Отец вел Ясмину пустынными, плохо освещенными, мрачными, широкими коридорами туда, где состоится суд.

Стены замка, где они оказались, были из шершавого, ноздреватого камня темно-серого цвета. Иногда в стенах им попадались тяжелые на вид, мощные, высокие металлические двери, даже скорее они были похожи на ворота. Ясмина подумала, что замок напоминает жилище страшных, огромных чудовищ. Девушку и так трясло от страха и неизвестности, и мрачный замок не добавлял радости. Наконец, повернув очередной раз, путь им перегородила дверь, около нее стояли несколько волеронов. Это были первые волероны, кто встретился им в бесконечных, гулких коридорах.

Отец остановился и повернулся к дочери.

– Скинь капюшон, подними голову, держи себя уверенно, будто бы ты ни в чем не виновата.

Это легко сказать, но как сделать, когда трясет от страха, и хочется завыть от ужаса и безысходности. И этот мрачный замок… он добавил еще больше к тому, что она и до этого испытывала.

– Может, наоборот, – возразила Ясмина дрожащим голосом, – мне стоит показать, что я раскаиваюсь, понимаю, я виновата в том, что совершила и готова к справедливому судейству?

– Нет! – резко ответил отец. – Здесь не стоит это показывать, жалеть тебя никто не станет, а вот слабостью воспользуются. Так что, выше голову!

Отец сам скинул капюшон с головы Ясмины, затем расстегнул плащ и снял его с дочери, бросив на руки стражника, стоящего у дверей.

– Так будет лучше, – произнес отец.

От волнения и страха у Ясмины подгибались ноги и тряслись руки, перед глазами стоял туман непролитых слез, но она подняла голову, и попыталась изобразить из себя уверенную в себе волеронку. Она надеялась, что это ей удалось.

Следом за отцом Ясмина шагнула в открытые двери, предупредительно открытыми перед ними стражниками.

Ясмина не сразу все разглядела. Но первое, на что наткнулась, был горящий яростью взгляд Фолкета.

– Ты пожалеешь, – видимо от страха угадала Ясмина, что одними губами, беззвучно прошептал Фолкет, глядя на нее.

Ясмине стало еще страшнее, хотя казалось, куда уж больше.

Отец, крепко держа ее за руку, повел за собой. Они сели за высокую полукруглую стойку из дерева, расположенную на высоком постаменте, куда вели ступени. За стойкой оказались два стула, усадив дочь на один из них, отец сел рядом на другой. Стойка почти скрыла Ясмину, на виду остались только голова и плечи.

Ясмина стараясь не встречаться взглядом с Фолкетом, рассматривала зал. Он представлял собой прямоугольное помещение, у дальней стены, напротив двери, на постаменте, находился длинный стол, мощный и крепкий, за ним в креслах с высокими спинками сидели несколько волеронов различных возрастов. Видимо, это и были судьи. Позади кресел волеронов были видны две двери. Справа от судей располагалась стойка, как та, где были она и отец. Там, за другой стойкой, сидел Фолкет. Вдоль длинной стены, почти занимая всю ее, стояли в несколько рядов кресла, где сидели волероны, женщин среди них не было.

Внимание всех привлек один из судей.

– Суд считается открытым, – звучным уверенным голосом произнес он. – Слово для обвинения предоставляется Легару Фолкету из Дома Северного ветра. Он обвиняет Ясмину Клартэ из Дома Огненного ветра в преднамеренном убийстве своей сестры Едвиги Фолкет.

Фолкет встал и Ясмина с болезненным удивлением увидела, что за ним, в тени стены, ссутулившись и опустив голову, сидит Дэвойр. Она горько подумала – выходит, что и он обвиняет ее.

– Он не собирался на суд, но, видимо, передумал, – услышала Ясмина шепот отца, – но, может, и к лучшему, что он здесь.

– Он на стороне обвинения и в этом нет ничего хорошего для меня, – ответила так же шепотом Ясмина.

– Не спеши с выводами, доченька.

Тем временем Фолкет вышел на середину зала и начал говорить.

