— И только попробуй что-нибудь вякнуть герцогу про наш разговор. Я может и огневик, но водопад устроить тоже умею. Поверь, ты не хочешь знать, какие сказки умею рассказывать я!

Я загнала выгуляных и накормленных демонов обратно по будкам, ласково и ненавязчиво обвила обратно локоть графа, и мужчина судорожно выдохнул и тут же вдохнул свежий, такой прохладный воздух в легкие.

— Ваш-ша Светлость… — прохрипел он, нацепляя обратно улыбку, в которой уже, тем не менее, не было насмешки; чуть расслабил воротник, — Вы не будете против, если я открою окно?

— Конечно-конечно, милорд! — кивнула я, — А я пока пойду в комнату отдыха.

— Эм-м… — он прикусил губу и сложил жалостливо бровки домиком.

— Мы мило побеседуем с мисс Ламбри, только и всего! — слегка раздраженно кинула я, — Если вы меня не расстроите своим поведением, то поверьте — я тоже вас не расстрою!

Я прошла в комнату отдыха. На мое счастье, там была только мисс Фиви. Она вскинула на меня ошарашенный взгляд.

Что, не думала, что я до тебя доберусь? Да кто бы тут мне помешать смог!

— Ваша Светлость… — она с вопросом посмотрела на дверь, будто ждала, что вот сейчас кто-нибудь вбежит и уведет меня от нее подальше.

Ее густые светлые, словно пшеница, волосы были уложены просто, но изящно. Мужской костюм выглядел, вроде, непритязательно, но сам факт его наличия на стройном девичьем теле уже привлекал внимание. Она была вся словно светлый дух со старых гравюр. Очаровательна, скромна, невинна и вечно будто чем-то слегка напугана.

— Добрый день! — улыбнулась я и тоже с вопросом посмотрела на нее.

Она продолжала сидеть.

«Попытка но. 3 — успех!»

— Элиза, ну наконец-то! Как все прошло?..

— Дорого, миледи, — сообщила она с такой грустью, будто платила из своих денег.

Я фыркнула и посмотрела на нее с осуждением. Еще бы слуг во дворце можно было подкупить задешево!

— Его Светлость уже сорок минут как во дворце! Лучше скажи, они с Фиви еще не виделись?

— Когда я шла к вам, мне как раз передали, что он пошел в восточное крыло третьего этажа. «Наша» горничная уже там. Скоро увидятся.

Я немного нервно улыбнулась. Ждать новостей всегда так волнительно. Руки слегка вспотели, и я попросила открыть окно.

— Миледи… Чего конкретно вы ждете от их разговора?

Я щелкнула пальцем и откинулась на спинку дивана.

— Жалоб.

Элиза вопросительно вскинула брови.

— Ей есть на что жаловаться?

— Нет, — мотнула головой я, — Но она, скорее всего, будет.

— Она показалась мне довольно милой, в целом, хоть и какой-то излишне пугливой, — немного неуверенно начала Элиза.

— Честно говоря, — улыбнулась я, — Мне тоже. Поэтому я и злилась. Мне надо было понять только ли это от того, как на нее смотрит герцог… Или есть что-то еще? Мне нужно было пообщаться с ней. Наедине. Ведь если она действительно такая, какой кажется… Ну не зверь же я, в самом деле — разворачивать военные действия против милого пугливого котенка! Придумала бы просто, как выслать ее куда подальше с его глаз.

— И что в ней напрягло мою милую леди? — уже с большим интересом спросила Элиза, слегка приподнимая уголки губ.

— Она продолжала сидеть, — я улыбнулась, едва не хихикая.

— Что?

— Я зашла, а она продолжала сидеть! Даже не подумала встать и поклониться! Чтобы секретарь герцога и дворянка, пусть и бедная, могла о таком забыть? И на протяжении всей нашей милой и абсолютно пустой беседы ни о чем, она то и дело… по мелочи мне грубила. Ну знаешь, мама так иногда делает, когда хочет выставить кого-то виноватым. По мелочи, но гаденько задевает собеседницу, а когда та не выдерживает и начинает злиться — строит из себя бедную ничего не понимающую овечку. Дрожащая губа, хрустальная слеза по щеке, попытка быть сильной, готовность простить обидчицу…

— Это как с маркизой Навиль?

— Да-да! — кивнула я, — Вот прям точь-в-точь. И потом маркиза в глазах окружающих склочная истеричка, а матушка — бедненькая жертва.

