Несмотря на то, что Дмитрий Валентинович Крохалёв уже несколько лет преподавал на переводческом факультете английский язык, он был ненамного старше их, жил после недавнего развода тоже в общежитии и был среди студентов абсолютно своим. Котей его называли любя – потому что повадками он здорово напоминал кота Леопольда.

– Они пошли на «Пиратов», – добавила информированная Стасенька.

– А мы что же не идём? – встрепенулся Рожнов.

– Бесплатно не пускают, – вздохнул Сэнди.

Стипендия ожидалась лишь послезавтра, а подача заявления в ЗАГС Стасенькой и Вадимом отмечалась несколько дней подряд столь широко, что сейчас финансы каждого в компании состояли из случайно завалявшихся по карманам трёх-четырёх медяков.

– А бутылки все сдали? – грустно спросил Рожнов.

– Сам же в чемодан укладывал, – столь же безрадостно отозвался Сэнди.

– А Пашке Минину сегодня в буфете кучу мелочи вручили на сдачу, – задумчиво сообщила Стасенька.

– Что ж ты молчишь?! – Рожнов тут же бросил окурок и устремился к двери. – За мной!

Паша приглашение сходить в кино воспринял без энтузиазма. Он сказал:

– На какие деньги? – с подтекстом «были бы они».

Тогда вперёд выступила Стасенька.

– Я знаю, у тебя есть куча мелочи, – сказала она торжественно. – Я всё про тебя знаю!

Паша обалдел, пошарил в кармане и действительно вытащил солидную кучу мелочи. Рожнов быстро денежки у него экспроприировал, на что Лепилов заметил:

– Опять ты, Вадька, пожираешь Пашины лавры!

Все, кроме Паши, радостно засмеялись. На втором курсе Рожнов на каком-то семинаре цапнул у Минина его конспекты первоисточников и ответил вполне прилично, хотя готовиться, конечно, и не думал. А тот, добросовестно отсидев в читалке полдня перед семинаром, ответил еле-еле, и когда преподаватель Рожнова похвалил и даже привел в пример остальным, Паша обиделся и сказал Вадиму: «Вечно ты, Рожнов, пожираешь чужие лавры!» С тех пор вся группа, а также широкий круг их знакомых, радостно указывали друг другу на каждый факт «пожирания» кем-нибудь чужих лавров – чаще всего, конечно, Пашиных.

Билеты они купили самые дешёвые, но кайф от фильма это им не испортило. На обратном пути повеселевший Паша вынул из кармана заначку и с разудалым возгласом: «Гулять так гулять!» закупил в киоске четыре порции мороженого в вафельных стаканчиках.

Ко всему прочему, автобус на остановке показался подозрительно быстро.

– Не наш, наверно, – предположил Лепилов, трезво оценивающий пределы благосклонности судьбы.

– Как раз вот наш, – разглядел Рожнов.

– Да? Ну, значит – с контролёром…

Рожнов сказал, задумчиво облизываясь:

– С мороженым нам не поверят, что денег нет…

– Так ведь правда нет! – возразила Стасенька.

– А они скажут: не покупали бы мороженое, а купили бы билеты!

– Как будто билеты можно есть… – грустно заметил Сэнди.

Подошедший автобус был переполнен. Паша с Лепиловым отважно бросились на абордаж, а Вадим со Стасенькой решили благоразумно подождать следующего. Через несколько минут к остановке подошли Котя и Раймонда. Все вместе они поболтали немного о фильме, а потом, как обычно в компании с Крохалёвым, пошло его сольное выступление.

Для начала он рассказал, как сдавал на четвёртом курсе научный атеизм. Читала им его некая Евдокия Поликарповна, которая сейчас, к счастью нынешних студентов, уже ушла на пенсию. Получить у этой особы на экзамене четвёрку было редким везением и пределом мечтаний – пятёрок она не ставила никому. Особенной ненавистью Евдокии Поликарповны пользовались почему-то лица мужского пола, причём в прямо пропорциональной зависимости от своих внешних данных: мало-мальски привлекательных молодых людей она не выносила вообще.

