– Увы, ильдэ Клартэ, но, похоже, миром все не разрешится, поэтому мы вынуждены так поступать.

Ясмину повели к двери, стражники пытались помешать этому, мать кричала, чтобы отпустили ее дочь, что надо вначале во всем разобраться. Сама Ясна, опустив голову на грудь, почти висела на руках сотрудников департамента, ноги не держали ее. Она была испуганна, оглушена предъявленным ей обвинением, осознанием, что она убила, пусть и не намеренно.

– Прекратить! – раздался гневный рык.

Ясмина, услышав крик матери «Амьер», подняла голову и увидела отца, появившегося на пороге, рядом с ним стояли Айтал и Кловис. Все замерли на миг. Ясна бросилась к мужу, Альга следом за ней.

– Что здесь происходит? – опять рыкнул гневно Амьер Клартэ, обняв жену, Альгу сгреб в охапку Кловис, – И отпустите немедленно мою дочь!

Ясмину отпустили сразу же, но ноги не держали ее, она с трудом пошла навстречу отцу. Он быстро подошел к ней и обнял одной рукой, с другой стороны к нему прижималась жена

– Как же ты вовремя появился, – облегченно произнесла мать.

– Потрудись объяснить, Паврэс, что здесь происходит! – гневно потребовал Амьер, прижимая к себе старшую дочь и жену.

– Регир Клартэ, я выполняю свой долг… – начал говорить несколько растерявшийся дознаватель.

– Твой долг состоит в том, чтобы врываться в дом и пугать беззащитных женщин и детей? – прервал его Амьер. – Ты посмел ворваться в мой дом, Паврэс! В мой дом! Ты поспешил, будучи уверенным, что я далеко в горах? Что я не успею, и ты безнаказанно и легко заберешь мою дочь? Ты самоубийца, Паврэс?

– Ваша дочь совершила преступление…

– Нет, она не совершила преступление, – опять гневно перебил дознавателя Амьер, – а подозревается, что совершила его. Разве есть неоспоримые доказательства?

– Да, – неожиданно твердо сказал дознаватель, – ваша дочь призналась, что подлила яд Едвиге Фолкет.

– Она умерла от сердечного приступа, а не от яда! – возразил Амьер.

– У Едвиги Фолкет было больное сердце, она умерла потому что, ваша дочь напоила ее настойкой ландыша, в чем она и призналась.

Ясмина уткнувшись в грудь отца, всхлипывая, глухо бормотала:

– Я не хотела… я не могла… я не знала… это какая-то… ужасная ошибка…

– Я советовал иннэ Ясмине молчать, – встрял в разговор один из стражников дома.

– С тем, как вы охраняете мой дом, я еще разберусь, – бросил Амьер в его сторону бешеный взгляд.

– Мы виноваты и готовы ответить, – склонив голову, ответил стражник.

– Паврэс, лучше по-хорошему выметайся из моего дома, пока я тебя лично не выкинул! – рявкнул Амьер в сторону старшего дознавателя. – И оставь все эти пузырьки. Я ничего не дам забрать с собой.

– Я здесь по долгу службы…

– Ты оглох?! Пошел вон! – в ответ зарычал Амьер. – Иначе я за себя не ручаюсь!

Старший дознаватель дал знак своим людям и они направились к выходу. Уже когда вышли все сотрудники, Паврэс задержался на пороге.

– Вашей дочери все равно не уйти от правосудия, и даже Владыка не поможет, – кинул он оглянувшемуся на него Амьеру и вышел за дверь.

– Папочка, защити меня… я не хотела… я не знала… я думала, что это слабительное… папочка… – подняв голову и заглядывая в лицо отца, плакала Ясмина.

– Что же ты натворила, доченька, – вздохнул Амьер, прижимая ее к себе.

– Но ты же меня спасешь? – заглядывала в лицо отца, с надеждой спросила Ясмина.

– Айтал, – оглянулся на сына Амьер, размыкая объятия, – отведи сестер наверх, пусть сидят в своих комнатах, а потом возвращайся назад.

– Нет, нет, – вцепилась в отца Ясмина, – не бросай меня, я никуда не пойду, и не останусь одна без тебя.

– Ясмина! – неожиданно повысил голос на дочь Амьер, и она сразу же притихла, опустила руки, испуганно глядя на него, а он, увидев это, сбавил тон. – Ничего не бойся, я никого больше не впущу в дом. Иди к себе, я позже приду и ты мне все расскажешь. А пока мне надо разобраться со всеми, кто допустил все это.

