Селяне смотрели на него уныло. Кто-то сердито буркнул:

— Давай! Отпевай уже скорее, пастор Илай.

Священник приосанился, поправил головной убор, предал лицу вид торжественный и печальный. Подняв лик Энолы над усопшим, он громко и нудно запел.

— О, святая Энола! Прими душу этого несчастного. Прими, а мы возрадуемся, ибо смерть для нас есть твое величайшее благословение! О, святая Энола, ты едина во всем мирах! Ты неизбежна во всех мирах! Ты, и Дитя твое, свет всеиспепеляющий несущее. О, святая Энола Гэй…

— Пойдем отсюда, я не могу это больше слушать, — шепотом пожаловалась Има.

Моа не нужно было просить дважды, заунывные песнопения пастора Илая нравились ему не больше, чем Име.

Они быстро добрались до деревни, выяснили, где живет староста, и направились прямиком к нему.

Дом главного человека в деревне, окруженный забором, с кольцевым балконом по второму этажу стоял третьим от края главной улицы. В Подбережке их имелось всего три, и шли они в параллель. Ворота оказались незапертыми.

Привязав к столбу коня, лич и девушка прошли на двор. Там немолодая дородная женщина колола на колоде дрова. Клетчатую юбку, такую же, как у Эстер, только цветистую и новую, она скинула на стоящий поодаль пень, оставшись только в рубахе и нижних штанах. Колун порхал в ее руках, легко разделяя толстые бревна на аккуратные полешки. Заметив гостей, женщина остановила работу, оперлась на топор и поинтересовалась.

— Зачем пожаловали?

— К старосте пришли, — разъяснил Моа, поблескивая из-под капюшона единственным глазом.

— Старосты нету. Я за него теперь. А его грилли заели насмерть на той неделе. Сегодня, вот, опять кого-то… — Женщина внимательно оглядела лича с ног до головы, просияла. — А ты, часом, не тот ли мертвец, что за умеренную плату людей от чудищ избавляет? Работу ищешь?

— Да.

— И дорого берешь?

— Три райса.

— За каждого грилли?

— За всех.

Женщина, назвавшаяся Ледой, вдова бывшего старосты, вопрос оплаты решила сходу. Има даже подивилась — и богатая же Подбережка деревня! Вот так вот взять и три золотых монеты с ходу выложить. Еще с таким видом, будто дешево.

Лич убрал деньги в поясную сумку и только потом, оказавшись в комнате ставшего гостевым пустого домика на отшибе у леса, переложил их в глазницу. Деньги провалились во мрак беззвучно, будто не настоящие, а призрачные.

Домик, в котором остановились путники, был ветхим. Его шатало ветром, отчего внутри все подрагивало. Стены стонали живыми, надрывными голосами, и ветер отвечал им из холодной печной трубы сиплым волчьим воем. За окном испуганно ржал Браслет, которому пришлось стоять под хлипким навесом — в бедном домике не было даже двора. Вернее, он имелся когда-то, пристроенный со стороны кухоньки и собранный из разноразмерных кусков белесого известняка, а после развалился.

Этот самый известняк раньше добывали тут же недалеко, чуть выше по течению. Его тянули баржами вверх по реке, где перегружали на подводы и везли для строительства в ближайший город.

Има долго возилась с печью, наконец, развела огонь. С пришедшим теплом в отсыревшем, выстуженном доме стало чуть уютнее, чем прежде. Сорвав под окном пару листов чай-травы, девушка заварила себе согревающий напиток в разбитой кружке, найденной тут же у печи.

— Ну, и места здесь, — поделилась мыслями разочарованно. — Холод, ветрище, еще и эти грилли. Кто их звал? Приходят, людей жрут и спасу от них нет. Вот ведь твари…

— Не беспокойся. Грилли — не самое страшное, что бродит по этой земле, — отозвался Моа.

Он сидел в темном углу, недвижный, как статуя, и раздумывал, как лучше расправиться с вредоносной сворой. Если жечь, то не пустым огнем, а с маслом. Деревня тут богатая — лишнее масло должно найтись. Пусть бы и не лишнее — человечья жизнь в любом случае дороже, так что можно и потратиться. Вот только испепелять гадов нужно наверняка — до углей. Загонять в такое место, откуда они не сбегут — и палить. И наблюдать до самого последнего их вздоха. Грилли живучие — если в золу не развалились, могут еще встать и напасть.

