Матушка как-то мне рассказывала, что устраивает отцу периодически скандалы и обижается на него как в последней раз из-за какой-нибудь ерунды. На вопрос, а зачем, отвечала: «А чтоб жизнь медом не казалась! Если не устраивать профилактических скандалов — начнет воспринимать мое хорошее отношение, как должное!». Дрессировала его, в общем. Не то что бы я считала это правильным, но логика в этом была. Так что я решила совместить приятное с полезным.

Выкрутиться из неприятной ситуации и заодно показать, что мое хорошее отношение — не само собой разумеется не зависимо от ситуации. Не хотел по-хорошему? Будет как матушка учила!

Короче говоря, я обиделась. Но так как виновата-то тоже была я, герцог сейчас сидел и совершенно искренне не понимал, что происходит. Точнее нет — понимать-то он понимал, просто, судя по взгляду, никак не мог осознать масштаба моей наглости. Сама докопалась до его секретарши, сама закатила истерику, ни перед кем не извинилась — и теперь сама еще всем видом показываю, что извиняться надо передо мной. Я и сама от себя была в некотором шоке. Но озадаченность на его лице меня почему-то веселила, так что остановиться я уже не могла.

А еще он смотрел на меня так внимательно. Наверное, я только сейчас до конца осознала, насколько меня раздражал этот его взгляд будто сквозь меня. Будто я просто декорация для сценки или дерево в саду. Что-то неизбежное, но абсолютно незначительное. Это задевало. И заставляло чувствовать себя пустым местом.

И вот сейчас он смотрел прямо на меня, вглядывался, пытался поймать взгляд. И от этого что-то волнительно сжималось в животе, теплели щеки и разгорался азарт. Его удивленный, но тяжелый и строгий взгляд будоражил, требовал раздразнить его еще, вывести из себя. И я наглела в своей обиде все дальше.

Матушка продолжала щебетать, отец сидел с остекленевшим взглядом и считал секунды до того момента, когда прилично будет отговориться работой и сбежать, а между нами с герцогом сгущалось напряжение. Он раздражался, а я смотрела на это с почему-то абсолютно детским восторгом и выделывалась все больше, все очевидней. Матушка уже поглядывала на меня с удивлением и пыталась подать мне лицом какие-то знаки.

И вдруг все это как-то разом прекратилось. Мужчина вдруг успокоился, прищурил весело глаза и откинулся на стул. Посмотрел на меня открыто, будто забавляясь моим поведением. Внутри все обожгло, и я вспыхнула. Волосы на загривке будто привстали. Я поерзала на стуле и нахмурилась; постаралась не показывать смущение и мгновением позже подоспевшего раздражения, но, кажется, не очень удачно. Почему-то его взгляд мне не понравился. Не то чтобы в нем было что-то плохое, просто под ним я почувствовала себя… как-то странно. Неуверенно. Он что-то задумал?..

На прощание он поцеловал мне руку, сверкнув исподлобья глазами как-то совсем не так, как обычно — будто с мальчишеским любопытством. Не знаю почему, но меня это слегка разозлило.

«План по соблазнению но. 7, п. 1 — вроде бы да?..»

Фиви сидела за рабочим столом, устало привалив голову на локоть и смотрела на приглашение. Совсем скоро Первый Бал, который знаменует начало празднование свадьбы наследника. Во всем дворце, да что там — во всей стране! — чувствовалась радостная праздничная суматоха. Все ждали этого с предвкушением. Потому что погулять и повеселиться хочется всем; потому что напряжение на границах, длившееся не один год наконец стекло вместе со страхом войны и разорений; потому что торговые договора с соседней страной идут в комплекте с невестой и обещают много хорошего государственной казне… Все так замечательно складывалось, но уже не для не нее.

Кто же знал, что та склочная матрона окажется матушкой малышки Леоны? Фиви снова вспомнила взгляд герцога, в котором таился вопрос и легкое разочарование. Нет, он не сказал ей ничего плохого, спокойно выслушал — как и всегда — но то мягкое доверние, что было между ними, может уже никогда не вернется. Ведь ей даже нечего было сказать в свое оправдание. Да и не хотелось завираться, когда он так смотрел.

