Что есть истина?. Н. Ге
Но направление, в котором двигалась культура, зависело не только от ветров, дувших сверху. С появлением крупных частных состояний в России возникает мода на меценатство. Вероятно, вначале капиталисты из вчерашних купцов и крестьян, покровительствуя искусству, стремились повысить свой социальный статус, войти в «хорошее общество», но некоторые из них научились разбираться в искусстве и стали его двигателями.
Еще в шестидесятые годы главным музыкальным спонсором России была великая княгиня Елена Павловна, причастная к учреждению российских консерваторий и филармоний. Но первую частную оперную труппу основал уже разбогатевший плебей Савва Мамонтов, а великого Чайковского много лет содержала жена железнодорожного дельца Надежда фон Мекк.
На развитие изобразительного искусства сильно действовали вкусы бумажного магната Павла Третьякова, страстного коллекционера. Художники, чьи работы он покупал, входили в моду. Свое собрание Третьяков открыл для публики, а потом передал в наследство Москве. Уже в девяностые годы галерею ежегодно посещали 150 тысяч человек – и проникались третьяковскими вкусами. Они были небезупречны. Коллекция началась с невыдающейся картины Н. Шильдера «Стычка с финляндскими контрабандистами», да и в дальнейшем Павел Михайлович отдавал предпочтение «жизненной правде» ( чем отчасти объясняется долгая жизнь русского критического реализма). Но скоро появятся коллекционеры с отменным чутьем на передовое искусство – Иван Морозов, Сергей Щукин, которые будут влиять уже не только на русскую, но и на мировую живопись.
Стычка с финляндскими контрабандистами. Н. Шильдер
Скромное начало великой коллекции
И все же самое сильное влияние на общественную жизнь – как ни в одной другой стране – оказывала литература. На первый взгляд это может показаться парадоксом, ведь ей приходилось существовать в условиях жесткой цензуры, которой не было в Европе.
Почему именно художественная проза обрела столь большое значение, распространявшееся далеко за пределы культуры?
Причин две.
Первая, собственно, случайна – она уже упоминалась в томе, посвященном истории восемнадцатого века. Екатерина Великая, первая из российских правительниц, кто всерьез интересовался культурой, мнила себя писательницей и придала литературному сочинительству престижность. Русские дворяне кинулись писать, и несколько десятилетий спустя отечественная словесность, пройдя через детский возраст, породила целую плеяду талантов, самым ярким из которых был Пушкин.
Второй причиной, уже не случайной, а типически российской, как раз и были цензурные строгости. Зорко следя за распространением вольнодумных идей, государство не позволяло развиваться философии, социологии, политологии, а за беллетристикой как жанром несерьезным наблюдало менее внимательно. В результате прозаики – те, у кого была такая потребность – становились философами, социологами, политологами, экономистами, и русская литература приучилась ощущать себя «больше, чем литературой». Это придало ей масштаб, значительность, универсальность. Люди читали новый роман Тургенева, Достоевского, Толстого, Салтыкова-Щедрина – да и писателей второго ряда, какого-нибудь Каткова или Боборыкина – не чтобы увлечься «волшебным вымыслом», а чтобы найти ответ на важные вопросы общественной жизни.
Даже во времена Просвещения фигуры Вольтера или Руссо не имели в Европе такого значения, какое обрел Лев Толстой в России конца девятнадцатого века. И публике, и самому писателю стали тесны рамки литературы. Толстовство превращается в целое этико-религиозное учение, основанное на непротивленчестве, пацифизме, отрицании государства, «опрощении». Самодержавному государству не нравилось, что его отрицают, правящую церковь нервировал пересмотр христианских норм, а неприятнее всего была растущая популярность толстовских идей. Возникали целые общины, жившие по заветам яснополянского старца. Молодые люди отказывались служить в армии. Пропагандируемое Толстым вегетарианство – по мнению тогдашней медицины – наносило вред здоровью.
С 1882 года Лев Николаевич находился под надзором полиции, вся его переписка перлюстрировалась, «толстовцев» арестовывали, но самого писателя не трогали – не в последнюю очередь из-за того, что сам царь был поклонником его таланта. «Надо было бы положить конец этому безобразию Л. Толстого, он чисто нигилист и безбожник», – сетовал Александр III – и терпел.
За титаническим противостоянием самодержавия и романиста почтительно наблюдал весь мир, для которого с тех пор Толстой стал архетипическим Русским Писателем, фигурой не сугубо литературного, а общественного значения.
«Два царя». Карикатура из французского журнала – правда, на ней Толстой изображен уже со следующим императором, Николаем II
Точно так же, как мировую литературу уже невозможно вообразить без «Войны и мира», современную химию нельзя представить без «Периодической таблицы» Дмитрия Менделеева.
Как уже говорилось, завзятый реакционер Дмитрий Толстой в свою бытность министром просвещения многое сделал для превращения российских университетов в серьезные учебно-исследовательские центры. Страх перед европейским образованием, «развращающим умы» русских студентов и молодых ученых, в итоге пошел на пользу отечественной высшей школе и науке. Государство щедро финансировало лаборатории и изыскания, открывало новые учебные заведения. При министерствах и ведомствах возникали ученые комитеты, появились профильные научные организации: Русское физическое общество, Русское астрономическое общество, Русское химическое общество, Русское техническое общество и так далее – всего более трехсот. Выходило множество научных периодических изданий. В девяностые годы их счет тоже шел на сотни.
Появились русские ученые с мировым именем. Кроме уже упомянутого Менделеева в химии прославился А. Бутлеров; в физике – изобретатель дуговой лампы П. Яблочков и А. Попов, разработавший радиосвязь параллельно с итальянцем Г. Маркони; в биологии – И. Мечников (правда, работавший во Франции), И. Павлов, К. Тимирязев.
Дело было не только в том, что государство поощряло развитие отечественной науки. Этого же требовала промышленность, нуждавшаяся в новых изобретениях и технологиях, в ученых и специалистах.
Если в прежние времена, начиная с эпохи Петра Великого, с империей в мире считались главным образом из-за ее военной мощи, то теперь Россия заняла важное место не только на политической карте, но и в культуре, науке, искусстве.
И это, наверное, самый главный, во всяком случае самый позитивный итог описываемого периода.
Заключение. Цена победы
Девятнадцатый век завершался для России если не триумфально, то по меньшей мере благополучно – такова была внешняя видимость.
За время второго и третьего Александров империя приросла обширными территориями на юге и на востоке. Очаги вооруженного сопротивления на Кавказе и в Польше были окончательно подавлены силой оружия.
Внутренние враги государства, революционеры, после упорной, кровавой борьбы были истреблены, а новая их генерация, казалось, притихла и находилась под бдительным присмотром мощной полиции.
Отмена крепостного права, государственное стимулирование, иностранные инвестиции позволили осуществить промышленную революцию, которая совершенно преобразовала российскую экономику.
Стремительно развивались национальная культура и наука, что создавало новый, более привлекательный образ России. Теперь в глазах Европы это была уже не полуазиатская империя, с которой приходится считаться только потому, что у нее большая армия, а один из центров мировой цивилизации.
