Лайла закрыла глаза. Они приехали к дому Николя и уже несколько минут стояли у подъезда. Девушка медленно кивнула. Она уже готова была выйти из машины, в голове образовалась приятная пустота, этот разговор будто дал ей разрешение внять совету Скарлетт О’Хара. Но мужчина взял ее за руку: — Ты сильно изменила его. За этот год мой сын перестал быть мальчиком, который боится ответственности за свою и за чужую жизнь. Не только его творчество приобрело новые краски, мой сын стал мужчиной, которым я могу гордиться. И я благодарю тебя за это, не зная, выпадет ли мне еще шанс так с тобой поговорить. Ты замечательная, смелая девушка, готовая бросать вызов не только судьбе, но и самой себе, и вы с моим трусишкой прекрасно подходите друг другу, уравновешивая и дополняя характеры. И знай, что даже если ты не сможешь больше довериться Генри, я не изменю своего мнения о тебе. Ни как о человеке, ни как о журналисте. Кстати об этом… Могу я увидеть результат?
Лайла улыбнулась. Неожиданно для себя. Неожиданно для Антуана. Но она улыбнулась и протянула ему скрепленную презентацию с распечаткой книги.
— Спасибо, Антуан. Вы классный папа, и классный менеджер. Я рада, что у Генри есть кто-то, на кого он может положиться в трудный момент… Как бы ни сложились наши с ним отношения, я приду на презентацию. Потому что главный секрет успеха — это умение разделять личную жизнь с профессиональной. Вы положили начало моей карьере, и было бы огромной глупостью из-за подросткового максимализма ее рушить. Доброй ночи, Антуан.
И она вышла из машины. Вечерний воздух был ледянящим — она только сейчас поняла, что оставила плащ в зале, но его было не жалко. Почему-то сейчас вообще ни одна из эмоций не отдавалась каким-то особым значением — видимо, перегорело.
Мозги холодно отсчитывали минуты, шаги, повороты, отмечали звон ключа и щелчок выключателя. Девушка прошла в свою комнату, на ходу раздеваясь. Переоделась в пижаму с длинными штанами в неадекватно желтые сердечки и странной цитатой Кэрролла на куртке. В голове так громко звенела тишина, что она включила свой плэйлист, выкрутив громкость на максимум. Ей вдруг подумалось, что в такой ситуации должно стать легче, если немного выпить. Хотя какой-то особой тяжести после странного напутствия Антуана она и не чувствовала. Ничего не чувствовала, как механизм. Она не думая достала из бара бутылку мартини. Сладкий, немного тягучий ликер пился легко и незаметно. Она пританцовывала под музыку SweetBox, совершенно не веря, что все будет, как она поет, с бутылкой в одной руке и телефоном в другой, медленно кружа между столиком и диваном в гостиной, иногда спотыкаясь о разбросанные туфли. Пока ей не стало жарко.
«В такую прекрасную погоду совершенно невозможно находиться дома”, — думала она, пытаясь справиться с замком на двери, не выпуская бутылку из рук, в конце концов, она оставила телефон на столике и наконец добилась своего. “Такой странный август, то холодный, то жаркий, то солнечный, то дождливый,” — продолжала она свою мысль, полную оригинальности и оценочности. Все ее слова сводились к максимальной простоте и незамысловатости. “Хочу прогуляться… И пойду прогуляюсь,” — мысли текли все медленнее, шаги также замедлялись. Она не чувствовал себя пьяной, не шаталась из стороны в сторону, не путалась в поворотах. Для буднего вечера на улицах было необычайно пустынно, но те, кто все же видел странную девушку, шарахались от пропасти зеленых глаз, распахнутых на пол-лица, от подрагивающей полупустой бутылки в ее ладошке, от ужасной пижамы, от которой невозможно было оторвать взгляд. Девушка не замечала опасливых и недоуменных взглядов прохожих, не замечала начавшийся дождь, который сейчас усиливался. Она просто шла, размахивая мартини, изредка прикладываясь к горлышку и недоумевала: «Почему же мне так жарко?» Наверное, где-то глубоко в душе она хотела плакать. От обиды, от того, в какой ужасный обман она оказалась втянута, от того, как долго ее любимый человек врал ей, не доверял ей… Но на поверхность ничего не выходило, даже не отпечатываясь в сознании.
Она обратила внимание на окружающий мир лишь тогда, когда почувствовала себя в центре внимания под десятками глаз. Этьен спешно подошел к ней, на ходу щелкая пальцами зазевавшемуся официанту.