Айтал подошел, взял Ясмину за руку, и потянул за собой, она безропотно поплелась за ним, следом пошла Альга.

– Я, пожалуй, тоже отправлюсь наверх, – сказала мать.

– Нет, ты останься, – задержал ее муж, – я задам тебе пару вопросов, а потом отпущу.

Поднимаясь по лестнице, Ясмина слышала, как отец распекал Кловиса за то, что тот разрешил ей выйти из дома, и угрожал высечь его, несмотря на то, что он взрослый.

Айтал привел Ясмину в ее комнату, она попросила Альгу остаться с ней, та, тяжело вздохнув, согласилась. Ясмина попыталась задержать брата, спросить что-то у него, но тот хмуро глянул на нее, и, развернувшись, молча вышел.

После того, как ушел Айтал, сестры устроились в тесном кресле вдвоем, и, обнявшись, вначале тихо плакали, потом стали вспоминать, как им было страшно. Ясмина стала оправдываться перед Альгой, что не хотела убивать Едвигу, она была уверена, что налила слабительное. И еще утром, когда проснулась, хихикала, представляла, как Едвига откладывает свадьбу по смешной и стыдной причине. И опять уверяла сестру, что не намеревалась убивать, и травить не собиралась, просто хотела в какой-то мере унизить Едвигу, выставить ее перед женихом в неприглядном виде. Но теперь понимает, что это было глупо и в какой-то мере подло. И то, что Едвига умерла, она, Ясмина, очень сожалеет. А то, что к ее смерти причастна она, приводит в ужас.

Альга тихо всхлипывая, слушала Ясмину, ей хотелось сказать сестре, что за все приходится расплачиваться, и надо думать, прежде что-то делать. А еще хотелось спросить сестру – той жалко Едвигу, или больше все-таки жалко себя, и взаправду ли она искренне раскаивается или просто боится того, что теперь будет с ней. Но Альга не стала это говорить, видя, что Ясмине и так очень плохо, добавлять ей страданий не хотелось.

Пришла мать, служанка, сопровождающая ее, принесла поднос с горячим чаем, булочками и пирожками.

Мать сказала, что им всем надо успокоиться, поэтому она заварила чай с ромашкой и мелиссой. Ясмина в ужасе отказалась пить его.

– Ну что ты, Ясонька, чай безобидный, и ты здорова и ромашка с мелиссой тебе не навредят, – пыталась мать уговорить выпить чай, – тебе надо успокоиться.

– Нет – нет – нет, – мотала головой Ясмина, – никаких трав, и вообще я не хочу ни есть, ни пить.

– И я тоже ничего не хочу, – поддержала сестру Альга.

– Нет, девочки мои, надо выпить хотя бы чай.

– Я не буду этот чай с травами, – опять стала отказываться Ясмина, – лучше молока с медом пусть принесут.

– Ну, хорошо, – вздохнула мать и оправила служанку обратно на кухню за молоком.

Принесли теплое молоко, мать вытащила дочерей из кресла, усадила их за стол и заставила выпить чая, молока и съесть по одному сладкому пирожку.

Потом мать увела Альгу, сказав, что сегодня для нее слишком много потрясений и ей лучше отдохнуть в своей комнате. Ясмине мать сказала, что к ней скоро придет отец, а ей надо проведать младшенького.

Когда Ясмина осталась одна, ее опять стали грызть страхи. Вспоминая все, что произошло в холле совсем недавно, она опять испытывала леденящий ужас от того, что совершила, опять боялась, что будет с ней дальше. И ее накрывало безысходное отчаяние от осознания того, что уже ничего нельзя изменить. Если бы она могла вернуться во вчерашний день, то не за что бы не налила этот проклятый настой ландыша в чашку Едвиги.

Отец все не шел, а Ясмину трясло, как будто в ее комнате гулял ледяной ветер, и в ожидании отца, она забралась в кресло, закутавшись в одеяло, которое стащила с кровати.

Отец вошел без стука, молча подошел к дочери, оглядел ее бледное, осунувшееся враз лицо, дрожащие губы, трясущиеся пальцы, вцепившиеся в одеяло и со вздохом произнес:

– Что же ты натворила, Ясмина.

– Папочка, я не хотела… я не знала, что она больна… я думала, что налью ей слабительное, чтобы она на своей свадьбе… – опять стала оправдываться Ясмина и, проглотив более грубое слово, добавила: – чтобы с горшка не слезала.