ягод – ее всю передернуло…). – Кстати, о конфетах, точнее, о шоколаде. Я, вот, о чем сейчас подумала. Мне ведь ты тоже даришь шоколадки. Я их так люблю! Это любимое мое лакомство, просто не могу без него жить!

– Ну, и что же? Живи, то есть лакомись, себе, на здоровье! В магазине шоколада – сколько угодно.

– Мерси! Но получается, что я у тебя в долгу?

– Помилуй Бог, Ирина! Как можно! – я едва сдержался, чтобы не закричать. – Думай головой, а не… не… прежде чем говорить такие вещи!

– Я пошутила! Пошутила! – поспешно отступила Ирина. – Не тем местом подумала! Извини!

Она повернулась ко мне и повторила:

– Извини!

– Принимается…

– А если без шуток…

Ирина взяла меня за руку и крепко сжала. Затем, понизив голос, произнесла:

– Я хотела бы, чтобы ты был моим первым мужчиной!

Это уже не горячая, накрывшая меня с головой, штормовая волна, а огромный вулкан – с вырвавшейся наружу массой клокочущей, кипящей лавы! Которая меня пожирает, растворяет в себе, как ничтожную, микроскопическую пылинку…

Браво, Джульетта!

Браво!

Во сколько, вы говорите, годочков милая эта девочка – дочь синьора и синьоры Капулетти, свела с ума, несколькими летами старшего, достойного юношу Ромео – сына синьора и синьоры Монтекки?

В тринадцать?

Четырнадцать?

То-то оно и есть!

Точно-точно!

Право же!

И никуда от очевидного этого факта – не деться!

А мамаша – мамаша-то ее какова? Далеко позади оставила юную свою дочь! В ейном возрасте, то есть в возрасте дочери – дама знатного рода синьора Капулетти – уже успела родить! Право же! И «теперь» достойнейшей этой женщине было – всего двадцать восемь лет от роду, или около того!

Что это означает?

Это означает то, что высказанное Ириной намерение, которое, конечно же, пришло в светлую ее голову не вдруг и не теперь, является – вполне нормальным!

Естественным!

И самое главное – жизнеспособным…

– Что ты, там, шепчешь? – прервала сумбурные мои мысли Ирина.

– Я… Ничего… Ничего…

– Только, знаешь, – не сейчас. То есть, я хочу сказать: не в этот мой приезд. Если можно, не буду объяснять – почему… Да, забыла тебя спросить: а ты этого хочешь?

Лучше бы она этого не говорила! Промолчала! Отчего немота не сковала вольные ее уста? Разве мало мне выпало сегодня испытаний? И, вот, еще…

– Я хочу тебе сказать одну важную вещь, Иринка! – глуховатым, как будто севшим, голосом, произнес я.

– Говори!

– Хорошо, что люди не научились… пока не научились – читать мысли друг друга!

– Почему это хорошо?

– Потому что, когда научатся – невозможно станет на этом свете жить! Все будут – все – про всех – знать! Кто – что – о чем и о ком – думает. На самом деле! Как есть… Без притворства и лукавства, не прячась за лживые, лицемерные фразы и фальшивые, неискренние улыбки – как это часто делается. Вот, из-за этого люди не смогут друг с другом ужиться. Станут врагами…

– Ты относишь сказанное и на мой счет? По-твоему, я – лицемерка и лгунья?

– Нет, Иришка! Ты не лицемерка и не лгунья. Сказанное я отношу на свой счет!

– Значит, ты меня обманываешь, или что-то от меня скрываешь?

– Не то, чтобы обманываю, или скрываю – просто не могу тебе всего рассказать. Недоговариваю…

– Это связано со мной?

– Да!

– Интересно все-таки узнать: почему ты не можешь мне всего рассказать? И что это означает: всего?

– Боюсь быть ложно понятым. Ты, вот, спросила меня: хочу ли я быть твоим первым мужчиной?

– И что же? Ты так и не ответил…

– А то, что я не только хочу этого, а уже давно…

Я не досказываю фразу до конца. Умолкаю, совершенно не представляя: как сказать дальше…

Что я ее?

Ну, что?

– Изнасиловал?

(И это слово прозвучало у Ирины как-то буднично, без какого бы то ни было усилия…).

– Нет! По взаимному согласию сторон…

(Правда-правда! И то, что «уже давно…» – кажется, сразу же после нашего знакомства, или даже до знакомства, в зрительном зале Дома культуры, когда я еще не знал ее имени… И что «по согласию сторон…» Только все это было, конечно, в распалившемся моем воображении…).

– Представь: если бы я рассказал тебе об этом не сейчас, а на второй, или третий день после того, как мы с тобой познакомились! За кого бы ты меня тогда приняла?

– Не знаю…

– И я этого не знаю. Наверное, за человека, у которого не все в порядке с головой. Поэтому держал свои мысли при себе. Все это время. Но, как бы и что бы, там, ни было – знай: ты значишь для меня больше… гораздо больше, чем… чем…

Я махнул рукой и замолчал.

– А мне такой сон приснился! Было очень похоже на реальность! Потому что мне было очень больно! Я и проснулась от ощущения жуткой боли, которой было пронизано все тело! Как будто его что-то терзало и разрывало изнутри. И, ты знаешь, эта моя боль, на самом деле, была настоящей…

– ?!?..

– Да нет, все в порядке! – Ирина усмехнулась. – Просто мой ненормальный организм так реагирует на приближение «критических» дней. Нутро выворачивает до такой степени, что хоть на стенку лезь! Потом проходит… А во сне, который мне в это время приснился, происходящее со мной – трансформировалось в то, что ты сейчас услышал… Я хотела тебе рассказать, но не могла. Как и ты, опасалась неверно быть понятой…