То ли эти причмокивания, то ли опостылевшая предсказуемость разговора, а может, вид умершей старухи… Не важно, что именно, но что-то заставило комиссара вылить на префекта всю скопившуюся злобу.

— Зачем вы сюда звоните? — заорал Гард. — Увольняйте меня хоть сейчас, только кто же тогда работать будет? Уж не вы ли сами? Вы только мешаете мне работать, вы…

Комиссар не любил злиться. И кричать не любил. Он повернулся к окну, будто желая глотнуть свежего воздуха, и…

ЭТОГО не могло быть. Галлюцинация. Так не бывает.

— Может, у вас у самого есть какие-то версии? — кричал Гард, а сам глядел в сторону подоконника. — Подскажите мне хоть раз что-нибудь ценное, вместо того, чтобы раскуривать ваш вечно сырой табак…

ЭТОГО НЕ МОГЛО БЫТЬ.

Но ОНО БЫЛО.

Гард бросил телефонную трубку.

ОНО прекратилось.

Владелец отеля — длинный лысый человек — подскочил к комиссару и, умудряясь смотреть на него снизу вверх, спросил:

— Вы, конечно, все выясните? Да? Да? Постояльцы выселяются… А у нас ведь лучший отель мира… И я…

Гард отошел. Посмотрел на часы. Пока уберут труп, пока снимут отпечатки пальцев — наступит вечер. Значит вечером придется придти сюда, и, если это действительно было, то утром он узнает разгадку.

— Я могу заплатить вам, я — богатый человек, я… — снова начал владелец отеля, приглаживая руками несуществующие волосы, но, наткнувшись на взгляд Гарда, осекся.

Было ли у Гарда предчувствие? Понимал ли он, с какой силой столкнулся?

Комиссар полиции забыл об этом. Комиссары полиции не помнят о таких мелочах.

…До полуночи Гард мерил шагами номер, периодически поглядывая на подоконник.

ЭТО не происходило.

Тогда он сбросил пиджак, поправил зачем-то кобуру под мышкой и лег на диван. Погасил верхний свет — включил ночник.

Цветок с высоким стеблем и странными фиолетовыми листьями был абсолютно спокоен и отвратительно не таинственен.

Поскольку делать было совершенно нечего, Гард занялся любимым делом сыщиков, а именно: предался философским раздумьям о житейских перипетиях.

«Странные существа — люди, — философски думал комиссар. — Они убеждены, что сами могут легко влиять на что угодно — хоть на природу, хоть на других людей, хоть на космос. Но почему-то думают, что на них ни что влиять не может. Поразвели цветов, куда ни приди — везде стоят, и позабыли, что ведь это — живые существа, и, значит, они не только могут, но должны оказывать на человека определенное влияние. И кто сказал, что только хорошее? Разве все люди могут оказывать одно и то же влияние? Так же и цветы. А вдруг они берут от людей самое плохое? Интересно, куда его потом девают? К тому же, если подумать, что горшок для цветка — та же клетка, то кто знает, что случится однажды, если все цветы решат взбунтоваться…»

Комиссар размышлял как бы абстрактно. Как бы просто так. Между прочим как бы. Он был, понятно, не трусливым человеком, однако все же ему хотелось думать, что ЭТОГО не было вовсе.

Но тут ОНО началось.

Цветок с длинным стеблем начал поворачиваться прямо в горшке. Было совершенно очевидно, что он кого-то высматривает. Комиссар даже знал, кого именно.

Тень цветка медленно поворачивалась по потолку. Фиолетовые листья начали вытягиваться, словно шупальцы неведомого зверя.

Комиссар вжался в стену, выхватил из кобуры пистолет.

«Стрелять в цветок?.. Глупость… Глупость…»

Листья шарили в полутьме — так слепой разрывает руками пространство в поисках чего-то осязаемого, твердого.

Наконец, танец цветка закончился, и Гард увидел, что все листья направлены на него. Прямо на него.

«Может, они стрелять начнут… Глупость… Глупость… Цветы не умеют стрелять… Им нечем стрелять…»

Над головой комиссара погасла лампочка ночника. Номер погрузился во тьму. Лишь безразличные ко всему огни реклам вспыхивали и гасли в черном проеме окна, бросая на потолок, разумеется, красно-кровавый отсвет.

