В глубине разума каждой жены офицера сидит темный страх, что однажды раздастся стук в дверь, зайдет кто-то и скажет, что произошло нечто ужасное. И каждая женщина делает свой выбор, как жить с этим страхом.

Некоторые предпочитают никогда об этом не думать, отказываясь признавать его каждый раз, когда их муж уходит на работу; другие каждый день говорят, как сильно любят своих мужей, думая, что, возможно, это их последняя встреча. Я не знаю, к какой категории отношусь сама: сильно боюсь или совсем об этом не думаю. Просто я откинула это в сторону, постоянно напоминая себе, что у меня впереди много времени, чтобы выяснить это позже. Много времени, чтобы испугаться и пережить это. Много времени, чтобы понять: то, что подготовила для нас судьба, не изменит одежду, что мы носим на работу.

Но прямо здесь, прямо сейчас, когда мое время вышло, я оказалась не готова.

Сжимаю рукой дверную ручку, нуждаясь в дополнительной поддержке, потому что понимаю, что мне сейчас скажут. Из желудка желчь поднимается вверх к горлу, и, наконец, ко рту. Она ужасна на вкус и жжет, но я онемела настолько, что ничего не могу с этим сделать. Из-за страха? Потрясения? Злости?

Лицо Пола освещается синими и красными огнями полицейской машины, припаркованной на нашей подъездной дорожке. Я не слышала сирен, никаких громких звонков предостережения, которые бы подготовили меня к чрезвычайной ситуации.

Мое лицо обдает жаром, и я думаю, что меня сейчас вырвет. Я борюсь за воздух, несмотря на широко распахнутую дверь и холодный ветер, который хлещет меня по лицу. Вижу, что губы Пола двигаются, но разбираю лишь пару слов сквозь быстрое сердцебиение сердца, гудящее у меня в ушах.

— Гололед…

— Дерево…

— Они пытались…

И, наконец...

— Мне так жаль, Рэйчел.

После этого перед глазами все меркнет.

Полтора года спустя

Я сижу в офисе доктора Эмбри и осматриваю комнату, изучая все детали, которые, уверена, расставлены по комнате стратегически, чтобы люди ощущали себя спокойно и открыто делились своими чувствами. В углу стоит красивый стол из соснового дерева, а на нем закрытый ноутбук.

Там же стоят несколько рамочек с фотографиями ее семьи. Муж, счастливый ребенок. Сегодня, как и во все мои предыдущие визиты, я сижу на удобном кожаном диване кремового цвета и понимаю, его выбрали потому, что он просто призывает посетителей откинуться назад и расслабиться.

Рядом со мной лежат синие подушки, и я задумываюсь, ложатся ли на них люди, прежде чем начинают озвучивать свои мысли, как происходит в фильмах. На стенах голубого цвета, рядом с фотографиями водопадов и ясного голубого неба, с гордостью висят многочисленные награды.

Я целыми днями работаю с цветами, поэтому знаю: синие оттенки заставляют организм вырабатывать успокаивающие гормоны, которые помогают расслабиться.

Интересно, правда ли это. Или все-таки нет. И что этот факт говорит обо мне, потому что я ничего успокаивающего не чувствую.

Как и всегда, доктор Эмбри наблюдает за мной со своего скромного на вид стула, нас разделяет лишь маленький журнальный столик, на котором лежат медицинские книги. В комнате стоят также красивые цветы, белые, а их сердцевина насыщенного фиолетового цвета.

Домашние орхидеи — очень популярный выбор, в них сочетаются тонкость и нежность, даже романтичность. Я часто использую их для букетов, и планировала использовать их в своем свадебном букете. Двенадцать столов в зале должны были украшать канделябры и орхидеи, и по одному букетику у подружки невесты и шафера...

Стоп.

Я мгновенно блокирую ход своих мыслей, чтобы они не двинулись дальше, и снова сосредотачиваюсь на том, что делает меня менее... уязвимой.

— Вам надо передвинуть орхидею ближе к окну. Ей нужно больше света, — советую я доктору Эмбри.

Она поворачивает голову, проследив за моим взглядом. Потом быстро кивает, подтверждая мои слова, и снова разворачивается ко мне.

