— Ох, юные друзья мои, — раздался с вершины камня скрипучий голос, — совсем не стоило так рисковать ради вашего покорного слуги.

— Обычно грилли не охотятся на живую добычу, но для вас, похоже, хотели сделать исключение, — скептически отозвался Моа.

— Благословенный камень и милость святой Энолы уберегли меня от смерти, — спасенный улыбнулся щербатым ртом и не по-стариковски ловко соскользнул по намокшему боку валуна вниз.

— Вам повезло, — сухо заметил лич. — Эти грилли — далеко не тугодумы, быстро сообразили, что надо сбивать с себя огонь. Они и камень расшатать, чтобы сбросить вас вниз, в конце концов додумались бы. Десятерым здоровенным тварям провернуть такое вполне под силу.

— Святая Энола знает, кому и когда дарить забвение. Сегодня она сочла, что мое время на этой бренной земле еще не подошло к концу, — не согласился священник.

С этими словами он поднял свою расписанную доску, демонстрируя изображение личу и его спутнице. Моа чуть заметно скривился — слишком много развелось за последнее время сомнительных культов в Пограничье и окрестностях Мортелунда. Има с интересом рассмотрела картину и не оставила нового знакомого без вопросов:

— Почему эта дама хочет бросить своего ребенка оземь? Разве это не жестоко?

— Не оземь, а на людей. Потому что святое Дитя — есть наказание человечества за грехи. Дитя — есть всеобщая погибель, мгновенная и абсолютная.

— Как-то не очень хорошо все это звучит… — Има с сомнением почесала затылок.

— Ах, девочка моя, чтобы понять великую благость деяний святой Энолы, нужно долго учиться и набираться мудрости. Ты хотела бы обрести мудрость?

— Спасибо, как-нибудь обойдусь, — тут же открестилась от предложения девушка, предусмотрительно отступая поближе к личу. Однако любопытство пересилило, и Има задала новый вопрос. — А почему у этой вашей святой круглая прозрачная штука на голове нарисована? Для чего она?

— Чтобы дышать, — прозвучало в ответ. — Стеклянная сфера, наполненная чистым воздухом, будет на челе святой Энолы, когда она поднимется на небывалую высоту, гораздо выше горных вершин и даже облаков, туда, где дышать будет совсем нечем, и сбросит свое Дитя вниз, чтобы обрушить божественный гнев на людей…

— Понятно, можете не продолжать.

Има с надеждой взглянула на лича, полагая, что ему удастся перевести тему на что-то более полезное.

— Эти грилли нападают на деревню? — поинтересовался Моа, пристально глядя на священника.

— Да, они, — невнятно ответил тот, — но я не думаю, что в их нападениях есть что-то страшное. Они лишь наказывают людей за их грязные деяния, как и святая Энола.

— Значит, мы правильно идем, — резюмировал лич.

Поймав за повод отбежавшего от места боя коня, он взглянул на Иму, предлагая продолжить путь. Подслеповатый старик, наконец, разобрался, кто перед ним, и искренне ужаснулся.

— Вам-то зачем в деревню? Вы, как я вижу, вовсе не посланник милостивых святых? А созданиям, проклятым тьмой, не стоит…

— Он, вообще-то, пришел, чтобы помочь жителям, — грубо перебила священника Има. — Мы вместе пришли.

Сказав это, девушка последовала за личем с невероятно рассерженным видом.

Весь путь до Подбережки Има корила себя за лишнее любопытство.

— И надо было мне расспросить его про эту противную Энолу? Теперь только настроение испортилось. Она же злая! Хочет убить всех людей… своим ребенком… cброшенным с небес… Кошмар какой-то! Как можно поклоняться такой злобной святой?

— Не бери в голову. У большинства местных святых подобные замашки, — успокоил ее Моа. — Это же Пограничье. Здесь чего только не встретишь.

— Этот священник — весьма неприятный старикашка…

— Обычный. Не трать свою ярость зря, она тебе еще в бою пригодится. Оставь для грилли хотя бы немного.

Има вздохнула, уперлась в землю взглядом.

— Наверное, ты прав. Но меня просто возмутили его последние слова. Он назвал тебя проклятым тьмой… созданием…

— Старик не сказал ничего особенного. Я, действительно, создан тьмой. И от людей таким, как я, лучше держаться подальше, — бесстрастно отозвался Моа.