– Ну, у меня-то вроде внешность обыкновенная, – обаятельно улыбнулся Котя. – Но меня она почему-то возненавидела больше всех. Реферат по атеизму я переписал с докторской диссертации одного маминого знакомого. Она мне его швырнула обратно со словами: «Это чепуха! Очень слабо и поверхностно!» На экзамене она меня три раза подряд заставила рассказать про культ в англиканской церкви. Спрашивает: «Всё?» Ну, я думаю – в четвёртый раз, что ли, начинать? Говорю: «Всё». Она: «Иди отсюда, ничего ты не знаешь!» Сколько я потом бегал за этой мымрой – как вспомнишь, так вздрогнешь. Один раз в коридоре с ней столкнулся, я такой весь из себя вежливый, приятно улыбаюсь, говорю: «Евдокия Поликарповна, когда мне можно прийти на пересдачу?» Она как начнёт орать: «Что вы себе позволяете! Пропустите немедленно!» Потом в деканате жаловалась: «Ваш ненаглядный Крохалёв совсем обнаглел, зажал меня в дверях и говорит – примите экзамен!» Короче, еле сдал… У меня из-за этого атеизма чуть поездка в Англию тогда не сорвалась. Кстати, Вадим, какие у вас шансы? С вашего курса вроде бы десять человек посылают…

Вадим пожал плечами:

– Не знаю, мы ещё нигде ничего не обсуждали.

Котя снисходительно улыбнулся:

– А вам и не надо, без вас обсудят. Вы, кстати, молодец, Вадим, что жениться надумали, это большой плюс… У нас некоторые даже специально на четвёртом курсе женились. Не дураки ли? На месяц съездишь – потом всю жизнь расхлёбывай.

– Да, конечно, – Вадим тоже улыбнулся, но несколько принуждённо: намек был слишком очевиден.

Он уже открыл было рот, чтобы сменить тему, но тут выступила Раймонда. Она засмеялась и сказала:

– Вовсе не обязательно всю жизнь расхлёбывать. Можно развестись – и опять гуляй, как хочешь!

Это был камешек в Котин огород. Крохалёв поморщился:

– Ах, развод – это страшное дело! Лучше не вспоминать!

Тут, наконец, появился автобус. До общежития доехали без эксцессов, тем более что Крохалёв сразу пробил четыре талона, и контролёров можно было не опасаться. Строгую вахтёршу Рожнов миновал благополучно, так как Котя виртуозно отвлёк её разговором о грядущем ремонте.

В первые три дня недели в кафе играл второй состав, поэтому после работы никуда не надо было спешить. Юлий купил первый попавшийся букет цветов, упрятал его в «дипломат» и поехал к Стасеньке.

В дверях общежития он столкнулся с какой-то девицей. Она ойкнула и отскочила.

– Извините, – сказал Юлий и посторонился, пропуская её, но она почему-то не двинулась с места.

Он взглянул на неё и вдруг увидел, что это Маша.

– Привет, – он проглотил странный комок, внезапно застрявший в горле.

– Здравствуй… Юлий.

– А что тут за собрание в дверях? – весело поинтересовался кто-то из набежавшей сзади шумной толпы. – Другого места не нашли?

Юлий шагнул в сторону, за закрытую створку стеклянной двери. Маша взглянула на него сквозь прозрачную перегородку и тут же опустила глаза. Он усмехнулся тому, что ручка «дипломата» вдруг врезалась в ладонь до боли. Так близко – совсем как раньше. Лишь тонкий слой стекла между ними… который, к сожалению, лбом не прошибёшь.

Наконец, шумная компания ввалилась в холл, освободив проход. А Маша всё так же стояла за дверью.

Юлий вскинул голову и переступил порог. Наверное, он так и прошёл бы мимо, но она не выдержала, шагнула к нему, взяла за руку.

– Юлий… давай отойдём.

– Ну, давай!

– Я… очень рада тебя видеть. А ты… как здесь вообще оказался?

– Пришёл к знакомой девочке, – сказал Юлий так спокойно, как будто направлялся к Стасеньке по её приглашению пить чай, а не объясняться по поводу своей безобразной выходки при их последней встрече.

Маша пыталась улыбаться.

– А у нас здесь занятия были на восьмом этаже. В институте ремонт, аудиторий не хватает… Может, туда пойдём? Там сейчас свободно… а то стоим тут у всех на виду…

– Извини, я не понял: зачем мы туда пойдём?

– Ты все такой же, – сказала Маша с каким-то странным выражением.

– Внешне ты тоже мало изменилась, – произнёс Юлий на этот раз уже с явной издёвкой – хотя это было чистой правдой.

Она вскинула на него глаза.

– Юлий… Ты можешь меня выслушать?