Умилительно было молодому князю то, сколь велика любовь к нему войска. Выступили слезы на васильковых очах, но голос твердо и решительно прозвучал:

– Братья мои милые, русские сыны, доброй вашей речи я не могу ответить, а только благодарю вас, ибо вы воистину благие рабы Божьи. Ведь хорошо вы знаете о мучении Христова страстотерпца Арефы. Когда его мучили и приказал царь вести его перед народом и мечом зарубить, доблестные его друзья, один перед другим торопясь, каждый из них свою голову палачу под меч преклонял вместо Арефы, вождя своего, понимая славу поступка своего. Арефа же, вождь, сказал воинам своим: “Так знайте, братья мои, у земного царя не я ли больше вас почтен был, земную славу и дары приняв? Так и ныне впереди идти подобает мне также к небесному царю, голове моей следует первой отсеченной быть, а точнее сказать – увенчанной”. И, подступив, палач отрубил голову его, а потом и воинам его отсек головы. Так же и я, братья. Кто больше меня из русских сынов почтен был и благое беспрестанно принимал от Господа? А ныне зло нашло на меня, неужели не смогу я претерпеть: ведь из-за меня одного это все и воздвиглось. Не могу видеть вас, побеждаемых, и все, что последует, не смогу перенести, потому и хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертью погибнуть за святую веру христианскую! Если умру – с вами, если спасусь – с вами!

Речь эта глубоко тронула всех воинов, и еще большей решимостью исполнились их сердца победить сим красным днем вековечного врага, покончить с унизительным игом.

– За Русь!

– За Матерь Пресвятую Богородицу!

– За Веру Христову!

– За князя Дмитрия Ивановича!

С этими возгласами ринулись навстречу татарским полчищам русские полки вслед за своим отважным князем. Сам он, в богатых доспехах, золотом сияющих на солнце, и алом плаще, на белоснежном коне, летел впереди своих ратников, подавая пример веры и храбрости.

– Прощай, брат Андрей! Может, вечерять нам уже и не придется на сей земле.

– До свидания, брат Александр! Может, вечерять будем мы уже с Господом!

Два схимника-богатыря вскочили на ретивых коней и, воздев копья, помчались следом за князем. А за ними устремился на борзом сером жеребце их ученик, юный воин Яков Ослябя.

Закипела сеча жестокая, побурела трава от людской крови… Падали бездыханны ратники храбрые, пополняя небесное воинство, а вдоль рядов татарских носился на вороном коне подобный горе великан-батырь, облаченный в черные одежды. Не было равных тому батырю, и многих русских воинов настигло его не знающее промаха копье.

– Что, собаки? Кто из вас посмеет тягаться с Челубеем? – издевательски хохотал он, и что-то демоническое было в этом глухом, загробном хохоте. – Кто еще хочет изведать моего копья?

Яков с ненавистью смотрел на непобедимого татарского батыря, сжимала детская рука меч. Броситься на него! Поразить! Ведь поразил же юный Давид Голиафа! Не мечом, правда, а камнем из пращи… Где бы такую пращу взять?

– Не спеши сынок, – раздался рядом голос Пересвета. Схимник спрыгнул с коня и опустил руку на плечо Якова. – Обожди, придет и тебе время мужествовать. А сей соперник не по тебе… – взгляд серых глаз богатыря-монаха неотступно следил за Челубеем, поносившим русских и бахвалившимся своею силою. – По мне он и ко мне… – добавил тихо. – Знаю я его, знаю и силу его.

– Нешто думаешь одолеть его? – спросил, подъезжая, отец.

– Человеческой силой такого не одолеешь, – отозвался Пересвет, задумчиво погладив бороду. – А Богу все возможно. Нам преподобный дал оружие духовное, – богатырь коснулся креста на своем плаще. – На него и возложим упование.

– Ты твердо решил, брат?

– Тверже некуда. Пока этот оборотень жив, не добыть нам победы. А если он падет, то войско наше воспрянет духом.

– Твой соперник трус! – подал голос Яков. – Он сделал свое копье длиннее обычных, и никто из наших ратников не успевает достичь его, как оказывается пронзен насквозь!

– Я заметил это, чадо, – кивнул Пересвет, – и хвалю твою наблюдательность. Но на всякую злую хитрость найдется бесхитростная жертва…

С этими словами бывший брянский воевода снял с себя латы и остался лишь в схимническом плаще. Отец, видимо поняв замысел друга, прослезился и бросился ему на шею:

– Да поможет тебе Царица Небесная!