А Има все не унималась.

— Но ты ведь помогаешь?

— Это не бескорыстная помощь, а работа. Не самая обыкновенная для лича, но все же. Я взаимодействую с людьми, потому что так сложились обстоятельства. Не случись этих особых обстоятельств — я по-прежнему служил бы Мортелунду.

Девушка успокоилась немного, попыталась заглянуть собеседнику в лицо.

— Ты мне расскажешь про эти обстоятельства? Как-нибудь потом? Когда убедишься, что мне можно доверять?

— Доверять? — Целую половину губ Моа искривило подобие улыбки. — Дело не в доверии. Дело в том, что, чем меньше ты обо мне знаешь, тем безопаснее для тебя.

— Ты обо мне заботишься? — недоверчиво переспросила Има, с подозрением щуря зеленые глаза.

— Нет. Просто рассуждаю рационально. В Мортелунде я командовал солдатами на полях сражений и всегда старался избегать лишних потерь.

Разговор оборвало тревожное фырканье коня. На дороге, круто уходящей за нагромождение острых валунов, виднелись свежие пятна крови. Впереди раздавались взволнованные голоса. Когда путники миновали поворот, им открылась удручающая картина — чье-то окровавленное тело в придорожной траве и двое склонившихся над ним людей.

Это были мужчина и женщина, одетые просто, можно даже сказать, бедно. На мужчине был кафтан, декорированный по рукаву вылинявшим из синего в серый шнуром. На женщине — объемная некрашеная шаль-накидка, из-под которой выглядывал край выцветшей клетчатой юбки.

Мужчина первым повернулся и, заметив лича, встревожился:

— Только ходячих мертвецов нам тут не хватало…

— Подожди, — одернула его женщина. — Это, верно, тот самый мертвец, что за деньги избавляет поселения от нападок разных чудовищ. Ты что, не слышал о нем?

— Ах, этот! Ну, покажи ему тогда, что осталось от Хьёва-бортника после встречи с этими головастыми тварями…

Осталось от Хьёва-бортника не так уж и много, как, впрочем, и от остальных невезучих жителей Подбережки. Их скромные могилы ровным рядом растянулись по краю погоста. Ни на одной еще не проклюнулась трава — свежие были. Все восемь и грядущая, девятая, — уже вырыта и подготовлена.

Погост, неогороженный, без погребальных камней, находился недалеко от деревеньки. Дорога проходила через него и вела к домам у речного берега. От жилищ уже шли люди.

Останки несчастной жертвы чудищ, сложенные в холстину и перекинутые через седло Браслета, были подвезены к краю ямы. Обычно с мертвыми прощались дома, но здесь, похоже, частые смерти стали столь обыденными, что никто уже не горел желанием устраивать церемоний. Тело положили на краю, как было, в ткани, не развернув. Постепенно к нему стеклись немногие селяне. Кто их оповестил — лишь духам известно. Хотя, когда похороны входят в привычку, тут уж и нечуткий почует, что смерть очередного соседа забрала.

Има и Моа отступили в задний ряд — на них косились хмуро и с опаской. Перешептывались.

Люди встали вокруг погибшего полукругом, обратились к женщине, что была при Хьёве на дороге.

— Эстер, скажи пару слов об усопшем, — предложила седая старуха в цветастой не по случаю шали.

Здесь, на юго-западе Пограничья, на погребение было принято надевать неяркое, но ставшее рутиной занятие отмело даже этот принцип.

— Пусть священник говорит, это его работа, — недовольно ответила Эстер, стряхивая с клетчатой юбки комья налипшей земли. Стянув на груди шаль, она указала на дорогу. — Вон он, легок на помине.

Има дернула лича за рукав, шепнула тихо:

— Смотри, тот самый дед.

К погосту, опираясь на сучковатую палку, приблизился во всех смыслах старый знакомый. Похоже, он спешил и здорово запыхался. Высокая шапка сбилась на бок, на лбу выступила испарина, доска с намалеванным ликом Энолы была зажата подмышкой.

— Ох, дети мои! Я не опоздал? — довольно бодро поинтересовался священник.