— Но вы же?..

— Чтоб я после матушкиных выходок на такое разводилово клевала? Нет, конечно, я была мила и снисходительна. Но что-нибудь по мелочи она им наверняка наговорит… Раз уж они готовы ее от меня защищать, хотя я еще ни одной, даже самой мелкой, булавки ей ввернуть не успела… Без обвинений, конечно, ну что-нибудь вроде: «Сама не знаю, чего я так распереживалась… Наверное, просто надумала!» — я пропищала, имитируя ее высокий голосок, — Матушка так пару раз делала. Ни в чем не обвиняя, но росток сомнения посадила, садовница!

Когда пришла подкупленная служанка, я уже успела вся издергаться ожиданием. Очень сложно было дотерпеть, пока за ней закроется дверь, и не расхохотаться раньше. Мисс Ламбри, наша милая мисс Ламбри, полностью оправдала мои ожидания. Что ж, теперь ее точно не жаль!

Вечером в дверь тихонько то ли поскреблись, то ли постучали. Я впустила, и едва приоткрыв дверь, мышкой проскользнула одна из служанок в подчинении Элизы.

— Ваша Светлость, вам письмо из поместья.

— Благодарю, можешь идти, — я махнула девочке рукой и тут же вскрыла конверт.

Ничего хорошего я не ждала. Просто так писать бы мне не стали. По моим прикидкам отец как раз недавно должен был вернуться из заграничной поездки в родовое поместье и после вернуться в столицу. Я пробежала глазами по письму наискось, выискивая главное.

— А-га, — потянула я.

— Что там, Ваша Светлость? — уточнила Элиза, — Ваша матушка…

— Напросилась-таки, — кивнула я.

Мы с Элизой, конечно, предполагали. Долго скучать в поместье маменька не любила, а отец не особливо любил брать ее с собой в столицу. Тем более, недели через три она в любом случае должна была быть здесь к празднованию свадьбы наследника, так что я надеялась, что отец перетерпит день-два нытья, чтобы потом отдохнуть от нее во дворце недели две-три. Но, видимо, из заграничной поездки он вернулся отдохнувшим и разомлевшим, так что быстро сдался ей на милость.

От перспективы общения с матушкой голова начинала болеть уже сейчас.

Дело было в том, что с матушкой мы друг друга терпеть не могли, кажется, с моего рождения. Начать стоит с того, что она и второго ребенка рожать не особливо-то хотела, а третий — был страшным сном для ее фигуры, пустой тратой времени и вообще родилась девочка!

К сыновьям она еще испытывала смутную привязанность, густо повязанную на гордости, что подарила мужу аж двух сыновей, как на подбор умных и красивых, да и сама в привлекательности не растеряла. Поэтому, когда люди вокруг восхищенно вздыхали: «Так это ваши сыновья?! Оба?.. Вы выглядите такой юной, никогда бы не подумал!» — она их почти любила, а может даже и не почти. А уж то, что они кроме батюшкиных очень неплохих мозгов унаследовали ее красоту накидывало в копилку ее любви еще пару баллов.

И тут, как водится, появилась я! Она не ждала, но я не спрашивала. Невзлюбила она меня еще в утробе, но поделать уже ничего не могла. Родилась я тоже умной и красивой. Умнее, чем хотелось бы батюшке, ведь дамам ум ни к чему; и красивее, чем хотелось бы матушке, ведь нахваливать за красоту лет с четырех стали в первую очередь меня, а не ее.

Лет до пятнадцати я искренне считала себя страшилой, каких поискать, ведь матушка, пока никто не видит, грустно вздыхая, объясняла мне, что комплименты мне делают из уважения к ней и отцу, а на самом деле внешность у меня на редкость посредственная: волосы жиденькие, ножки кривенькие, кожа серенькая, а глазки маленькие да и косят немножко.

Да еще и нравом крутым пошла в двоюродного прадедушку отца, за скорейшую кончину которого молились с тех пор, как он научился говорить. Но злобный старикашка дожил аж до двухсот — на несчастья оказавшись очень сильным магом-стихийником, а те, как известно, живут долго. Я, конечно, грустила, что полюбоваться на двоюродного прадедушку, вспоминая которого все, кто его знал, осеняли себя святым знаком, не успела, но считала, что нрав у меня дурной все ж от маменьки. И частенько ей об этом говорила. Ну а кто бы на моем месте удержался?