Он обратился вначале к судьям, выразил свое уважение им и сказал, что всецело полагается на их справедливость и беспристрастность. Затем начал рассказывать о себе и сестре, как они остались сиротами после того, как Амьер Клартэ и нынешний Владыка подняли мятеж. А его отец не захотел поддержать переворот, остался верен клятве, которую приносил Владыке. И был убит за это. Легару тогда было двенадцать, а сестре не было даже года.

Когда он это сказал, Ясмина удивилась тому, как молодо Легар выглядит и его сестра тоже… выглядела.

А сидящий рядом отец еле слышно зло прошипел:

– Жаль не удавили тогда сучонка.

Ясмина бросила удивленный взгляд на отца, но тот тихо бросил ей:

– Слушай внимательно, что он говорит.

Ясмина опять стала слушать Фолкета.

А тот продолжал рассказывать, как он в двенадцать лет неожиданно стал региром Дома Северного ветра и как он, еще ребенок, пытался удержать этот титул, не отдать его другому родственнику, доказывать, что на место регира никто, кроме него не может претендовать. Когда его признали региром, нашлись те, кто хотел бы стать опекуном малолетних детей. И с этим Легару пришлось воевать, доказывать – он способен самостоятельно руководить Домом в двенадцать лет. Он рассказывал о том, как растил сестру, воспитывал ее, вспоминал, как ему пришлось заменить ей отца и мать. Далее Фолкет говорил о том, что любил сестру, она для него была самым близким и родным существом, поэтому он так долго не отдавал ее замуж. Боялся, что муж не оценит, или, не дай боги, погубит ее. Но она влюбилась, и тут он был бессилен, поэтому согласился на брак с Дэвойром. Тем более, что жених уверял, он тоже любит Едвигу.

Ясмина слушала все, что говорил Фолкет, и ей становилось жалко его, и она начинала с ужасом осознавать: ее вина огромна. Она своей бездумной выходкой лишила этого волерона самого дорого, что было в его жизни, и это непоправимо. Слезы стали наворачиваться на глаза Ясмины.

– Ясмина! – больно сжав ее руку, воскликнул отец, а затем уже тише продолжил: – Не поддавайся, он специально все это говорит, чтобы выставить тебя преступницей, лишившей его всего на свете.

– А разве это не так? – удрученно прошептала Ясмина.

– Все было не совсем так, как он тут преподносит, – шептал отец в ухо Ясмине. – Его родители погибли во время пожара в квартале волеронов в столице княжества, их никто не убивал, это была случайная жертва, несчастный случай. И на его титул регира никто не претендовал, кому нужен был захудалый Дом. И замуж он сестру не отдавал потому, что не мог никак пристроить, не находились желающие жениться на бедной и некрасивой волеронке. И он, не раздумывая, согласился на брак с Дэвойром, это был очень жирный улов для него и его сестры. Я до сих пор не понял, как им удалось его захомутать. У меня, прости, только один ответ – Дэвойр на самом деле влюбился. Бывает же такое… Правда у Фолкета здесь только одна – родственников у него почти не осталось.

– И что, те, кто здесь сидит, не понимают, что он, мягко говоря, лукавит?

– Думаешь, кому-то он был интересен? Да никому он не нужен был! Мало кто из присутствующих здесь знал его до этого. Так что, все, что он говорит, они могут посчитать правдой.

Несмотря на циничные слова отца, Ясмина не могла избавиться от жалости к Фолкету и его сестре и огромной вины перед ними, которая буквально оглушила ее.

Фолкет все говорил и говорил о себе и сестре, вспоминал, каким она была милым ребенком, из которого выросла прекрасная, добрая, нежная девушка. Опять рассказывал, как они любили друг друга.

– Сколько же можно говорить о том, что не относится к делу? – пробурчал под нос Амьер. – Почему его судьи не остановят?

Амьер не верил Фолкету, но слушая его, вспоминал, как сам двадцать шесть лет назад стоял на его месте и обвинял жену в измене. И так же, как Фолкет, пытался вызвать сочувствие у судей и зрителей, лукавя, переворачивая все наоборот, но так, что это казалось правдой. А на его нынешнем месте сидел тогда отец Ясны, и он, Амьер, теперь понимал, что тот чувствовал, когда судили его дочь. Он тогда требовал смертной казни для Ясны и ее любовника, который таковым на самом деле и не был.