Пересвет расцеловал своего многолетнего сподвижника и Якова, еще лишь гадавшего, что задумал схимник-богатырь, вскочил на коня и рысцой устремился туда, где неистовствовал жаждущий крови сыроядец.

– Эй, Челубей! – раздался зычный бас бывшего воеводы. – Я готов сразиться с тобой!

Черный великан поднял на дыбы коня, крикнул что-то на неведомом наречии и вскинул свое длинное, под стать хозяину, копье.

Расступились обе рати, давая место разойтись двум богатырям. Дрогнуло сердце Якова. Только теперь понял он смысл слов Пересвета о жертве и весь замысел его. Русский воин-схимник стоял против татарина в одном плаще, не защищенный ничем, кроме Господня креста, нашитого на нем. Удар вражеского копья неминуемо должен был пробить ему грудь, но, пробивая ее с такой легкостью, Челубей оказался бы на том расстоянии, на котором его самого способно было достичь копье Пересвета… Слезы навернулись на глаза отрока, но он тотчас отер их, боясь пропустить хоть мгновение разворачивающегося смертного боя.

Перекрестился в последний раз бывший брянский воевода. Прокричал что-то гортанно Челубей. Понеслись навстречу друг другу борзые кони. Черная схима с белым крестом… Черные одежды татарина… Две черные тени летели друг на друга… Мгновение, другое… И страшное копье пронзило Пересвета, жутко выступило из спины его, все глубже нанизывая богатыря… Но тот, уже убитый, каким-то неимоверным усилием, чудом Божиим, остался в седле, и в следующий миг могучий татарский батырь, не успев остановиться, оказался пронзен копьем своего соперника. Рухнул черный великан на землю. Заржал в испуге его конь и бросился прочь. Охнули потрясенные татары…

Русский богатырь так и остался сидеть в седле. Копье Челубея до половины вошло в его тело… Его белый, в серых яблоках, конь, понурив голову, понимая свершившуюся беду, шагом повез своего недвижимого всадника к русскому стану.

Яков вместе с отцом и другими ратниками бросились навстречу герою. Тот по-прежнему сидел на коне, лишь лицо его было опущено и полностью скрыто капюшоном. Отец и еще несколько воинов бережно сняли мертвеца, вынули страшное копье из его тела, уложили на постланные плащи… Отец опустился на колени и, глотая слезы, прочитал по своем названном брате отходную. А затем, оборотясь к полю, на котором вновь закипала сеча, воскликнул:

– За Русь, братья! За Веру Христову, Православные! – и уже тише прибавил: – За брата Александра!

Подвиг Пересвета и гибель непобедимого Челубея воспламенили русские сердца. И как ни сильны были татары, а брало верх русское оружие. Вместе со своим воинством, словно простой ратник, бился и князь Дмитрий Иванович. Латы и плащ его были иссечены, но самого вождя русского хранил Богородицын Покров…

Все перемешалось на поле Куликовом. Русские и татары, мертвые и живые, небо и земля. Яков не чувствовал уже членов своих, изнемогая от усталости и ран, но не было из этой битвы иного исхода, кроме двух: победить или погибнуть. Видел отрок, как пал сраженный мечом отец… Сбылось пророчество утреннее! Вечерять братьям со Христом днесь! Может, и ему, Якову, суждено присоединиться к ним…

В какое-то мгновение ему показалось, что татарская сила того гляди переважит русскую. Но в этот миг с бодрым, победительным кличем вклинился в гущу боя свежий русский полк. То был полк пришедшего с литовскими князьями воеводы Дмитрия Боброк-Волынского, оставленный до времени в засаде в расположенном неподалеку леске. Видя, что силы основного войска на исходе, засадный полк поспешил на выручку, приведя в смятение не менее русских изнемогших татар.

Воспрянули духом русские ратники, воспрянул и Яков, из последних сил отбивавшийся от наседавших поганых. Вдруг возник перед ним богато одетый татарчонок, примерно одних с ним лет. Его похожее на блин лицо было бледно от ярости, а глаза горели ненавистью. Яков насилу увернулся от удара меча юного батыря и ловким прыжком поверг соперника на землю. Дальше бились уже пеши. Яков успел приметить, что оружие у его противника не простое, из чистого золота выкован был богатый меч и украшен самоцветными камнями. Уж не Мамайкин ли сын? – мелькнула мысль и придала злости. Ну, погоди, змееныш поганый! Ответишь ты и за отца, и за дядьку названного, и за всех славных воинов, нынче павших!