Они все видели, как она отреагировала на слова Дэвойра о помолвке и поняли, что она неравнодушна к нему и что ей больно стало от его слов. Она не могла вспомнить, быстро ли взяла себя в руки, и как скоро ответила Дэвойру. Но судя по тому, как смотрели на нее брат и Фолкет, она не смогла сдержать своих истинных чувств. И ей было стыдно, невыносимо стыдно, что все видели, как Дэвойр сказал ей, что предпочел ей другую и как она это проглотила. А он смотрел виновато… и это его мерзкое «прости»… Ужас, просто ужас!

А если бы отец предложил Дэвойру жениться на ней, а он бы отказал! И все бы узнали об этом! Как же стыдно! Как ей было стыдно! И обидно! И досадно!

Наравне со стыдом, Ясмину накрыло возмущение и злость.

Неужели же, какая-то волеронка из захудалого Дома лучше, чем она, дочь Амьера Клартэ, регира второго по силе и влияния Дома? А первый Дом возглавляет Владыка, и он ее прадед! И она, Ясмина красивая, умная, может поддержать любой разговор, ведь отец почти наравне с сыновьями давал образование дочерям. Да, она не чистокровная волеронка, но у нее много других достоинств, которые с лихвой возмещают это. Это не справедливо, что Дэвойр предпочел другую. А, может, она еще краше, чем она, Ясмина и умнее ее? Нет, судя по тому, как выглядит ее брат, такое невозможно. Если он не красив, то и его сестра вряд ли хороша собой. Тогда чем же сестра Фолкета привлекла Дэвойра? А, может, его опоили любовным зельем? Ясмина слышала, что такое зелье варят ведьмы из княжества. Но разве на волерона действуют человеческие зелья? Нет, все это бред, никаким зельем его не опаивали.

Но ей-то что ей теперь делать? Что?!

Она продолжала метаться по комнате, иногда топая ногой, досадуя и злясь.

Раздавшийся неожиданно громкий стук в дверь, заставил Ясмину запнуться. Она, чуть не упав, остановилась, наконец.

– Дочь, открой дверь! – раздался требовательный голос отца.

Ясмина тяжело вздохнув, направилась к двери и открыла ее.

– Проходи, – уныло сказала Ясмина, пропуская отца в комнату.

Вслед за отцом вошла и мать.

– Ясенька, доченька, – попыталась ее обнять мать, – папа мне все рассказал. Ты еще слишком молода, найдется тот, кто будет по сердцу тебе и ты ему.

– Мам, со мной все хорошо, – сказала Ясмина, уклоняясь от объятий матери и, бросив на отца укоризненный взгляд, добавила: – не больно то мне и нужен был этот Дэвойр.

– Ясна, дай нам поговорить с дочерью, – попросил Амьер жену.

– Но как же… – растерялась мать.

– Ну, ты же видишь, с ней все хорошо, она ничего с собой не сделала.

Ясмина фыркнула на это.

Амьер взял жену за плечи, легко чмокнул ее в щеку и развернул к двери.

– Иди, лучше посмотри как там ужин, – подтолкнул он жену, выпроваживая за дверь.

– Вот всегда ты так, – тяжело вздохнула Ясна, разворачиваясь лицом к мужу, – она ведь и моя дочь тоже, я так же о ней беспокоюсь и хотела бы пожалеть ее, поговорить с ней. Я женщина, мне будет легче понять ее.

– Ясна, у тебя пятеро детей и среди них еще одна дочь, – скупо улыбнулся Амьер.

– У тебя тоже, между прочим, – проворчала Ясна, все же закрывая за собой дверь.

– Ну, что, дочь, пойдем, поговорим? – предложил Амьер Ясмине.

– Папа… – всхлипнула Ясмина.

Амьер раскрыл объятия, и Ясмина кинулась в них, прижалась к груди отца.

– Ну, ну, что ты, ничего такого смертельного не случилось, – гладил отец дочь по спине, целовал в макушку.

Амьер развернул Ясмину, и, обнимая ее за плечи, повел к кушетке, стоящей в глубине комнаты, у окна.

Усадив дочь, он сел рядом, и взял ее ладони в свои.

– Что ты себе надумала? Что накрутила?

– Мне так стыдно, папа, – всхлипнула Ясмина.

– Стыдно? – удивился отец. – Почему?

– Дэвойр… он все понял… что я его… он так смотрел… – всхлипывая, пыталась объяснить Ясмина, – еще и «прости» сказал… и Фолкет все понял… Дэвойр променял меня на его сестру… а я… мне так больно и так стыдно…

– Ты что, малышка? Это пусть Дэвойру будет стыдно, что он тебя, такую красивую и хорошую променял на другую. И, я уверен, он еще будет жалеть о своей женитьбе.

