Юркий огонек на Иминой ладони вырвал у жадной тьмы основание терема — огромный пень, похожий на спрута, весь в резьбе непонятных символов.

— Тут была кереметь. Святилище лесного духа среди заповедных дерев…

Девушка приблизилась к пню — в нем было охвата четыре, может пять — мазнула свободной ладонью по символам и тут же отдернула руку.

— Кровью пахнет, — предугадал ее слова лич.

И, действительно, Има показала ему ладонь с блестящими каплями, растерла кровавую смолу между пальцев.

— Вот от чего проклятье. Они, предки четырех родов, осквернили это место — срубили священные деревья и выстроили из них терем. Вот дух-медведь и лютует — бросается на всех, кто в терем заходит, а более всего он хочет этот терем сломать.

— Какой толк его теперь ломать? Керемети ведь назад не вернешь? — усомнился Моа, а Има вдруг ухватила его за руку и потянула вглубь подвала, ближе к кровоточащему пню.

— Ты посмотри сюда!

Она ткнула пальцем в извилистые борозды коры. Там, чуть заметно трепеща от идущего через половицы ветерка, пробивался во мраке крошечный зеленый росток с парой бледных, до конца еще не раскрывшихся листочков.

— Живое, — произнес себе под нос Моа, точно не определившись, к чему именно относится этот возглас. К живому ли дереву, умудрившемуся проснуться и зазеленеть в здешней неприветливой, непроглядной темноте. К Иминой ли теплой ладони, сжимающей его руку так крепко, что отчетливо ощущается пульс в ее напряженных пальцах… — Эй, вы! — обратился он в итоге к мертвякам. — Почему про дерево молчали?

— Нельзя нам про него говорить — проклятье не дает…

Има сжала руку лича сильнее, заглянула в лицо. Ее глаза отразили всполохи ламп наверху.

— Что же выходит? Надо дать медведю разломать терем? Тогда и проклятье рассеется? И мертвые в подвале покой обретут?

— Выходит так. — Моа первым поднялся из подполья в комнату, направился в сени, отвязал коня, повод Име передал. — Только это теперь не наша забота. Уйдем отсюда…

Стоило ему только это произнести, как весь терем — нет, весь холм от подножья до маковки — закачался и затрясся крупной дрожью. Заревел на крыше дух-медведь, и в голосе его, прежде гневном и злобном проступили ноты нескрываемого страха.

— Моа, сзади! — заорала во всю глотку Има, ширя глаза. — Уйди от стены!

Вняв предупреждению, лич, не оглядываясь и не разбираясь, что там позади за напасть, в развороте ударил мечом за себя. Там невесть откуда выпроставшаяся оленья голова с оскаленными хищными зубами клацнула пастью в пустоту и отвалилась на пол отрубленная. Из алого среза водопадом хлынула кровь, и такая же кровь потекла из-под потолка по стенам, оставляя на сером дереве темные кривые следы.

Новая опасность возникла уже позади Имы — еще одна башка вытянулась из ниоткуда, желая вцепиться девушке в плечо. Не успела — лич срубил и ее.

— Уходим, быстро! — Моа ринулся к двери, но там, где все время был выход, теперь обтекала кровавыми ручьями глухая стена. — Да чтоб тебя! — Он с досады ударил по бревнам ногой, оставив на дереве след сапога, как печать. — Пошли в комнату, к окнам…

… но и окон на месте не оказалось.

Непроницаемые стены, по ним в потеках крови двигались знакомые картинки, сразу переставшие быть забавными и дружелюбными. Кривой лев ехидно скалился и рычал, пугая и без того обезумевшего от ужаса Браслета. Гуси шипели, извивали змеями шеи. Какая-то непонятная тварь, похожая на помесь быка и кабана, вырвалась из росписи и понеслась через комнату к личу и девушке — Моа едва успел рассечь чудище мечом…

И тут еще стены начали сжиматься — поползли друг к другу, нарушая законы пространства. Весь терем при этом зашелся оглушительным, болезненным треском. Има услышала, что мертвые в подвале кричат и плачут от страха.

— Надо колдовать! — сказала она сама себе, собирая все силы, что накопила за последнее время.

Золотистые всполохи светлой магии поползли по стенам, ненадолго притормозили их движение, но стойкого результата не дали…

Понимая, что других вариантов спасения у них не осталось, Моа убрал меч за спину и прикрыл глаз, собирая на кончиках пальцев свою собственную магическую силу. Сколько он прятал ее? Того времени и не счесть. Но не может же так везти все время?

