- А поля приказать сжечь? - догадался я, вспоминая название “Антониевый огонь, Ведьма кивнула и спрыгнула с лошади, направляясь к ангарам, - Слушать приказ…

Остаток дня прошел по мне. Я давно так не уставал: контроль костров, погребальный молебен, контроль за Софой, помощь ей с больными в ангаре… Господи, а мне еще с отчетом ехать к папе…  Я приполз в шатер еле живой,  присев на край ложа устало растер лицо.

- Сильно устал? - прошептала Софа подходя ко мне и разминая мои плечи, - Я дала людям указания к лечению. Через пару дней они будут здоровы. Антоний, я должна вернуться в деревню, кому-то может понадобиться моя помощь

- Нет, нельзя. Ты поедешь со мной в столицу, - отрезал я, понимая, что без меня ведьме грозит огромная опасность, - А потом вместе вернемся.

Пробормотал я уже падая на кровать и засыпая. Слишком устал, слишком.. А вот пробуждение меня ждало мягко говоря необычное.  В шатре горели факелы, отбрасывая большие тени на стены, была еще ночь. Все бы ничего, если бы я не был привязан к кровати абсолютно голый. Я попытался поднять голову, попытка успехом не увенчалась. Все, на что меня хватило - это повернуть голову.

Рядом с кроватью стояла Софа, завернутая в красное покрывало. Я замер, на миг залюбовавшись , как огни факелов играют на рыжих волосах. Но быстро пришел в себя.

- Софа, отвяжи меня, это как минимум не смешно, - сурово начал я, а ведьма закусила губу и отрицательно покачала головой, - А как максимум - это грех. Соф, прекрати.

Ведьма лукаво улыбнулась,а с ее плеч красивыми волнами стекло покрывало. Софа перешагнула через него и легла рядом.

- Софа, не надо, - я уже практически умолял ведьму остановиться, но она как будто меня не слышала.

Ведьма целовала меня, а ее нежная рука гуляла по моему телу. Поцелуи становились глубже, а я терял голову от ощущений. Отрывистый шепот вырвался у меня непроизвольно и был больше похож на мольбу, а не на протест, когда поцелуи ведьмы спустились ниже. Я сдавался и уступал, шепча, чтобы развязала мне руки. Мое дыхание стало прерывистым и тяжелым, когда ведьма нависла надо мной потянув за веревку, что связывала мне руки. Я никогда не думал, что у нее такая мягкая кожа…

- Ты так красива, - прошептал я, видя все изгибы ее тела, пока она потянула за веревку, связывающую мне ноги.

Получив свободу и стараясь забыть о том кто я, и о долге, я целовал каждый сантиметр ее тела, наслаждаясь ее короткими, но глубокими вздохами.  Я уперся руками в ложе, приподнимаясь над Софой, и одним быстрым движением овладел ею. Стоны и прерывистое дыхание свидетельствовали о  пожаре, разгоревшемся между нами.

-  Люблю тебя… - с тихим изумлением произнесла ведьма, а ее шепот больше походил на шелест падающих листьев… Не знаю, услышала ли она меня, но я сказал ей тоже самое, впервые  приняв решение, не оглядываясь на рясу.

В момент наивысшего наслаждения, сливаясь в едином порыве, в самом древнем из ритмов, я понимал, что это единство было многим больше, чем просто движения, жаркие вздохи, тихие, страстные мольбы… Это было единство душ, ощущение правильности, и полная уверенность в том, что так и должно быть.  До утра мы так  больше и не уснули.

Всю дорогу до деревни я пытался отговорить Софу оставаться там, но упрямая ведьма не сдавалась. Сошлись на том, что она заберет из дома нужные снадобья, и я отвезу ее к кузнецу.

Береги себя, - шептала мне Софа, вцепившись в мою рясу, как в последний раз. Жена кузнеца утирала скупую слезу, вытирая нос о рубаху кузнеца, - Возвращайся скорее домой.

Я поцеловал ведьму на прощание и вскочил на лошадь. Кузнец не сводил с меня взгляда, а я с него. Первым тишину нарушил я, понимая, что так и не уеду.

- Береги ее, кузнец, - попросил я, а он кивнул и подгреб ведьму под свободную руку к себе, - Я постараюсь быстро вернуться.