– Ты успел ему предложить меня в жены? – ужаснулась Ясмина.

– Нет, нет, успокойся, я не успел с ним поговорить, а сейчас уже не имеет смысла. И ты зря страдаешь, никто, кроме Айтала ничего не понял. А Дэвойр и не подозревает, что ты… скажем так… захотела его в мужья.

– Захотела в мужья, – попыталась улыбнуться сквозь слезы Ясмина, – скажешь тоже…

– А что, разве не так? – улыбнулся в ответ отец, достав платок и вытирая Ясмине, как маленькой, слезы. – Это твой каприз, малышка, и ничего более. Забудь о Дэвойре, он не стоит тебя, я это знаю точно.

– Хватит, я уже не плачу, – забрала Ясмина из рук отца платок.

– Ну и прекрасно, иди ко мне.

Ясмина прижалась к отцу, уютно устроившись в его объятиях.

– Я его забуду, – пообещала она, – пусть он женится на другой, раз не достоин меня.

– Вот и умница. Ты такая красивая у меня, доченька. Да женихи слетятся к нам, как только я им это позволю. А ты будешь капризничать, всячески изгаляться над ними, испытывать их на прочность, а я буду выбирать из них достойного тебя, того, кто пройдет мою проверку и выдержит твои капризы.

– Не нужны мне никакие женихи.

– И Дэвойр тебе тоже не нужен, – веско заметил отец.

– Я пообещала тебе, что забуду его, – вздохнула Ясмина, еще теснее прижимаясь к отцу, его объятия дарили ей защиту, успокаивали, давали силу говорить о том, что произошло, – но, боюсь, мне будет это сделать не легко. А ты бы сумел забыть маму?

– Не надо, не сравнивай, у нас с твоей мамой своя история. И я, честно говоря, не хотел бы, чтобы тебе пришлось… в общем, у тебя своя жизнь, и я не хочу, чтобы ты повторила судьбу своей матери.

– Но ведь вы с мамой любите друг друга, и она счастлива.

– Я надеюсь, что она счастлива со мной, но я когда-то доставил твоей маме много… скажем так, неприятностей.

Ясмина кое-что знала об этих, как он говорит, неприятностях. Но говорить об этом отцу не стала.

– Я так хочу забыть Дэвойра, папа, и никогда его не вспоминать.

– Ты забудешь, обязательно забудешь, тебе просто надо отвлечься и начать принимать ухаживания других волеронов. Если пообещаешь, что будешь осторожна, я тебе это разрешу, и предоставь мне право отгонять тех, кто будет тебе неприятен, или не устроит меня.

– А что с Фолкетом? – вспомнила Ясмина про своего обидчика. – Мне он показался наглецом невоспитанным. И в придачу еще какой-то блеклый, некрасивый.

– А этот наглец, – ухмыльнулся в макушку дочери отец, – как только ты ушла, в виде искупления своей вины попросил твою руку.

– И что ты? – замерла в объятиях отца Ясмина. – Ведь это насмешка с его стороны, он просто издевался.

– Успокойся, – погладил ее по спине отец, – я это прекрасно понял, неужели же ты думаешь, что я отдал бы тебя ему?

– Нет, я так не думаю, просто мне неприятно, что он насмехается.

– А чтобы он впредь не смел так себя вести, твои братья очень доходчиво ему объяснят, что шутить со мной нельзя.

Ясмина подняла голову и, заглядывая в лицо отца, встревожено спросила:

– Он хоть жив останется?

– Не беспокойся, останется, – чмокнул в нос дочь отец, – но пусть это ему послужит уроком. Хотя… таким ни один урок впрок не идет.

– А я и не о нем беспокоюсь, – выбираясь из объятий отца, ответила Ясмина.

– Не переживай, обезглавливать Дом я не хочу. И я прекрасно понимаю, что за намеренное убийство регира меня ждет суд и не спасет даже заступничество Владыки. Но проучить его следует. И я не ограничусь хорошей трепкой. Дом Северного ветра один из немногих, кто не перебрался в Змеиную Пустошь. Этот Дом живет обособленно. Мы пытаемся не вмешиваться во внутренние дела Домов. Но, пожалуй, пришла пора, проверить чем и как дышат Дома, оставшиеся в горах. Слишком уж некоторые из них пытаются изо всех сил сохранить свои территории закрытыми. Дом Северного ветра, где регир этот Фолкет, мало кого пускает на земли, принадлежащие им. И это подозрительно, пора бы им быть более открытыми. Так ведь?