Настал момент…

Има даже понять ничего не смогла! По стенам разбежались, будто играя, резкие зигзаги желтых молний, впились куда-то в стыки бревен, подсветив их изнутри…

… и тут же вернулись окна и дверь.

— На улицу!

Моа схватил Иму за руку, потащил на выход. Браслет побежал за ними. Когда все трое оказались снаружи, утренняя заря уже разрезала восточный край небес. Рвалось из-за горизонта неукротимое утреннее солнце, и пораженный сильной боевой магией проклятый терем слабел в его лучах. Медведь на крыше победоносно взревел, подпрыгнул, ударил под себя всеми четырьмя костяными лапами и темным кулем скатился вниз, на противоположную сторону, сразу потерявшись из зоны видимости.

Терем пошатнулся раз, другой, и осел вниз. Стали раскатываться по сторонам выбитые из сруба бревна. Они летели по склону холма, круша деревья и обкрашивая края скал.

Девушка и лич едва успели перебраться за мост — здоровенное бревно покатилось в их направлении и ухнуло с грохотом в расселину.

Моа смотрел на остатки собственной магии — она уходила искрящимися струйками в воздух, оставляя под собой полуразрушенный фундамент с возвысившимся над ним пнем. Теперь его найдут. Пусть не сразу — след сперва приведет преследователей сюда, на развалины проклятого терема — пока они доберутся до холма, шанс оторваться еще будет. Но все же. Если прежде для своих он был практически невидимкой, то теперь его быстро заметят и опознают.

Ну, что же? Настала пора сыграть в открытую.

И это хорошо. Он уже устал убегать и прятаться.

Мортелунд. Крепостная стена цитадели

А где-то далеко от холма и от древней поруганной керемети Люсьена, проверявшая свои ночные дозоры, схватилась за сердце и медленно осела на камни.

Встревожившись, что кто-нибудь может увидеть ее в столь неприглядном положении, она быстро встала и потерла ладонью грудь. Странное чувство щемило внутри — будто рухнули внутренние цепи, что сковывали сердце много лет.

Тогда, Люсьена, наивная и уверенная в себе, по велению отца отправилась в заброшенный терем на краю леса, что делили между собой четыре влиятельные семьи. Она знала, что там, впереди, ждет ее нечто недоброе, но думала, что справится. Пыталась бросить вызов судьбе, но судьба оказалась зубастее. Да, их принесли в жертву, как скот. Четырех нелюбимых детей, от которых по сути отказались их семьи. Которых сочли обузой, ненужным балластом и выкинули за ненадобностью на обочину жизни.

Бывает и так.

Мертвая хорошо запомнила тот момент, когда оставила за спиной троих своих собратьев по несчастью и бросилась на врага…

… как ей показалось. Вот только враг был не тот. Сам терем был врагом, а огромный медведь, что бродил вокруг, лесной дух, оказался такой же жертвой обстоятельств.

Люсьена и сейчас ощущала теплое прикосновение его лапы, подарившей ей путь в немертвое существование и некое подобие свободы. Бесценной свободы, которой лишились другие участники ритуала. Они тоже проснулись, но так и остались пленниками в стенах терема. Люсьена же, посмевшая вырваться наружу, после общения с духом смогла пробудить в себе магическую силу. Тогда ей казалось, что уж с помощью магии-то она сумеет освободить страдающие души остальных и разрушить заклятье терема до конца…

Не вышло.

Вскоре пришло полузабытье, погасившее острые эмоции и азарт борьбы. И Мортелундский отряд, проезжающий мимо, призвал ее с собой. Мощь некромантов владыки была слишком сокрушительной, чтобы ей сопротивляться. Пришлось идти, оставив остальных…

До этого момента, буквально вечером, мертвая испытала привычную тревогу. Она знала — так бывает, когда проклятое место, ставшее последним пристанищем для нее живой, загубившее все ее былые надежды и изменившее все, уничтожает еще чью-то жизнь. Это странно и обидно. Проклятье оставило четыре семьи, но вовсе не исчезло — оно осталось, сокрытое внутри страшного терема, и теперь терзало его неупокоенных обитателей, а заодно и тех редких путников, кому не посчастливилось оказаться в ночи у дверей роковой постройки.