Но в пятьдесят восьмом бунтовали окраины да глухомань: Минск и Тамбов, Бийск и Верный, Тобольск и Чимкент. А если уличные беспорядки начнутся в одном из крупнейших городов Урала? Конечно, Екатеринбург не столица, но мало недостает. Почитай, четыре миллиона душ, и почти все – рабочий люд с фабрик и заводов. Туполевских, руссо-балтовских, морозовских – да мало ли каких! Если хоть сотая часть выйдет на демонстрации, сметет всю и всяческую полицию в два счета. И это если дело не дойдет до баррикад. А там войска. Не приведи бог.

– Добрый день, товарищ Рыжин, – ответил я, бочком протискиваясь в номер.

– Тш! – Якушев болезненно скривился. – Хотите, чтобы нас с вами охранка чаем поила? Никаких, – он демонстративно притворил дверь, – «товарищей» в коридоре! Только когда нас не могут подслушать!

Вблизи великий подпольщик не производил внушительного впечатления. Невысокий, болезненно-одутловатый человечек с лицом приказчика и глазами юродивого.

– Подслушать, – вполголоса откликнулся я, – могут везде.

– Верно! Исключительно верно! – Якушев едва не подпрыгивал. – Поэтому конспирация была и остается первейшим принципом деятельности российских социалистов! А вы, Сергей Александрович, ее бездарнейшим образом нарушаете!

– Виноват, – буркнул я.

– Виноваты, – легко согласился социалист-подпольщик. – Хотя в целом расхлябанность вам несвойственна, как я могу судить. И это правильно! Грядущая революция, Сергей Александрович, требует предельной собранности от каждого из нас. Нам предстоит – вести Россию по ее историческому пути. А для этого нужна твердая рука! Практический опыт мирового революционного движения наглядно, Сергей Александрович, демонстрирует, что только применением силы может быть низвергнут эксплуататорский режим.

Большую часть демагогии, на которую Якушев был большой мастер, я пропускал мимо ушей, не забывая, впрочем, время от времени согласно хмыкать. Мне предстояло «вести» своего подопечного, чтобы к моменту прибытия основных сил – шесть человек через дверь, остальные перекрывают пути к отступлению – он сам предоставил мне улики для своего немедленного ареста. А главное – чтобы он ни в коем случае не начал стрелять, резать ножичком или совершать что-либо не менее уголовное. Потому что самое страшное для меня, если товарищ Якушев попадет в лапы суда присяжных по уголовному делу. Не перевелись еще у нас Кони и Плевако, готовые защищать любого убийцу, притворившегося борцом за свободу. Конечно, плюгавоватый г-н Якушев – не гордая Вера Засулич, так ведь и в генерал-губернаторов он не стрелял. И не станет, полагаю. Найдет для грязных дел фанатичных исполнителей, а сам останется чист.

– А революция, – проговорил я, когда словесный поток прервался на мгновение, – уже не за горами.

– Золотые слова! – восхитился Якушев. – Абсолютно золотые! Ведь каждый день промедления, каждый час…

Дальше опять хлынул поток трескучих фраз, содержание которых находилось в вопиющем противоречии с формой. Трудно серьезно воспринимать увещевания беречь каждую минуту, если они длятся четверть часа.

Не прекращая болтать, Якушев суетливо метался по комнате. Я наблюдал за его передвижениями от дверей. Хотя сегодня я встретил этого человека впервые, чем дольше я глядел на него, тем больше мне виделось в его воркотне нечто донельзя фальшивое.

– Товарищ Рыжин! – рискнул я перебить социалиста. Тот сбился, примолк и молча ощерился на меня.

– Товарищ Рыжин, я, уж простите, пришел за газетой, – напомнил я. – Время, как вы правильно заметили, не ждет, агитацию нельзя прерывать. А вот наглядного материала не хватает катастрофически.

Произнося эти слова, я поглядывал на свои дешевенькие, как раз под стать поиздержавшемуся студенту, гоминьдановские часы, как бы демонстративно, а на самом деле по причине вполне серьезной. Гостиничным ходикам я не доверял – мало ли когда их в последний раз подводили, а между тем до оговоренного срока операции оставались считанные минуты.

