Но мой организм наотрез отказывался жить просто! Еще в детстве, когда мне очень хотелось плакать, но было как-то стыдно — что я, нытик какой-нибудь? — я как-то без осознанной цели, но научила себя переводить это в злость. Вроде как злиться — более достойно будущей пиратки, чем реветь. Я гордая! Гордая будущая покорительница морей и ваших кошельков… И теперь вот это раз за разом играло против меня, потому что другие-то девицы в массе своей рыдали как дышали! Этот чудный навык передавался девицам от их матерей, старших подруг, сестер, тетушек как тайное искусство, секретное оружие…
И от того, что свои слезные железы я по неосторожности в детстве иссушила злостью, всю жизнь я себя чувствовала, как воин на поле брани без щита и оружия. Теперь я судорожно всхлипывала, пытаясь выдавить из себя хоть слезинку и побежать жаловаться первому, кто развесит уши, но бесовы слезы так просто из глаз не текли. А ведь княжна так хорошо мне зарядила, наверняка и след останется. Просто идеально было бы! Всхлипы звучали уже громче и натуральнее, когда я поняла, что они… не мои.
Я повернула голову и вдруг наткнулась на, кажется, даже не княжну, а на кого-то другого. Потому что ну разве могла она выглядеть так? Плечики мелко вздрагивают, кулачками девушка судорожно трет глаза, а рот по-детски искривлен надвигающимися рыданиями. Вся напряжена, будто плотина, что вот-вот прорвется… и такая трогательная, маленькая. Ну чисто грустный котенок! Сердце защемило.
Что за обиженный жизнью — а точнее, мной — ребенок? Даже мне было ее жалко… Только не говорите, что даже бешеная, как псы преисподней, княжна обойдет меня на этом поле! Ка же тяжело быть неучем… Из горла вырвался нервный смешок.
Девчонка, видимо, расценила его по своему, потому что крупно вздрогнула и вдруг замерла. Подняла на меня ошарашенные огромные влажные глазища, приоткрыла удивленно рот. И вот всю ее грусть тоже вытравило злостью.
— Т-ты смеешься над-до мной?! — прошипела она, нелепо икая от волнения, и вдруг в ее голосе прорезался акцент, — Ну вс-с-се! Ты напросилась, гадина!
Она стояла рядом, так что моментально вцепилась мне в волосы, от чего я чуть не взвизгнула, только в последний момент прикусив язык. Все-таки сильные у нее руки! Я резко поменяла нас местами, дергая девчонку на себя, в угол балкона, где не нас было бы не видно из окон. Как хорошо, что балконные окна были зашторены пусть полупрозрачными, но гардинами, так что оставалась надежда, что нас, скорее всего, никто не успел заметить в этой полсекундной недодраке. За такое втык был бы обеим!
— Да как ты!.. Да я!.. — продолжала неразборчиво сипеть она, пытаясь вырваться из моих сдерживающих объятий и параллельно пребольно дергая волосы чуть не за самые корни.
— Успокойся, сумасшедшая! Вдруг кто-то увидит?! — шикнула на нее я, пытаясь удержать, но она ужом вилась в мох руках, лягаясь ногами, крутила головой — только и успевай увернуть подбородок… будто и правда разом с ума сошла!
— Ненавижу! Ненавижу! Всех ненавижу!.. — всхлипнула она и попыталась меня укусить.
И вдруг резко дернулась, застявляя меня пребольно удариться поясницей о бортик. Я зашипела, сдерживая стон, на секунду ослабляя хватку… И девчонка опять дернулась в руках. Вот только дальше отходить было некуда.
Я успела только тонко и коротко взвизгнуть, понимая, что мы летим с балкона вниз… И не я буду падать на дурную ведьму, а она — на меня!
К счастью, падать было не высоко. К счастью, падать было в кусты. Но так или иначе — падать было больно. Разворошенная прическа прядями цеплялась за, кажется, вообще все ветки округи, не желая выпускать их, и пары клоков волос я-таки лишилась, и пусть княжна всем богам молится, чтобы у меня не осталось проплешин… Спиной я ударилась так, что на пару мгновений из меня выбило дух, и вдохнуть было невозможно, а в плечо с задорным щелканьем чужой челюсти мне с размаха въехал царский подбородок. Напоследок затылком я относительно мягко, но все же ощутимо ударилась о довольно сухую землю.
