— У вас, что ли, нет зонтов? — шепнула я, стараясь не смотреть на Лина. Уставилась в район подбородка, невольно проследила глазами крепкую жилу, уходящую вниз, к ямочке между ключиц. Такая широкая шея... В голове заметались непрошеные образы, стало жарко.

Господи, что со мной такое, почему я так реагирую на него? Это же Лин. Это всё тот же Лин, которого я нашла раненым четырнадцатилетним мальчишкой. На него нельзя смотреть так. Пусть даже он уже давно не мальчик, а скорее молодой мужчина.

До безумия привлекательный мужчина.

— Есть, но их нельзя сложить в такую маленькую дубинку, — кадык на горле Лина двинулся в такт словам, вызывая во мне яростное желание приникнуть к нему губами, попробовать на вкус. А потом лизнуть шею ниже, почувствовать языком, как бьётся венка с правой стороны. — И наши делаются из ткани или из бумаги.

Из чего делают у них зонты, интересовало меня сейчас в последнюю очередь. Чтобы избавиться от наваждения, я закрыла глаза. Надо заснуть или хотя бы попытаться.

Но, невзирая на усталость, сон не шёл.

Мешало осознание, что вокруг полно народу, мешали посторонние звуки: дыхание людей и зверей, почёсывания, посапывания, какие-то далёкие уханья в лесу; посторонние запахи: мокрой собачьей шерсти, кожи, дерева. Немного успокаивал привычный запах Лина. Это ничего, что мы лежим так в обнимку? Хотя, наверное, никто не видит.

Лин...

Нет, лучше думать о чём-то другом.

Например, о том, что произошло сегодня при нападении волков. Как горели мои руки. Удивительно живая галлюцинация. Раньше, когда я слышала, что люди при наркотическом опьянении ловят на себе насекомых или прыгают из окон в уверенности, что полетят, я мысленно пожимала плечами. Не верила. Точнее, не представляла.

Сейчас со мной самой случилось что-то похожее. Не стоит рассказывать об этом никому, тем более здесь. А вдруг они заклеймят меня сумасшедшей? Или, что ещё хуже, ведьмой?

Сарай постепенно затихал, размеренное дыхание окружающих, треск полен в печи убаюкивали. Я ещё раз втянула ноздрями запах Лина, прижалась к нему сильнее. Он пробормотал что-то во сне, притянул меня к себе и шумно выдохнул, взъерошив мне волосы. Это словно успокоило меня, и я почувствовала, как наконец наваливается сон и утягивает в тёплую глубину.

***

Я шла по коридорам подземелья. На стенах коптили факелы, откуда-то раздавались странные звуки: скрип и шорох, металлические позвякиванья и капанье воды. Я ступала уверенно и быстро, почти не смотря по сторонам. Сердце выстукивало частый лихорадочный ритм, внутри всё сжималось от неясного предвкушения, подталкивало пуститься со всех ног, лететь сломя голову — вперёд, туда, где коридор раздавался вширь, переходя в круглое помещение.

Я уже знала, кого я там увижу.

Человека, прикованного к стене, висящего на цепях: руки вздёрнуты, голова безвольно опущена на грудь. Обнажённое — одна лишь повязка на бёдрах — тело дышит, рёбра приподнимаются и опускаются. Он в сознании. Не спит — может быть, в лёгком полутрансе.

Чувствует ли он мой взгляд, ласкающий каждый сантиметр его обнажённой кожи?

Я медленно, шаг за шагом, подкрадывалась к нему, не спуская глаз, следя за каждым движением, каждым вдохом и выдохом. Каменный пол холодил босые ноги. Как же, должно быть, ему холодно висеть там, на ледяной стене.

О нет. Встав перед ним, я поняла: холод ему нипочём. От обнажённого тела исходил жар. Не в состоянии побороть лихорадочную внутреннюю дрожь, я облизала губы. Этот жар сводил с ума. Скручивал меня желанием прикоснуться, провести кончиками пальцев по широкой грудной клетке, спуститься к плотно подогнанным мышцам пресса, очертить их, попробовать на вкус — языком. Что-то первобытно-дикое внутри меня взревело, требуя повиновения.

Человек на цепях вздрогнул, словно учуял это.

— Посмотри на меня, — шепнула я, сгорая от страсти. Превозмогая желание схватить его за чёрные волосы, силой поднять лицо, впиться губами в его губы.