— А что тогда самое страшное? — оторвала от мыслей Има.

— То, что понять и разгадать сложно, — подумав, ответил лич.

Мортелунд. Центральная Цитадель

Чернокнижник Полувий смотрел с донжона на юг. С правой стороны от башни, на западе, кровоточили последние всполохи тревожного заката. На востоке стеной стояла тьма.

Тихие шаги за спиной прозвучали почти неуловимо, но чуткий чернокнижник распознал их безошибочно. Поприветствовал пришедшего, не оборачиваясь:

— Славный вечер, не так ли, Аки? Как продвигается твоя охота?

— Никак, — в тоне первого некроманта читалась плохо скрываемая ярость. — Он не колдует, а как иначе его отследить? Проклятый лич. До сих пор не понимаю, как ему хватило наглости сбежать? Нежить не способна на мятеж! У них нет своей воли.

— Ты недооцениваешь высшую нежить. Зря. Их воля подавлена, но она не отсутствует полностью. Порой встречаются совершенно особенные мертвецы, которые…

Аки не дал собеседнику закончить фразу:

— Вот поэтому я считаю, что всех этих «совершенно особенных» надо своевременно уничтожать.

— Своевременно, — со скрытой издевкой повторил за ним Полувий. — И почему мы этого сразу не сделали? Ах, да… В нем же сила необъяснимой природы…

— Не ёрничай. — Голос Аки стал похожим на песий рык. — Ничего тут веселого нет. Если этот лич разберется с силой и научится ее контролировать? Что тогда?

— Не переживай. Не разберется. Он прячется от охотников, поэтому и не колдует. Силой не овладеть без практики, так что для нашего беглеца это замкнутый круг. Главное, поймать его побыстрее.

— Как поймать-то? — Первый некромант злобно вгляделся в далекое Пограничье, лежащее за дымкой вечерних туманов. — Он неуловим.

— Люди что говорят? — поинтересовался чернокнижник, в задумчивости теребя золотой перстень на большом пальце левой руки.

— А что мне люди? — собрался, было, вспылить первый некромант, но, передумав, произнес. — По слухам, этот лич ходит из одной деревеньки в другую, бьет чудищ и мертвяков за деньги. Деревень с такими проблемами в Пограничье тьма. И борцов с нечистью подобных тоже хватает. Сколько раз мы брали нужный след, а потом теряли.

— Тогда охотникам нужно искать не лича, а такое чудище, мимо которого он точно не сможет пройти. И, в конце концов, это своенравный мертвец — не главная наша проблема.

— Владыка, — понимающе кивнул Аки. — Его здоровье не стало лучше? Что говорят врачи?

— Они опускают руки, — прозвучал необнадеживающий ответ.

— Найди других.

— К владыке приставлены лучшие.

— Понятно. — Острые ногти первого некроманта отыграли дробь на каменной кладке. — Ты понимаешь, что будет, если владыка умрет? Ты представляешь, какой хаос начнется в Мортелунде? Орды восставшей, взбесившейся нежити… Даже всем некромантам нашей армии вместе взятым не удастся сдержать их без владыки. Без крови царственного рода, идущего от самого великого духа, Мортелунд станет неуправляемым и канет в пучину бедствий!

— Ты драматизируешь. Не думаю, что владыка скоро умрет. А если и так… — Чернокнижник бодро начал, но, сообразив, в каком гробовом молчании наблюдает за ним первый некромант, умолк на полуслове.

— Договаривай, — прозвучало требовательно и жутко. — Что ты там хотел сказать? Если владыка умрет, то что? Ну?

Полувий сообразил — отмолчаться не выйдет, и рискнул поделиться опасной задумкой.

— Если умрет, мы сможем перекачать его силу в другого, понимаешь? Мы, ведь, уже неплохо эту технику освоили.

— Что? — Глаза Аки налились кровью. — Что ты сказал, книжный червяк?

— Ничего такого, — Полувий миролюбиво развел руками. — Но ты же понимаешь, если владыка умрет, нам нужно будет что-то предпринять, чтобы спасти государство. У тебя есть свои идеи на этот счет?