Через полминуты она оказывается окутана теплым пледом, еще через полминуты она уже утыкается в угол удобного дивана, чувствуя, наконец, хоть что-то. Холод ее поглощает почти целиком, когда в кабинет врывается Николя, встревоженно осматривая и ощупывая девушку, спрашивая о чем-то, постоянно отдавая какие-то распоряжения. Сквозь блаженную пустоту прорывается просьба передать Жюлю, что его услуги потребуются через двадцать минут, заказ на бар — чашка фирменного чая и мед, указание позвонить кому-то, чтобы исключить появление в прессе упоминания об этом инциденте. И наконец высокий, властный голос сообщает, что если «эта девчонка посмеет угрожать репутации нашего семейного заведения, я ее уничтожу, не взирая на твое отношение к ней!» В эту секунду Лайла приходит в себя и в ужасе пялится на женщину неопределенного возраста. Статная фигура, горделивая осанка, высоко поднятый подбородок и смесь пренебрежения и отвращения на лице. Мадам выглядит так внушительно, что у девушки почти срываются слова извинений с губ, однако ее лепет никого не интересует, женщина смотрит на сына. И Лайла никогда бы не подумала, что эти мягкие зеленые глаза могут быть таким убийственно холодными и яростно негодующими:
— Мать, не смей. Даже. Слова. Продолжить… — голос тихий, вкрадчивый, но не менее властный, чем у мадам де Буйон. А еще он наполнен такими эмоциями, что женщина невольно подается назад.
— Как ты смеешь… — она говорит на несколько тонов тише, теперь прицельно рассматривая гостью. — Щенок! Как мог ты, потомок благородного рода, влюбиться в эту болезную?! Что, захотелось побыть для кого-то героем? Ни ума, ни породы… — выплюнула мадам.
— Не стану задаваться вопросом, с каких пор тебя заинтересовал круг моих интересов и ты стала экспертом в моих чувствах. Попрошу лишь посмотреть в зеркало. И удалиться из моего кабинета. Сейчас! — чуть повысил голос Николя и повернулся к Лайле, демонстрируя, что разговор окончен.
В этот момент в дверь просочился официант с подносом, и женщине ничего не оставалось, как выйти. Выяснять отношения при персонале было явно ниже ее достоинства. Но весь ее вид говорил о том, что тема не закрыта.
— Никки, — принимая из рук мужчины кружку с чаем прошептала девушка, как только они оказались одни. — Прости меня! Я сама не знаю, как оказалась здесь… Я только хотела немного пройтись… — продолжила она, растерянно оглядывая свою мокрую пижаму и босые ноги. Николя настойчиво отцепил ее пальцы от бутылки, которая все еще была зажата в ладони.
— Девочка моя, что случилось? Ты не ранена? У тебя ничего не болит? Тебя кто-то обидел? Ты заледенела… — явно теряя контроль, повторял мсье де Буйон, то и дело касаясь ее рук, укутывая в плед, убирая прядь с лица. — Хорошая моя, ну что же ты, почему не позвонила, я бы тут же приехал…
Лайла застыла, хлопая глазами, пытаясь найти силы, чтобы не стучать зубами, только сейчас ясно понимая, насколько она замерзла, абсолютно четко осознавая, что ее мокрые грязные ступни оставляют некрасивые пятна на дорогой обивке, что холодная пижама липнет к телу, что последнее, что она помнит — как ей было странно слушать, что все будет хорошо, а потом стало жарко. Она поежилась и внезапно смутилась от того, что в полной тишине под внимательным взглядом Николя она слышит дробь собственных зубов. Мужчина перевел взгляд на почти пустую тару от спиртного. Его глаза расширились, и он взял девушку за руку:
— Лайла, ты открыла эту бутылку? — видя, что она не понимает его вопроса, будто находясь немного не здесь, мсье взял ее за плечи и немного встряхнул: — Ты взяла открытую бутылку из бара или открыла эту? Сколько ты выпила, дорогая?
— В-всю… — сквозь дрожь прохрипела она и попыталась сделать глоток, но ничего не вышло. Николя тут же подхватил кружку, из которой вот-вот должна была расплескаться жидкость. Принес к губам и позволил сделать глоток. Потом еще один. Тепло чая обжигало, а мед, который мужчина добавил, немного дразнил горло. Когда кружка опустела, владелец ресторана вышел на секунду, тут же что-то приказал Этьену и вернулся:
