– Мечи в ножны! Не трогать их!
Для него, Яна Потоцкого, взять в плен столь доблестного соперника, как смоленский воевода, было куда большей честью, чем убить его…
– Господи! – Иван попытался приподняться, но лишь захрипел и упал на руки сына. – Господи, зачем я помешал ему тогда?! Зачем помешал поднести огонь к тем бочонкам?! Мертвые сраму не имут… И мы бы не имели его! И никто никогда не поругал бы имени воеводы Шеина! Я, я один во всем виноват! Прости, прости меня, отец… Это я, проклятый, погубил тебя… Это все я…
***
Палач был мастак своего дела и на славу «потешил» толпу, собравшуюся на Красной площади поглазеть, как четвертуют самого опасного государственного преступника со времен самозванцев. Этому казачьему вождю удалось отвоевать у московского Царя Самару и Астрахань, Царицын и Саратов, все Поволжье полыхало и покорялось казацко-мужицкой силе. Он был разбойником и мятежником, но, глядя на него, не мог Алексей не испытывать уважения к его дивному мужеству. Кнутом битый, огнем опаленный, на дыбе изломанный, стоял атаман Разин на эшафоте и со спокойствием слушал страшный приговор. А выслушав, повернулся к Собору Покрова, поклонился на три стороны и промолвил лишь одно слово:
– Простите!
Когда казнимому палач отсек руку и ногу, брат его, придя в малодушие и ища спасти себя, возопил:
– Я знаю слово и дело государево!
И тогда атаман, повернув к нему лицо с выкаченными из орбит глазами прохрипел со злостью:
– Молчи, собака!
Подивился Алексей вновь силе этого страшного, жестокого, но необычайно мужественного человека. А палач, видать, убоявшись, что царский супостат успеет сказать еще что-либо, поспешил отсечь ему голову. Сверкнул окровавленный топор, покатилась голова по деревянному помосту, охнул народ одобрительно…
А Алексей невольно зажмурился. Затем искоса взглянул на стоявшего рядом отца. По бледному лицу последнего угадал он, что то же чувство, та же мысль владеет теперь родителем. То же жуткое, пускай и никогда не виденное, воспоминание…
– Пойдем отсюда, Алеша, – тихо сказал Семен Иванович, беря сына за руку.
Продравшись сквозь толпу и оказавшись за кремлевскими стенами, отец перевел дух и отер выступивший на лбу пот.
– Жаден, жаден люд московский до забав кровавых, – вымолвил он.
Алексей же, вновь вернувшийся мыслями к поразившей его атаманской силе, заметил:
– Когда бы этакое мужество да доблесть, да таланты воинские – да на Государеву службу! Какой бы славы мог он достичь!
Семен Иванович задумчиво посмотрел на сына:
– Славы? – переспросил отрывисто. – Может статься и так… А, может, и топора катова и посрамления великого – за доблесть свою да службу Государеву! Как прадед твой, Царствие ему Небесное!
Затуманилось чело мальчика при сих словах. Горькая судьба прадеда сызмальства томила его душу. Один из самых прославленных героев Смутного времени, возвратясь из долгого плена, в коем находился с женой и чадами, он поперву был обласкан молодым Государем Михаилом Федоровичем. Отец и соправитель его, патриарх Филарет, возвратился из плена вместе с прадедом и до самой кончины оставался ему другом и покровителем. Когда же святитель почил, воевода Шеин лишился своей опоры при дворе, силу обрели его завистники, клеветавшие Царю, будто бы он, Шеин, в плену целовал крест королевичу Владиславу…
Случай для расправы был найден скоро. Старому воеводе было приказано отвоевать некогда доблестного обороняемый им Смоленск у ляхов. Вот, только в предпринятом походе на всяком шагу встречал прадед препятствия со стороны Москвы. То казну и припасы задержат на несколько месяцев и тем сделают невозможным начать поход в летнюю, самую пригодную для того пору, то просрочат самый приказ царский с тем, чтобы тот оказался невольно нарушен, то не пришлют обещанных пополнений. Все это сделало невозможным взятие Смоленска. И в неудаче этой обвинили Шеина, представив его в царских очах изменником и злодеем. Старца Филарета не было в живых и защитить прадеда было некому. Царь Михаил Федорович мог бы проявить снисхождение к опальному воеводе, вспомнив прежние заслуги его, но не только не сделал этого, но обошелся с верным защитником своего царства, как с худшим из разбойников. Шеина пытали, а затем обезглавили… На том же самом месте, где ныне отсекли голову бунтарю Степану Разину. Семью прадеда лишили всего имущества и сослали. Дед, Иван Михайлович, умер в дороге на руках у маленького сына и безутешной жены…
Когда-то похожей жестокой расправе подверг Борис Годунов бояр Романовых, и в годы младенческие будущий Царь Михаил Федорович с лихвой хлебнул и сиротства, будучи отлучен от родителей, и лишений, и унижений, находясь в ссылке на Белом озере. Но не дрогнуло сердце Государево, когда по оговору злодеев, иные из которых екшались и с ляхами, и с ворами, но, несмотря на то, по знатности родов своих оставлены были при дворе, обрек таким бесчеловечным мукам семейство, которое уже и без того претерпело много горя во вражеском плену.
