Он погладил ее по волосам дрогнувшей рукой и от того, как она отшатнулась от ладони, сердце болезненно сжалась:

- Прости. Я переволновался. Пришел в кабинет, тебя нет, машина на стоянке, на звонки не отвечаешь. Нам надо успокоиться и поговорить.

Она вернулась в комнату, стянула с кресла шаль и завернулась в нее, пытаясь согреться.

- Лер, тебе надо поесть. Ужин я приготовил. Жаркое, как ты любишь, с корочкой.

- Я не хочу есть. Налей чай.

- Чай потом, сначала поешь, — он поставил перед ней тарелку. — Пожалуйста, не обижай повара, — сев рядом, погладил ее по щеке. — Ты похудела. Извела себя без причины. Ты ведь знаешь, что кроме тебя мне никто не нужен.

Когда-то она таяла от его хрипловатого вкрадчивого голоса, а сейчас улыбнулась далекой, незнакомой улыбкой и он опять почувствовал в душе растущую тревогу, поглощающую его выдержку и терпение. Он вновь прижимался к холодной стене ее безразличия, пытаясь через ледяную твердь поделиться частицей своей души, но в прозрачном стекле видел только свое отражение и в напряженном взгляде — страх потерять ее навсегда. Лучше бы она кричала, истерила, ударила. Оказалось, невозможно видеть ее равнодушие. Даже тогда, когда он начал за ней ухаживать, в ее глазах были гордость, дерзость, его не останавливали ни неприязнь, ни недоверие, шаг за шагом он преодолевал ее сопротивление, но всегда во взгляде была жизнь, никак не смирение.

Она молча ела, вилкой цепляя самые прожаренные кусочки. Саша пододвинул салат и хлебницу, но Лера, словно не заметив этого, отложила вилку.

- Лер, скажи хоть что-нибудь! — он умолял ее откликнуться.

- Ты хотел налить чаю.

Он взревел, как раненый зверь:

- Да к черту чай! — огромной рукой он смел со стола все на пол. — У нас жизнь рушится!

Она втянула голову в плечи от его крика, но продолжала смотреть невидящим взглядом в одну точку.

- Лера! — он встряхнул ее за плечи, не рассчитав силу, ее голова качнулась, он порывисто обнял ее, — Прости, прости! Я не могу видеть тебя такой. Давай поговорим спокойно, разберемся и все будет как прежде? — внезапно, с ужасом он осознал, что не утверждает, а спрашивает. Он упустил что-то важное и теперь пытается заскочить в последний вагон мчащейся электрички.

- Как прежде уже не будет. А по-другому я не хочу.

Она говорила совсем тихо или это пульсирующий стук в его висках не давал услышать ее, он напрягся, весь обратился в слух.

- Ты подарил мне счастье, ощущение полета, с тобой я узнала, что такое любовь, но ты сам все разрушил…

- Не говори так, пожалуйста! Я тебе клянусь, у меня с Ирсон ничего не было. У нее сложная ситуация, кинул продюсер, она осталась без денег, но с долгами…

- Огради меня от этих частностей, достаточно того, что ты бежишь, стоит ей тебя поманить, — она кивнула на телефон, экран которого периодически вспыхивал, беззвучно принимая сообщения. — У вас такая активная переписка.

- Я просто ее кое с кем познакомил и все.

- Она так не думает! Да она на все пойдет, чтобы завоевать тебя. Она молодая, амбициозная.

- Лера, ну сколько можно про возраст?! — вскочив, он зашагал по кухне, тряся кулаками. — Я надеялся, ты уже успокоилась…

Так и было, ее здравомыслие, верность Орлова, их счастливая семейная жизнь, оставили далеко позади ее комплексов, но с появлением Ирсон, она впервые почувствовала на себе гнет плена ревности. Словно спрут она опутала ее скользкими щупальцами по рукам и ногам, высасывая силы, норовя проникнуть в сердце и опустошить душу.

- Саш, успокойся. Сядь, — без улыбки она вспоминала его ухаживания. — Ты ведь и сам когда-то применял эту технику удава. Хотела я или нет, но сталкивалась с тобой везде, к тому же букеты цветов не давали забыть о тебе, но я нашла в себе силы и уволилась. Одним махом разорвала наше неодолимое притяжение. Что тебе мешало поступить также в самом начале? Ты уже забыл о ток-шоу, на котором ты выглядел нелепо и тебя и твое заявление, никто не воспринял всерьез. Самое главное, она не услышала тебя. Это бы отрезвило любого, но ты, с настойчивостью идиота взвалил на себя ее выдуманные проблемы.

Лера была спокойна, напряжение и нерешительность ушли, и его сердце сжалось в тревожном смутном предчувствии.