– Да, да, конечно, – пробормотал Якушев, резко отвернулся и начал копаться в комоде. Я не стал заглядывать ему через плечо – это значило бы выйти из образа. Хотя интересно, где он там прячет свои подметные листки?

Когда подпольщик вновь повернулся ко мне, в руках он держал пакет.

– Вот, – он бросил пакет на кровать, как бы не желая давать мне в руки свое сокровище. – Сто двадцать экземпляров. И помните: только надежным товарищам!

– Само собой разумеется. – Я не сделал попытки взять пакет. – Только… разрешите вопрос?

– Конечно! – Якушев мгновенно просиял. Я все более убеждался, что имею дело с человеком психически неуравновешенным. – Конечно! Учиться, учиться и еще раз учиться подпольной работе – вот первейший долг каждого из нас!

Социалиста несло, а я не собирался его останавливать. Всей силы моей воли едва хватало, чтобы не поглядывать на часы каждую секунду.

И тут в коридоре раздались шаги. Четкие, уверенные шаги человека, знающего цель своего пути. Якушев сбился было, насторожился и тут же успокоился, решив, что это кто-то из постояльцев возвращается в номер. Наверное, он продолжал так думать до той секунды, когда дверь рухнула под ударом сапога.

– Глеб Якушев, – проговорил я, – вы арестованы по обвинению в подрывной деятельности.

Подпольщик застыл в какой-то нелепой позе, раскрыв рот и выпучив глаза на шестерых жандармов, протискивающихся в тесный для такой толпы гостиничный нумер. И на какой-то момент мне стало его немного жаль.

А потом я перестал его жалеть. Безоружный, худосочный подпольщик кинулся на меня, норовя вцепиться в горло, и только крепкая рука в голубом рукаве пресекла его попытки.

– Иуда, – хрипел он. – Иудушка, гад…

– Выведите его, Кузьма Петрович, – распорядился я, заставляя себя не шарахаться от цепких, скрюченных пальцев. – Да проследите, чтобы он ни себе, ни вам вреда не причинил.

– Слушаюсь, ваше благородие, – браво отрапортовал жандарм и легко заломил подпольщику руку за спину – так, чтобы тому любое движение давалось с трудом. – Паш-шел, рожа фармазонская!

– А вы обыщите комнату, – приказал я остальным. – Полагаю, тут немало интересного найдется.

Социалиста уже выводили. Я поглядел ему вслед, вспомнил дни, проведенные в образе нищего студента-идеалиста, и не смог устоять перед искушением.

– Господин Якушев, – окликнул я его. Социалист глянул на меня через плечо.

– Господин Якушев, а почему же вы меня иудой назвали? – поинтересовался я невинным тоном. – Вы же вроде бы атеист…

Андрей появился в кафетерии, будто по подсказке суфлера – как раз к концу третьей из моих историй о ризалистах в Дальнем.

– А вот и вы! – приветствовал он нас, ловко плюхаясь на соседний стул. Он когда-то успел купить и себе кофе с пышкой, а распечатки, которыми он разжился в вычислительном центре, торчали у него из-под мышки неряшливым петушиным хвостом.

– И чем вы нас порадуете, коллега? – поинтересовался я, отхлебывая соку – в горле после долгого рассказа першило.

– Ну, как сообщили мне милейшие дамы-корреляторши, сеньор Гильермо Мартин въехал в Соединенные Штаты двадцатого числа сего месяца… – Заброцкий выдержал паузу, – а выехал тремя днями раньше. Более он границу не пересекал. Вот такой интересный мексиканец – родился он тут. Что касается пистолета – он мирно покоится на складах фирмы «Норт-ист Армз», кажется. – Перехватив мой изумленный взгляд, Анджей поспешно добавил: – А фирма номинально зарегистрирована в Белизе. Так что в кабинете для улик рижской полиции лежит, видимо, галлюцинация. Коллективная.

Кейт присвистнула.

– Поздравляю, Андрей, – серьезно проговорил я. – Вы один добились большего, чем мы втроем. А данные эти обдумаем вечером, когда посетим АНБ.

– А чем вы тут занимались? – поинтересовался мой коллега с наигранной беззаботностью.

Я вдруг понял, что его серьезно интересует, не строил ли я куры неприступной мисс Тернер. Да побойся бога, мальчик!