Но самые большие доходы приносила совершенно новая отрасль – топливная. Наступила эпоха высокого потребления энергии, и здесь у России обнаружилось очень серьезное преимущество. Недра страны были богаты углем и нефтью.
Уголь добывали в Донецком бассейне и в Привисленском крае. Огромные залежи нефти были открыты в Баку. Великие возможности сырьевого экспорта проявятся уже в следующем столетии, но и при Александре III добыча угля выросла втрое, а нефти – в 14 раз. Одной из важнейших статей экспорта стала продажа керосина (сырую нефть вывозить из страны запрещалось). По производству керосина Россия уже в девяностые годы успешно конкурировала с прежним бесспорным лидером – американской нефтяной промышленностью.
Быстрое развитие сильно изменило жизнь целых регионов империи. На ее бескрайнем пространстве появились острова и островки индустриальной активности, где аккумулировались деньги, росло городское население, менялись социальные пропорции. Возникли промышленные районы, каждый со своей специализацией.
Один из корпусов Путиловского завода. Фотография
В столичном была сконцентрирована тяжелая промышленность: металлообрабатывающая, машиностроительная, корабельная, оружейная. Здесь производилось две трети российских станков и машин. Два десятка заводов по критериям того времени считались сверхкрупными (это означало, что там работает больше тысячи человек). На самом большом заводском комплексе, Путиловском, трудились 12 тысяч рабочих.
Московский район лидировал в текстильной и пищевой промышленности. В Уральском и Южном были сконцентрированы металлургические предприятия. Несколько крупных промышленных центров возникли в Польше и Прибалтике.
Характерной чертой «русского экономического чуда» было активное использование иностранного капитала. В стране не хватило бы собственных средств на такой промышленный рывок – ни государственных, ни частных.
Приток инвестиций из-за рубежа возник не сам собой. Этому способствовал уже упомянутый курс правительства, ограничивавшего импорт товаров, но стимулировавшего ввоз капиталов. Заманчивы для иностранцев также были дешевизна труда и отсутствие (во всяком случае поначалу) законодательства, защищавшего права рабочих. Ну и, конечно, инвесторов привлекали российские масштабы, огромное поле деятельности. Вкладываясь в Россию, можно было получить более высокую норму прибыли, чем на европейских рынках – в среднем вдвое.
За время правления Александра III иностранные акционеры вложили в акции российских компаний 138 миллионов рублей.
При этом участие иностранцев в промышленном развитии России не ограничивалось деньгами. В страну приезжали организаторы производства, инженеры, специалисты. Возникали крупные предприятия со стопроцентно иностранным капиталом.
Самым известным деятелем российской металлургии был англичанин, вернее уэльсец, Джон Хьюз, которого русские называли «Юз». Этот изобретатель-самоучка, едва знавший грамоту, разбогател на патентах по бронированию кораблей – флоты всех стран в ту эпоху переходили с деревянных кораблей на стальные. Нуждался в собственном производстве брони и русский флот.
Юз получил большой заказ из Кронштадта и начал строить металлургический комплекс с нуля. Купил землю поближе к месторождениям угля – в Екатеринославской губернии. В 1869 году на восьми кораблях доставил из Англии необходимое оборудование, специалистов, квалифицированных рабочих. За короткий срок организовал весь производственный цикл, с угледобычи до выплавки металла, но стал производить не броню (конъюнктура рынка изменилась), а железнодорожные рельсы, на которые был огромный спрос. Заодно построил город Юзовку (нынешний Донецк). После смерти Юза дело продолжили и расширили его сыновья.
Юзовка. Фотография
Ричард Пайпс пишет, что русский индустриальный бум в значительной степени был «следствием пересадки в нее западных капиталов, техники и, главное, западных организаторов индустрии». Это верно применительно к тяжелой индустрии, в организации которой у иностранных менеджеров имелось гораздо больше опыта. Легкую промышленность русские капиталисты развивали сами, используя в основном собственные средства.
Массовое привлечение западных инвесторов имело и обратную сторону. Оно плохо вязалось с заявленной официальной линией на национальную самодостаточность. В результате промышленного скачка доля иностранного участия в российских компаниях стала чересчур высокой, накрепко привязав национальную экономику к колебаниям и кризисам глобальной капиталистической системы. Треть всей промышленности и половина банковского капитала самодержавной империи принадлежала «людям нерусским», что было очень не по душе Победоносцеву. «Масса иностранных имуществ в России – это великое зло, грозящее бедою», – предостерегал Константин Петрович государя, но тот в вопросах экономических больше прислушивался к «системным либералам».
Несмотря на прорыв в индустриальном развитии Россия все равно продолжала оставаться в первую очередь страной аграрной. Ее благополучие больше всего зависело от сельского хозяйства.
Здесь тоже начались большие перемены, и не столько даже с отменой крепостничества – шагом скорее декларативным, – сколько с упразднением в начале восьмидесятых «временной обязанности», оброка. Теперь у многих крестьян (чему способствовала еще и ссудная деятельность Крестьянского банка) появилась возможность хозяйствовать не так, как прежде. В девяностые годы складывается система, при которой основную часть зерна (до 85%) производят на своих наделах крестьяне, а главным экспортным поставщиком являются помещики, поскольку весь их хлеб шел на продажу. В самых богатых, черноземных областях больше половины угодий по-прежнему принадлежали дворянам. Тем из них, кто сумел приспособиться к новым условиям существования, пришлось модернизировать производство: обзавестись сельскохозяйственными машинами, освоить агротехнику, научиться использованию наемного труда. Наиболее трудоспособные и оборотистые крестьяне тоже начали создавать большие хозяйства, подчас не менее технологичные. Новый зарождающийся класс фермеров в деревне получил неприязненное название «кулаки». Беднякам не нравилось, что их вчерашние соседи богатеют и что приходится на них батрачить (хотя, в отличие от крепостного труда «кулаки» никого насильно работать не заставляли).
Продажа излишков зерна, а также заведенная Вышнеградским система «урожайного» сбора налогов способствовали укреплению товарно-денежных отношений на селе – там, где прежде господствовало натуральное хозяйство.
В России происходила настоящая «зерновая лихорадка»: все старались произвести и продать как можно больше зерна. Отчасти это достигалось за счет использования более современного инвентаря и перехода с традиционного трехполья на четырехполье, спасавшее землю от истощения, но главным методом было постоянное расширение посевных площадей. Урожайность оставалась низкой: шесть-семь центнеров на гектар. В европейских фермерских хозяйствах она могла составлять и тридцать. Однако благодаря распашке новых земель общий объем увеличился почти вдвое. Россия стала производить 60 процентов мировой ржи и 20 процентов пшеницы (ее выращивали менее охотно, ибо она чувствительнее к холодам и требует больше работы).
Удар по сельскому хозяйству страны, фактически монокультурному, зерновому, нанесло мировое падение цен, произошедшее из-за массового ввоза в Европу дешевого американского хлеба. Развитие и удешевление морского транспорта открыло заокеанскому зерну доступ к рынкам Старого Света.
