Хоть и надломил Андрей эту пагубную традицию, став собирать Русское Царство (а именно единым Царством, а не сборищем уделов виделось оно ему) и понизив значение Киева, а как же далеко еще было для преодоления ее! И нескольких жизней мало на то, не то что жалких лет оставшихся… Таят они эти лета, как та свеча у образа Богородицы… Еще немного, и угаснет огонь навсегда…

Князь затеплил у образа новую свечу и прислушался. Из-за двери до его слуха донесся явственный шорох.

– Кто там? – позвал Андрей.

– Порфирий, – раздался голос.

Однако, голос этот не похож был на Порфирия. Князь насторожился и, сделав шаг к двери, произнес:

– Врешь ты мне, кто бы ты ни был. Голос моего Порфирия я знаю.

В тот же миг сорванная с петель дверь с грохотом рухнула к ногам Андрея, и из тьмы ее проема ощетинилось несколько мечей и копей.

– Ты прав, князь, это не Порфирий, это смерть твоя! – воскликнул один из убийц, в котором князь тотчас узнал Петра Кучковича.

– Ах вот как! – князь с юношеской легкостью отскочил назад. – Нечестивцы! Пришли убить меня, как дикого зверя, в Божием храме?! Попробуйте же!

Убийцы бросились на него, но Андрей, обрушив им под ноги подсвечник и воспользовавшись темнотой, успел увернуться от ударов. Между тем, святотатцам показалось, что они схватили его. Рев, ругань, стоны огласили святые стены.

– Я поймал его! – раздался торжествующий вопль Якима.

Кого-то кололи и рубили… Вот, зажегся огонь… На полу лежал растерзанный боярин Захария.

– Прости… прости, князь… – хрипло прошептал он. – Иуда я… Поделом мне…

– Но где же Андрей?! – вскричал Петр, озираясь.

– Вот он! – пронзительно возопила Улита, указывая на мужа, стоящего у предела, где прежде хранился меч Святого Глеба. Меча больше не было, и Андрей понял, что это конец. Он стоял, сложив руки на груди, и спокойно взирал на надвигающихся убийц.

– Улита, Улита, – вздохнул князь. – И ты здесь! К чему уподобились вы Горясеру7? Или слава окаянного Святополка прельстила вас? Хотите, как и он, вовеки-вечные быть проклятыми и на небе, и посреди людей? Господь отмстит вам за кровь мою и за неблагодарность к милостям моим.

– Довольно, князь! – воскликнул Яким, занося меч. – Ныне твои речи не спасут тебя!

– Убейте его! – завизжала княгиня, дрожа всем телом, обезумев от ярости. Страшен был смертельно бледный лик ее в этот час, страшным огнем горели омуты-глаза. Дьявол жил в душе этой несчастной женщины, дьявол сделал чертог себе из ее сердца, а теперь правил ею, как бессловесной рабыней.

Градом посыпались удары на безоружного Андрея. Он упал на пол, успев перекреститься:

– Боже, прости им, не ведают бо, что творят!

Крепкое тело дал Бог возлюбившему его князю. И еще более закалилось оно в боях. И, вот, израненное мечами и копьями, не желало разлучаться с душой… Убийцы ушли, считая дело свершенным, но убитый еще не был мертв. Князь очнулся от холода и боли и встретился взглядом с очами Богородицы.

– Нешто снова милуешь меня, Чудотворица?..

С большим трудом Андрей поднялся на ноги. Убить и то не могли, безумные… Шатко двинулся слабеющий князь к двери, попутно взяв и затеплив свечу. У порога лежал в луже крови боярин Захария. Андрей перешагнул через него, а за дверями нашел еще одно тело – своего любимого отрока, Порфирия. Злодеи зарезали его спящего, чтобы он не успел предупредить своего господина. Князь поцеловал холодное чело юноши, пробормотал заупокойную молитву. Теперь он был совсем один, и неоткуда было ждать помощи.

Может, прав был Кузьма, и не стоило отсылать его? Хоть одна душа верная осталась бы подле. А иначе поглядеть – жив останется Кианин, не сгинет понапрасну, как несчастный Порфирий. Славно сражаться с врагом открытым! Славно сшибиться силами в бою жарком! Даже если враг многократно сильнее – больше чести и славы в том! Но беда, когда враги человеку – домашние его. Против них бессилен меч и вся ратная доблесть…

Жизнь теплилась, и старый воин не хотел сдаваться без борьбы. Храм был заперт снаружи, но оставалась малая колокольня… Подняться на нее и ударить в набат! – озарила спасительная мысль. Пусть весь город услышит и сбежится на зов своего князя! И тогда он будет спасен!