Ну вот опять! Девушка буквально зарывалась в работу, только чтобы не думать о том, как много она на самом деле потеряла из-за одной мелкой ссоры на улице. Хотелось позорно разреветься и побежать к мужчине просить прощение, но что это даст? Он ведь и не злится даже… Лучше бы злился, но от него дождешься!

— Ну что ты, совсем раскисла? — сочувственно спросил Орхан.

— Совсем, — неловко кивнула она, — У нас там, вроде бы, еще письма из герцогства со сведениями по подготовке третьего корпуса лежат? Давай я разберу.

Мужчина покачал головой.

— Никуда письма не убегут, шла бы ты отдохнуть.

Мисс Ламбри вздохнула.

— Мне правда надо тебе рассказывать, куда именно тебе засунуть твое очень важное мнение? — лениво уточнила она, даже не поворачивая в его сторону голову.

Орхан лишь хохотнул на это. Он подошел к ее столу и погладил по голове. Девушка чуть дернулась от его руки, скорее по привычке скорчив рожу, чем всерьез не принимая ласку.

— Тебе не обязательно строить из себя паиньку, чтобы он хорошо к тебе относился, знаешь? — даже сам мужчина понимал, что сейчас она его не услышит, не поверит, но и совсем промолчать не мог.

Она усмехнулась, зло и грустно.

— Много ты понимаешь?!

— Элиза.

— Да, моя госпожа?

— Элиза, — повторила я, разглядывая складки портьер.

— Вы что-то хотели, моя госпожа?

Женщина отзывалась, но не торопила. Была у меня такая дурная привычка иногда просто звать ее, чтобы убедиться, что она все еще рядом.

— Элиза, свет мой в темном царстве.

— М-м-м? — мурлыкнула она, пересчитывая премию.

В такие моменты вид она всегда имела трогательный, как у очаровательного ребенка, которому неожиданно подарили кулек конфет. Потому я частенько выписывала ей премии по какому-нибудь ерундовому поводу. Отец однажды пытался меня остановить, убеждая, что это пустая трата денег, а моя главная горничная и без того получает очень и очень немало, и я ее просто разбалую. Но потом я пригласила его к себе ровно в тот момент, как Элиза в очередной раз любовно пересчитывала монетки, едва замечая, что происходит вокруг. Мы с ним минут пятнадцать тогда молча и завороженно наблюдали за ее манипуляциями. В какой-то момент отец опомнился, тряхнул головой, будто скидывая морок, и молча ушел. Но тему больше не поднимал!

— Элиза, у нас новый план, — поделилась я.

— И какую глупость моя милая госпожа хочет сотворить на этот раз? — уточнила женщина.

— Пока думаю! — честно призналась я, — Но нужно, чтобы это вписывалось в образ роковой женщины. Я буду совращать герцога?..

Я скривилась. И что за неуверенность в голосе?

— Я буду совращать герцога! — вот так-то лучше.

Элиза подняла на меня до смешного удивленные глаза.

— И как именно вы собираетесь… совращать?..

Я раздраженно махнула рукой.

— Ну как все, полагаю! Глазками там похлопать, декольте приспустить, зажать его в темном углу…

— Ну тут скорее он вас зажимать в углу должен… — поправила Элиза.

Я представила, и меня в секунду опалило жаром от макушки до пят, сердце бултыхнулось смущенно в груди и забилось быстрее.

— Вот уж нет! — взвизгнула я, подскакивая, но тут же взяла себя в руки и плюхнулась обратно, — Я сама буду зажимать его по углам! По-моему, так правильнее…

Я, конечно, не была до конца уверена, но стоило представить, как я прижимаю герцога грудью к стене и обещаю неземное удовольствие, сердце забилось ровнее и дыхание успокоилось.

Вот я подхожу к нему с загадочной и чуть порочной улыбкой, которую едва-едва можно рассмотреть за веером. С щелчком закрываю за собой дверь и прячу ключ в декольте. Он гулко сглатывает, отрывая взгляд от моих обнаженных плеч, проходит взглядом по шее и губам и наконец останавливается на глазах. На его щеках румянец, а в глазах поволока.