— Ты эксперт, — отвечает она с улыбкой, но оставляет орхидею на месте.

Я хожу на прием к доктору Эмбри уже несколько месяцев. Это была не моя идея, и некоторое время я очень этому противилась. Но мои близкие, особенно мама, верили, что мне нужен тот, с кем я могу поговорить. Оглядываясь назад, понимаю, что не могу винить ее. К несчастью, она из первых рук узнала о моем обмороке, и после ей пришлось переехать, чтобы заботиться обо мне после аварии.

Несколько недель я даже не вставала с кровати. Мне лишь хотелось прятаться под одеялом в комнате с закрытыми шторами и держаться от внешнего мира так далеко, как только это возможно. Я проводила часы в своей темной комнате, прижимала подушку Бена к груди, пытаясь с каждым вздохом почувствовать его запах, пока он не выветрился.

Я достала из шкафа всю его одежду, даже грязную, и после того как на подушке не осталась аромата Бена, спала в куче его вещей. Отказывалась принимать посетителей, не могла больше слушать соболезнования и приятные воспоминания, связанные с ним. Потому что это все, что осталось. Воспоминания. Мой разум был заполнен ими. Они безостановочно крутились в голове. И я больше не могла с этим справляться.

Моя жизнь состояла из сна, редких перекусов и еще более редкого душа. Время перестало для меня существовать. Не знаю, сколько прошло дней, прежде чем мама проинформировала меня, что сделала несколько звонков и узнала о психиатре, который принимает поблизости.

— Рэйчел, тебе это нужно, — просто сказала она и распахнула шторы на окне, впуская в спальню солнечный свет. — Может, она сможет помочь, потому что я не знаю... — Она не закончила свою мысль.

Я видела в ее глазах, что мама не знает, как мне помочь. Она боялась, что если позволит мне и дальше так себя вести, то это нанесет мне такие повреждения, что я уже не смогу исцелиться. Тогда я думала, что это ее мягкая угроза или попытка с помощью вины вытащить меня из спальни.

У Бетани Миллер, моей матери, были определенные умения, и в какой-то степени это сработало. Через несколько дней я проснулась вовремя и приняла душ. Спустилась вниз и включила кофеварку. Взгляд на лице мамы, когда она увидела, как я на кухне наливаю ей кофе, представлял собой нечто среднее между облегчением и победой.

Следующий день прошел так же. Я проснулась, приняла душ и даже использовала бальзам для своих темно-каштановых волос, чтобы вернуть к жизни их естественную волнистость. В этот раз я нашла в шкафу одежду, у которой не было резинки на поясе, и которая не была сшита из фланели, и снова спустилась вниз сделать кофе.

Позже тем же утром, я собиралась помочь маме упаковать рождественские подарки. Все шло хорошо, пока я не нашла подарок, который купила Бену. Ничего экстравагантного, просто то, что ему бы понравилось. Забавный подарок. Над чем мы бы посмеялись и стали пользоваться после свадьбы.

Это были две одинаковые наволочки, аккуратно завернутые в упаковку. Ну, не совсем одинаковые. На одной элегантным почерком было написано: «Мистер Прав», на другой — «Миссис Всегда Права».

Это ода нашему упрямству — недостаток характера, который появился, когда мы только познакомились, и так и остался в наших отношениях. Странная связь, что удерживала нас вместе, а не отталкивала друг от друга. Как только увидела эти наволочки, на меня нахлынула гамма эмоций, с которой я никак не могла совладать, поэтому извинилась и вернулась наверх. После этого просидела в своей спальне три дня.

После этих дней я стала ощущать беспокойство, что, полагаю, было улучшением. Я начала вставать, одеваться и готовить кофе. Сначала не замечала, но по прошествии дней делала все больше и больше дел.

Занималась мелкими поручениями, ходила на обед с мамой и ее друзьями, и даже пару раз заглядывала в свой магазин и проявляла интерес к тому, как там идут дела. Я даже не осознала, как и когда это произошло, но медленно превращалась в женщину, которая все время прячется и находит утешение лишь в своей спальне.