Эта надежда придала изнемогающему Андрею сил, и он пополз, хватаясь цепенеющими руками за стены и ступеньки, наверх. Долгим было это восхождение, слишком долгим… Время от времени силы оставляли князя, и тьма заволакивала его сознание. Когда была преодолена половина пути, он вновь услышал внизу шум. Убийцы возвратились к своей жертве! По громким голосам было ясно, что они уже отпраздновали свое злодейство, и теперь сильно пьяны.

– Его нет! – пронзил тишину взвизг Улиты.

– Пропали наши головы! – ахнул Петр. – Ищите его! Он не мог уйти далеко!

– Правда, господин! Отсюда некуда уйти, – донесся вкрадчивый голос ключкаря Анбала. – Мы найдем его! Взгляни себе под ноги, господин – эти кровавые следы укажут нам путь!

Андрей, слыша это, глубоко вздохнул, поняв, что на сей раз чуда не случится. В узкое окно, напротив которого лежал он на холодных ступенях, струился равнодушный ко всему лунный свет. Когда бы свет зари напоследок узреть… Но нет, не бывать утешению этому. Топот спешащих на зло ног быстро приближался. Вот, блеснули из темноты факелы, показались искаженные страхом и злобою лица.

– Что, – спросил князь, – понадобился хмель вам для храбрости, чтобы убить мертвеца? Ну же, довершайте начатое! Господи, ныне отпущаеши раба Своего!

Первый удар меча отсек поднятую для крестного знамения руку. Последнее, что увидел гаснущий взор боголюбивого князя – копье в руках его жены, которое занесла она над ним, чтобы пронзить его грудь.

_______________

Шесть дней продолжались грабежи и бесчинства, устроенные во Владимире Кучковичами. Кузьма Кианин, вернувшийся в город, нашел тело своего князя, выброшенное на растерзание зверям, и отнес в церковь, где три дня дожидалось оно отпевания.

Тем временем к городу подошли братья Андрея, Всеволод и Михаил. Они жестоко покарали безумных убийц князя. По преданию, нечестивцев живьем зашили в рогожные кули и бросили в Поганое озеро.

Когда настало отрезвление, горько восплакали жители о своем убиенном князе. Прах его был торжественно погребен в выстроенном им Успенском соборе, где честные мощи прославленного Русскою Церковью святого благоверного князя Андрея хранятся доселе.

Сын Чингизхана ларкашкаши Бату пришел на Русь. Его несметным тьмам уже покорились строптивые половцы и волжские булгары. Взор же предводителя татарского войска устремлен был дальше – Золотая Орда желала распространить свое могущество не только на Азию, но и на Европу. Не только свои ордынцы составляли Батыево полчище, пополнил его и китайский осадный тумэн8. И не было числа захватническим ратям…

Проезжая по татарскому становищу, расположившемуся на реке Воронеж, скорбел сердцем князь Федор Юрьевич. Страшная сила нашла на землю Рязанскую! Куда ни поворотись – до самого горизонта простираются шатры ордынские, дымят зловеще костры. Стотысячное полчище черной тучей наползло на Федорову вотчину и изготовилось поглотить ее безо всякой жалости. И чем отвратить это бедствие? Как защититься от такой бесчисленной силы?

Когда прислал Батый своих послов к отцу Федора, великому князю Рязанскому Юрию Ингваревичу, и потребовал десятину от всего достояния княжества, призвал отец в помощь родича своего – великого князя Владимирского Георгия Всеволодовича. Но тот не пришел на зов. И даже людей не послал на подмогу, надменно решив сам встретить и разгромить татарское войско. Не думал несмысленный гордец ни о том, что в одиночку нельзя противостоять столь несметной силе, ни о том, сколько крови христианской может быть понапрасну пролито из-за его намерения дождаться врага в стенах родного города. Не дождавшись помощи понял Юрий Ингваревич, что лишь на себя и братьев своих может рассчитывать он в защите Рязани. Тотчас явились по зову его другие Ингваревичи – Давыд, Глеб и Олег, а также окрестные князья. Посовещавшись, порешили отец с дядьями, что не имея сил бороться с великой татарской тьмою, должно пощадить русские жизни и откупиться от злодея Батыя богатой данью, какой бы он ни потребовал. С тем решением и снарядили к всесильному ларкашкаши Федора Юрьевича, наказав не жалеть ни даров, ни обещаний, ни слез, вымаливая пощаду для Рязанской земли.