Я проверил наличие отчетов о деревне, буллу, и бросив крайний взгляд на Софу пришпорил коня. До столицы несколько дней пути, я гнал лошадь, практически без отдыха, благо першероны рассчитаны на такую нагрузку.

Ватикан встретил меня до боли в глазах белыми стенами, которые контрастировали с серой и коричневой сыростью и грязью деревень. Въезжая в ворота столицы я вдохнул полной грудью давно забытый, но такой родной запах. Я дома.  Резиденция папы встретила меня тишиной и несколькими стражниками. Меня провожали по некогда родными коридорами, но нам не встретился никто из конклава. Это было плохим знаком.

- Папа  скверно себя чувствует, -  скорбно произнес писарь, стоящий возле покоев Иоанна, - Мы ждали Вас, святой Антоний и волновались, что Его Святейшество не доживет до вашего приезда. Ради Бога, не утомляйте его еще больше. Господь вот- вот приберет его.

Я кивнул, а стражники по приказу церковника открыли двери в палаты папы. Я сделал шаг вперед и обомлел, вокруг кровати Иоанна собрался весь конклав, а сам Его Святейшество был настолько стар, что не мог самостоятельно двигаться. Во истину, время не щадит никого.

- Святой? - закряхтел Иоанн, взмахнув сухой кистью руки, отдавая приказ, чтобы ему помогли сесть на кровати. Двое кардиналов тут же подлетели к нему и помогли опереться на спинку роскошного ложа. Папа передохнул и подозвал меня к себе, внимательно рассматривая, - Антоний, это и вправду ты! Слава господу нашему! Вон! Все вон! Оставьте меня со святым!

Конклав спешно выходил из покоев, а папа похлопал по ложу рядом с собой. Я присел рядом , не зная с чего начать и что говорят в таких случаях. Иоанн посмотрел на меня, назвал по имени и расплакался.

- Прости меня, прости меня, святой… Я не знал, - по морщинистому лицу стекали слезы, а я не знал как реагировать, - Я не знал, о том, что они готовят переворот… Я не подписывал буллу о твоем сожжении. Я не давал ее. … Господь уже наказал меня и не прибирает к себе, за то что я… ..Я… не достоин быть наместником святого Петра… Не достоин…

Я ждал пока пройдет истерика. Папа каялся, а  молча слушал.

- Они ненавидели тебя, потому что господь отметил тебя намного раньше, Антоний… И каждый раз возвращает тебя к нам, как пример, которому мы должны следовать, святой, - хрипло шептал Иоанн, напоминая живые мощи. -  Ты -  олицетворение бога на земле... Мы - всего лишь помощники, а ты - глашатай Господа.  Я знал тебя еще мальчишкой. Однажды бог явился ко мне и сказал, кто ты. Он поведал мне о всех твоих деяниях чтобы мы следовали твоему примеру. Ты не помнил о своих жизнях, и это было правильным решением Господа. Ты из раза в раз доказывал, что каждый может следовать его слову и своему долгу. А твоя ведьма… Она всегда была с тобой, скажи святой, ты встретил её снова? Встретил, по глазам вижу. Так вот, Антоний, пока я жив, позволь мне искупить вину перед тобой….

Его Святейшество закашлялся, а я бросился к столику с кувшином и кубком. Налив вина папе, я протянул ему бокал. Старик пил жадно, пытаясь поддержать кубок, но его пожелтевшие, как бумага руки были настолько слабы, что он просто держался за него пока пил. Тонкие, словно птичьи лапы, все еще держали власть над всем христианским миром.

- Я хочу вернуть тебе твое законное место в конклаве! Вернуть тебе твои палаты в Ватикане, - тяжело дыша произнес старик. Дрожащей сморщенной рукой папа вытер свою бороду, - Приезжай через десять дней на посвящение. На нем я пожалую тебе палаты, и ты официально смоешь расположиться в них, как и тогда. Да и ведьма твоя сможет жить при тебе, ни в чем не нуждаясь. Прими мой дар, как искупление моего греха перед тобой. Есть грехи, что может отпустить только папа, а есть грехи у папы, которые может отпустить только святой. Помоги мне войти в царство божие с твоим прощением. Господь все никак не приберет меня, за мой грех, а я устал Антоний, очень устал. А теперь иди, сын мой. Мне нужно отдохнуть и набраться сил к твоему прибытию.  Писарь!

В палаты тут же влетел мужчина, встретивший меня у дверей в палаты.