Жгла эта несправедливость сердце Алексея, и во всю дорогу до дома не проронил он ни слова. Молчал и отец, погрузившись в те же тяжкие воспоминания. Не так давно Царь Алексей Михайлович слезно каялся у привезенных в Москву мощей святителя Московского Филиппа за окаянства умучившего его Царя Иоанна Грозного. Может, придет время, и кто-нибудь из последующих Государей сокрушится сердцем о судьбе неправедно обвиненного воеводы?.. Или уже сокрушились, хотя и не напоказ, выразив то сокрушение возвращением опального семейства из ссылки? Ныне Шеины не преступники уж, а Семен Иванович, чье детство в дальних краях прошло, стольником пожалован. И перед сыном его, Алексеем, открыт путь службы Государевой. И путь сей манил мальчика! Он давно поклялся себе служить Отечеству столь же ревностно, как служил его прадед, и своею службою возвратить имени Шеиных славу, какую оно заслуживает.
***
Своей цели юный Алексей Шеин добивался всегда. 14-ти лет по смерти родителя унаследовав от него должность стольника, он уже пять лет спустя был назначен воеводою в Тобольск, а оттуда еще через два года переведен в Курск. Царевна Софья, сделавшаяся правительницей при малолетних братьях, Петре и Иоанне, жаловала молодого воеводу и возвела его в боярское звание. Под началом любимца ее, князя Василия Голицына, Алексей участвовал в двух Крымских походах, командуя Новгородским полком. Походы те не принесли успеха, ибо войско русское немало отстало от своего века, а сами кампании были худо подготовлены.
Понимая это, все больше тяготел Шеин к подрастающему Царю Петру. Этот не по годам смышленый отрок свои потешные полки обучал на манер европейский и вместе с ними учился сам. Эти-то полки, Семеновский и Преображенский, из потешных обратившиеся в первые полки заново устрояемой русской армии, несколькими годами спустя повел Алексей в поход на Азов, взятием которого грезил молодой Государь, к тому времени утвердившийся на престоле и отправивший в монастырь едва не отравившую его в жажде власти сестру.
Азов еще более полувека назад брали казаки, но в ту пору русское правительство не готово было оказать им поддержку и удержать важную для обороны южных рубежей России крепость. Казаки ушли, а молодое русское войско с первого захода расшибло себе лоб об азовские стены. Петр поспешил, предприняв сей поход без достаточной подготовки. Однако, Царь был из тех людей, что учились на собственных ошибках и из своих неудач ковали свои будущие победы. Для взятия Азова нужен флот? Превосходно! Значит, построим флот и возьмем Азов!
Для того, чтобы построить флотилию для нового похода на турецкую цитадель Петру понадобился всего лишь год. Своих моряков порядком еще не воспитали, и командовать флотилией взялись сам Царь, скромно носивший звание и имя бомбардира Петра Михайлова, и его давний наставник в ратном деле Франц Лефорт. Сухопутное же войско, вдвое увеличенное за счет казаков, калмыцкой конницы и холопов, получавших вольную при записи в солдаты, всецело вверено было Алексею. О казаках Шеин особенно ходатайствовал перед Царем. Хорошо зная казаков сибирских, памятую пусть и разбойную, но поразительную ратную доблесть разинцев, он не сомневался, что сии природные воители и теперь способны одни овладеть Азовом, как их предки.