Его дыхание участилось. Я видела, как натягивается повязка на его бёдрах, как очертания предмета, пока ещё скрытого под ней, становятся очевидными.

— Посмотри на меня, — шепнула я снова, почти прильнув к нему. Вставшие дыбом волоски на теле касались его кожи — мизерное расстояние между нами пружинило, как магнитное поле.

Он снова вздрогнул, цепи зазвенели, тело покачнулось от толчка. Если бы он мог, он сорвал бы их. Набросился бы на меня, задушил бы, свернул шею — или взял бы, прямо здесь, на ледяном каменном полу.

Медленно черноволосая голова приподнялась. Сквозь спутанные чёрные пряди на меня смотрели глаза Лина. Ненавидящие... и желающие. Выдающие всё, что он хотел бы сейчас со мной сделать.

Я выдохнула, чувствуя, как растёт возбуждение. Как наше дыхание сливается в одно — частое, неглубокое, раскаляющее нервы.

Стараясь не торопиться, изо всех сил осаживая себя, я упёрлась руками по обеим сторонам от его тела. Чуть прогнулась вперёд, так, что соски, откровенно натягивающие тонкую ткань, коснулись широкой груди. М-м-м, как приятно. Ещё приятнее было бы разве что почувствовать на них прикосновения больших, чуть шершавых мужских пальцев.

С удовлетворением я отметила очередную волну, прокатившуюся по обнажённому мужскому телу — и снова звон цепей там, наверху.

Он совершенно беспомощен. Полностью в моей власти. И, что возбуждало сильнее всего, хочет меня так же, как я его. Не в силах противостоять желанию, заставляющему сердце быстрее гнать кровь, пускающему по телу мурашки, накатывающему, как морской прибой.

— Ли-и-ин... — позвала я на грани слышимости.

Он глухо выдохнул, почти застонал. Набедренная повязка уже почти ничего не скрывала, его напряжённый член упирался в меня. Я резко шевельнула бёдрами навстречу ему, лаская сквозь двойной слой ткани, одними только мышцами живота. Потом отодвинулась и сделала то, о чём мечтала — приникла губами, языком к впалой полоске, разделявшей пресс надвое.

Очередная волна дрожи, звон, сотрясение. Мышцы под моими губами сокращаются, то ли в желании уйти от ласки, то ли в попытке вырваться из хватки цепей. Ещё один глухой вздох над головой — кружит разум признанием, сводит с ума, бередит. Но я неуклонно стремлюсь ниже, к тому, что притягивает меня сильнее всего.

Отбросить ненужный, мешающий кусок ткани, обнажить бесстыдно прекрасный член. Никогда не видела более привлекательного мужского органа. Длинный, приятной толщины, чудесной твёрдости... боже, какой восхитительной твёрдости. Тёмно-розовая от прилившей крови головка так и манит прикоснуться, лизнуть, пощекотать языком самое чувствительное место.

Я опустилась на колени, не в силах отвести глаз от гордо вздымающегося органа. Придвинулась, лизнула осторожно, пока ещё только приноравливаясь. Лин снова застонал, двинул бёдрами навстречу, с готовностью, почти с яростью насаживаясь на меня. Я заглотила его целиком...

***

...и очнулась в тёмном, душном сарае, на шкурах, в объятиях Лина.

Сердце барабанило в груди, я не сразу поняла, что сон закончился и что это был сон.

Господи... такой реалистичный. И опять с Лином в главной мужской роли. Да что же со мной происходит? Неужели я такая развратная, что стоит нам заснуть рядом, как воображение начинает работать в исключительно пошлом плане?

Лин спал и во сне прижимал меня к себе, уткнувшись носом в мою шею. Я осторожно высвободилась. Кажется, прошло не так много времени с тех пор, как мы уснули. Поленья в печи уже прогорели, но небо и не думало светлеть.

Возбуждение не успело схлынуть, в промежности сладко ныло, пульсировало призраком наслаждения. Боже, я и правда извращенка.

И даже сейчас. Или тем более сейчас? Когда смотрю вот так на беззаботно спящего Лина и ловлю себя на мысли, что хочу его. Хочу обвести пальцем контур его изогнутой верхней губы, прильнуть, изучить, разбудить, заставить отвечать. Ловлю себя на мысли, что не могу отвести глаз от безмятежного лица, что хочу снова увидеть ту безудержную, накрывающую с головой страсть в омуте его синих глаз — как только что во сне. Хочу услышать его сдерживаемый из последних сил стон удовольствия — теперь уже по-настоящему.