– Потанцуем, что ли?

– Тихо, не мешай! – отмахнулась она.

Через несколько минут, всего после двух бокалов шампанского, Стасенька наконец-то повернулась к Вадиму и отчетливо произнесла буквально следующее:

– Он похож на тёплый ветер.

Вадим моргнул два раза, осмысливая это странное заявление.

– На ветер, но тёплый! – добавила Стасенька таким тоном, будто ей возражали.

– Детка, ты перед шампанским ещё, что ли, чего хлебнула? – заботливо спросил Рожнов.

– Прекрати! – буркнула Стасенька, но было похоже, что это так, – когда музыканты вскоре ушли на перерыв, она откинулась на спинку кресла и, глядя в потолок блестящими глазами, начала выдавать ему такие вещи:

– Знаешь, Дымочек… ты, конечно, хорош во всех отношениях… а в постели – так очень даже хорош… но любовь – это, оказывается, совсем другое…

– Вполне возможно, – усмехнулся Рожнов. – Но если уж мы заговорили о любви, не пора ли нам отсюда двигать?

– А как ты думаешь, – мечтательно проговорила в ответ Стасенька, – что будет, если я к нему сейчас подойду… и скажу…

– Что ты ему скажешь?

Поразмыслив, она остановилась на самом простом и незатейливом варианте:

– Ну, если, например – «Я вас люблю»?

Вадим, который наконец-то почувствовал себя оскорблённым, фыркнул:

– Возможно, он тут же предложит тебе руку и сердце, но более вероятно – посоветует пить в меру своих способностей!

Выслушав эти прогнозы, Стасенька торопливо допила третий бокал шампанского, встала и на глазах у всех пошла к двери, за которой скрылись музыканты.

Войдя в нее, она оказалась в узеньком, довольно обшарпанном коридорчике, упиравшемся в ещё одну дверь.

Стасенька постояла перед ней, с замиранием сердца прислушиваясь к доносящемуся с той стороны загадочному шуму и грохоту, на фоне которых выделялись бессистемно повторяющиеся взрывы буйного хохота. На её стук после первого раза не отозвался никто, а после второго – сразу несколько голосов:

– Кто-то стучит, или мне послышалось?

– Фил, спасайся! Наверное, опять твоя любовь!

– А может, кто с официальным визитом? Юлий, Мэри, примите пристойные позы – вы дискредитируете порядочное общество!

И в ответ на это – его спокойный голос:

– Ты бы лучше хоть половину бутылок под стол задвинул! Многовато их тут для порядочного общества!

Видимо, к его совету прислушались, потому что тут же раздался темпераментный перезвон бутылок, вслед за чем дверь, наконец, распахнулась.

Стасенька увидела его сразу. Он сидел на диване, поджав под себя одну ногу, в обнимку с «фирменной» длинноволосой красоткой. Дымил сигаретой и смотрел в упор утомлённо-оценивающим взглядом.

– Ой, какая девочка! – завёлся кто-то из компании. – И к кому это ты такая?

– Юлий, это кто? – напряжённо спросила его красотка, которая, в отличие от всех остальных, почему-то сразу поняла, к кому она.

– Без понятия, – холодновато ответил он, стряхивая пепел в банку из-под тоника. – Девочка, ты чья?

– Твоя навеки, – бодро подсказал рыжий клавишник.

Стасенька, собрав все своё самообладание, постаралась, чтобы голос её прозвучал непринуждённо:

– Можно вас на минутку… Юлий?

Он ещё раз неторопливо затянулся, бросил девице:

– Извини, – и поднялся.

Они вышли в коридор.

– «В сети я твои попался, как в бордель монах, – тут же пропел им вдогонку слаженный хор, а дальше грянул бодрым речитативом: – …и морально разлагался прямо на глазах!»

Юлий чуть заметно усмехнулся. Стоя рядом с ним у тёмного, холодного, давно не мытого окна, выходящего на какой-то грязный двор, заваленный пустыми ящиками, Стасенька вдруг ощутила совершенно ясно и определённо, что эти мгновения – самые счастливые во всей её благополучной и безоблачной жизни.

– Вы знаете, как переводится дословно с английского «влюбиться»? – спросила она наконец, облизнув сухие губы.

– «Упасть в любовь».