Сначала я просто тихонько заскулила от боли, забыв обо все на свете, не понимая, почему дышать тяжело, да и вообще — тяжело, а голову щиплет и давит на затылок. Глаза все-таки заслезились, пусть на мгновение, но желание мое, как всегда совершенно не так, как хотелось бы — но исполнилось! А когда чужое тело завозилось на мне, выдавливая полузадушенный вздох, пришло осознание. И намечающуюся влагу глаз высушило бешенством.
Девчонка непонимающе крутанула головой и уставилась на меня.
— Ой… — прошептала она, будто очнувшись.
— Ой? — просипела я в ответ, прощупывая ребра и чувствуя, как теряю контроль, — Ой?!
Теперь уже я резким движением вплела когти в ее патлы, собираясь сполна отыграться за потерянные пряди, и под ее звонкий взвизг крутанула нас в сторону, под балкон, чтобы никто нас сверху не заметил, не помешал… придушить дурную, чтоб не мучалась! Подмяла ее под себя, но лишь на секунду, а потом она спохватилась и схватилась — за меня. С новым запалом.
— Как же ты меня достала!.. — я хлестнула ногтями по ключицам, сдирая кожу, а другой одергивая ее ладонь от своего лица, — Только и можешь, что людям жизнь портить!
Она зарычала, снова нас переворачивая.
— Да! — ответила она хрипло и зло, — Только это! Только это!.. Ненавижу! И тебя, и себя, и всех!
Мы катались по земле, выплевывая оскорбления и накопившуюся злость, наверное, бесконечно. Я потеряла счет времени, счет возможным последствиям и счет оставшимся крупицам благоразумия.
Казалось, будто под нами трясется земля, комья ее то и дело лезли в рот и в нос, и в какой-то момент я стала задыхаться, откашливаясь от грязи, еще больше злясь от того, что в моих пальцах запутался лишь один жиденький клок ее волос, а координация уже подводила меня настолько, что казалось, будто землю штормит вместе со мной… Я отчаянно дернула рукой, отталкивая от себя княжну, в глазах что-то ярко вспыхнула, а девушка придушено взвизгнула.
Она выплюнула что-то откровенно нецензурное на своем языке, а я проморгалась и будто очнулась. На княжне горело платье. А с координацией у меня все было в порядке. Просто землю и правда нервно трясло, будто в лихорадке.
А из бальной залы вдруг донесся визг, за ним другой, третий, топот ног и чьи-то же крики, короткие приказы…
Первым делом я дернулась засыпать землей, загребая ее клочьями из земли вместе с газоном, платье княжны под ее испуганный скулеж. Из ее глаз опять крупными каплями катились слезы, и я бы тоже с удовольствием поплакала, так как на вдохе было больно.
— Не реви! — огрызнулась я, — Кажется, землетрясение, надо уходить…
— Эт-то не землет-трясение, — икнула она, — Это я, — и добавила на грани слышимости, — Опять все порчу…
Она не всхлипывала, не выла. Просто сощурилась крепко-крепко, сжала губы и как-то очень тоскливо подняла лицо к небу, пытаясь загнать слезы обратно. Но они все катились и катились по ее щекам.
Я схватила ее за загривок локтем и притянула к себе, утягивая глубже под балкон, от которого мы почему-то так и не укатились.
— Отстать! — дернулась из рук княжна, — Ты мне не подруга, ты — никто! Никто! Отстать! Ненавижу! Ненавижу… — сипела она, всхлипывая, — Уйди… Оставь… Ненавижу…
Она сказала еще какую-то гадость, потребовав убрать от нее свои грязные руки, а потом вдруг засопела мне в плечо, шепча что-то на своем так неразборчиво и быстро, что я только порой улавливала отдельные слова. Как-то резко вспомнилось, что самой старшей из восточных княжон только двадцать три. А Ярилая шестая. Значит ей не больше семнадцати.
Маленькая еще, можно и простить ей разок. Мне не жалко. Не теперь, когда у нее у кромки волос, пусть небольшая, но проплешина! Всю злость резко выдуло, земля стояла ровно, а в зале успокаивался шум. Я гладила ее по волосам, тоже что-то шепча, даже не вдумываясь в слова.
И как теперь возвращаться в таком виде?
Ой.
Меня, верно, уже хватились. Да и пропажу княжны не заметить не могли. Но выходить на суд публики в таком виде? Как две ободранные кошки? Я усмехнулась, представляя, как весело это могло бы быть, и тут же скривилась от боли в ребрах. Нет, на нагоняй мы себе уже заработали, пожалуй, дурить на сегодня достаточно! Я продолжала поглаживать голову девушки. Она все что-то бормотала, уже совсем тихо продолжая выговариваться. Из-за заложенного носа и мешанины из языков понимала я ее с трудом и через раз.