Мотнув головой, словно освобождаясь от вязкого морока безмолвия, заполняющего пространство кухни, она посмотрела прямо ему в глаза:

- Я хочу развестись.

Сказала и сама испугалась случайности слов и не давая себе передумать, повторила. Недоумение в его глазах сменилось бешенством, он с сожалением понял, что это не шутка. У него еще был шанс, переубедить Леру забыть спонтанное решение, рожденное ситуацией:

- Тебе надо успокоиться.

- Я спокойна.

Холодная решимость ее взгляда убивала. Теперь он знал, как звенит пустота, отдаваясь глухой болью под ребра.

- К сожалению, я знаю, что у тебя получиться быть одной, только мне без тебя не жить. Ты же знаешь, как я тебя люблю, я дышать без тебя не могу.

- Я тебе не верю. Не верю, что ты хотел остановить весь этот цирк. Ты думал о новых ощущениях, захвативших тебя, о парнях из команды, которые с завистью смотрят на вас с Ирэн. Тебе плевать на мои чувства. Ты позволил мне три недели быть самостоятельной? Да это я дала тебе три недели, что бы ты уже определился и перестал врать. Ведь я всегда тебе верила. Для меня это было важнее любви, клятв и денег. Только один раз я тебе не поверила, когда ты просил вернуться в Буран, твои слова про врача и хоккеиста были неубедительны, но это было мое осознанное решение, о котором я ни разу не пожалела.

Он сжал ее холодные пальцы, она так редко говорила о своих чувствах, но сейчас ее отрешенность многократно усиливала в нем ощущение потери и боли.

- Лер…

- Почему ты не признался, что ты с ней репетируешь песню.

- Какую песню? О чем ты? Ты разве когда-нибудь слышала, чтобы я пел? Кто тебе это сказал?

- Саш, не надо кричать. Давай разойдемся мирно… завтра я подам на развод.

- Я запрещаю тебе! Не смей!

Со всей силы он ударил рукой об стол, она едва успела убрать свои ладони, сложенные в замок.

- Ты что, прочитала очередной пасквиль? — посмотрев на его покрасневшую ладонь, она вышла из кухни. — У тебя кто-то появился? Агеев? Я убью его, — он шел следом и кричал ей в ухо. — Остановись!

Она обернулась перед дверью. Боль в ее глазах раздавила, парализовала его, слова застряли в горле, он обреченно позволил ей закрыть дверь.

Запрокинув лицо к потолку, она пыталась унять подступающие слезы. Слыша его шаги в коридоре, душа разрывалась от безысходности его взгляда. Хотелось впасть в анабиоз и очнуться, когда все закончиться.

- Лер, давай все забудем.

Он не собирается сдаваться, это же Орлов!

- Я не смогу. Извини.

- Да, это проблема. Но я ее решу, начнем все заново.

- Нет никакой проблемы. Я отпускаю тебя, — она больно прикусила губу и для убедительности открыла дверь. — Ты свободен.

Возле комнаты его не было, он стоял на пороге квартиры, печально улыбнулся:

- Я рад, что мы поговорили.

Таким она его и запомнила. Теперь не важно, куда он поехал. Главное, что он живой и она может его спасти.

Смахнув с глаз слезы, Лера вышла в коридор:

- Рита, у Николаева операция закончилась?

- Да, Валерия Андреевна и он уже ушел. Извините, вы спали, рука не поднялась вас разбудить. Я не знала, что он уйдет, у него смена не закончилась и завтра выходной.

- Главный у себя?

Больше часа она разговаривала с главврачом, в основном о Николаеве.

- Со стороны может показаться, что он не от мира сего.

- Я знаю про его трагедию.

- Да он и раньше был малахольный. Жену очень любил. Ее смерть, как насмешка над его талантом. А врач он от Бога. Если вам удастся уговорить его провести операцию, считайте, что подарите мужу вторую жизнь, может он и в хоккей еще сыграет.

— "Сыграет в хоккей. Сыграет в хоккей". - повторяла она как мантру весь следующий день. Ночью ей снился хаос. На белой простыне, укрывающей Орлова, развернулась хоккейная баталия. Перед глазами мелькал номер пятьдесят пять и чужой мужской голос все время кричал: — Пятьдесят пять, пятьдесят пять. Случайно повернув голову Лера увидела, что лежа на подушке, Саша наблюдает за действом, а кто же тогда играет под пятьдесят пятым номером? Она внимательно присмотрелась и увидела Николаева, он поприветствовал ее клюшкой, как всегда делал Орлов, а сейчас Саша смотрел на свои неподвижные руки и ноги и виновато улыбался.