Стасенька озадаченно умолкла. Обычно разговор на эту тему разворачивался по другому сценарию. Очередной мальчик радостно отвечал: «Нет, не знаю». – «Упасть в любовь», – говорила она, скромно потупив взор. «О!» – восхищался мальчик, ну и предлагал, естественно, «упасть совместно».

– Как тебя зовут? – спросил Юлий.

Тон у него был или казался слегка снисходительным.

– Станислава.

– Жалко…

– Что – жалко? – изумилась Стасенька.

– Понимаешь, я к этому вопросу подхожу принципиально, – сообщил он небрежно. – Любовью занимаюсь исключительно с Машами…

– Классно! – оценила подход Стасенька. – Неужели сам придумал?

– Да нет, помогли, конечно… – он чуть-чуть помрачнел. – Но это другой разговор. Слушай, а этот твой амбал – он…

– Какой амбал?

– Ну, этот, с которым ты сюда явилась. Чем он тебя не устраивает?

– До сегодняшнего вечера всем устраивал, – честно призналась Стасенька и, повернув голову, посмотрела ему в глаза.

Глаза были тёмно-серые, холодные, с коричневыми ресницами, брови чуть темнее, а волосы, наоборот, светлее – длинные, блестящие и на вид очень мягкие…

– Н-да-а, – протянул Юлий с неопределённым выражением. – Так что же будем делать?

– Может, тогда чем-нибудь другим займёмся? – предложила Стасенька, по-прежнему не отводя взгляда.

– Например? – хмыкнул он.

– Ну, например, почитаем вслух книжку! Надеюсь, этим ты не занимаешься исключительно с Дашами?

Юлий усмехнулся.

– Нет, этим я вообще не занимаюсь. Последний раз я держал в руках книгу три года назад.

– А название не помнишь?

– Кажется, «Грамматика английского языка».

– Ты что, иняз закончил?

– Нет, не закончил. Вылетел с третьего курса.

– Интересно…

– Да нет, не особенно. Значит, почитаем книжку, говоришь… Ну, что ж. Можно попробовать, – он вытащил из кармана блокнот, вырвал листок, написал номер телефона. – Звякни в пятницу после двенадцати…

– Ночи? – слегка растерялась Стасенька.

Юлий снова усмехнулся.

– Ну что ты. Дня, конечно. А какую книжку будем читать?

– Можно энциклопедию, – подумав, предложила Стасенька.

Он засмеялся.

Юлий сказал Стасеньке чистую правду: любовью он действительно занимался исключительно с Машами. Было их у него за всё время не слишком много – три, четыре? Собственно, он никогда и не считал – отчётность ему была вроде бы ни к чему.

О чистоте своего морального облика Юлий в этом плане заботился не особенно, и каждую новую девочку, во избежание недоразумений, сразу предупреждал открытым текстом, что никогда никого не любил больше трёх недель.

Это было неправдой.

Машу Воробьёву он любил восьмой год. Точнее, Машу Воробьёву он любил четыре с половиной года, потом она стала Машей Сладковской, а Юлий вылетел из института за пропуски занятий без уважительных причин.

В школе Маша Воробьёва была личностью довольно известной. Прежде всего, своей необычной красотой: спокойные серые глаза, прямые светлые волосы, и сама вся какая-то утончённая – как редкий садовый цветок или как средневековый мальчик-паж. Кроме того, она занимала призовые места на самых разных районных олимпиадах, лучше всех танцевала на вечерах и дружила с местной футбольной звездой Феликсом Ржаевым.

Юлий был, во-первых, младше её на год, а во-вторых, ничем особенным, кроме хронической неуспеваемости по английскому языку, не выделялся. Поэтому, когда на одной из перемен Маша Воробьёва появилась в их кабинете с вопросом «Где тут у вас Медников?», это произвело на весь 9-й «Б» довольно сильное впечатление.

Девицы, толкая друг дружку локтями и многозначительно хихикая, указали на его стол – последний в первом ряду. Юлий в это время в срочном порядке списывал у соседа Мити какую-то нерешаемую задачу по химии.

– Привет, – сказала Маша, останавливаясь рядом. – У нас через две недели будет вечер, посвящённый Великобритании.

Юлий оторвался от тетради и молча на неё уставился.

– Ты нам споёшь какую-нибудь песенку на английском? – вежливо спросила Маша.