Цветок начал светиться — легким фиолетовым светом.

«Чего я жду? Подойти, посмотреть…»

Гард встал. Сделал шаг к подоконнику. Еще. Еще. И понял, что дальше идти не может: от цветка исходит непонятная энергия, от воздействия которой сердце Гарда начало бешено колотиться, подниматься к горлу, будто ища выхода.

«Три смерти от разрыва сердца… Вот, значит, как…»

Фиолетовый свет разгорался все ярче, гуще, приобретая черный оттенок. И чем больше чернел цветок — тем бешенней колотилось сердце Гарда.

Комиссар потянулся к пистолету, не удержал его — пистолет бесшумно упал на ковер, и Гард понял, что теряет силы.

«Глупость… В меня стреляли десятки раз — и ничего… А тут погибнуть от какого-то паршивого цветка…»

Листьев уже не было видно. На подоконнике стоял черный шар. Пять минут назад это был милый цветок, сейчас — источник энергии такой сокрушительной силы, что бороться с ним человек был не в силах.

Гард упал на колени, чувствуя, что сознание вот-вот покинет его.

Цветок снова закрутился, пока наконец центр шара не очутился как раз напротив сердца Гарда.

«Я — мишень, по которой будет стрелять эта тварь. Идиоты! Опечатали соседний номер, а цветок принесли сюда — гуманисты проклятые! Я же видел, что цветок растет, когда ругался с дураком-префектом. Значит, он концентрирует человеческую злобу, питается ею. Энергия цветка — это энергия злобы, против которой человек безоружен… Нашей собственной злобой он стреляет в нас же самих… Я узнал разгадку, но никогда не смогу рассказать о ней…»

— Ты — сволочь зеленая! — заорал комиссар. — Гнусная зеленая скотина с фиолетовыми листьями! Я разгадал тебя, подлец, и я тебя ненавижу!

И вдруг шар вновь обрел очертания цветка, и начал тянуться вверх. ЭТО началось.

— Жрешь, скотина, мою злобу? Нравится? — кричал Гард. — Гнусный, отвратительный, мерзкий цветок, вздумавший победить человека!

Комиссару удалось поднять пистолет и выстрелить.

Пуля, ударившись о невидимую преграду, упала на ковер и прожгла в нем аккуратную, круглую дырку.

— Так, да? Так? — комиссар уже не кричал — шептал. — Я буду орать на тебя, пока ты не лопнешь. Если люди лопаются от злости, то цветы и подавно должны.

Гард кричал все ругательства, которые знал, — а знал он их, признаться, немало. Листья цветка начали было снова поворачиваться к комиссару, но потом будто забыли о нем. Цветок начал расти, он извивался по потолку, по стенам, но лопаться не собирался.

Никогда в жизни, ни до ни после ЭТОГО комиссару не приходилось кричать и ругаться несколько часов подряд. Но он понимал: стоит ему замолкнуть — листья повернуться к нему, и в сердце будет пущен такой заряд злобы, который не выдержит никто.

Наконец, шатаясь и не понимая, что делает и зачем, Гард подошел к горшку и… слегка толкнув, выбросил цветок на мостовую.

Вот ведь оно как. Пиршествуя, цветок потерял бдительность, и это стоило ему жизни. Известное дело: задумал серьезное предприятие — не надо обжираться.

Горшок упал на мостовую и разлетелся на сотни осколков. Комиссар вышвырнул в окно и стебель цветка, потом рухнул на кровать и заснул тем сном, которым всегда засыпают комиссары после того, как им удается распутать какое-нибудь очень сложное преступление.

А утром на мостовой цветка не было.

«Может он ушел?» — подумал Гард и рассмеялся нелепой мысли.

«Цветок, который создан для того, чтобы мстить людям за их злобу. Этой самой злобой их же самих убивать…»

…Самое странное в этой истории то, что комиссар Гард, у которого была отличная память, забыл, в какой именно стране она происходила. А может, это и не странно: ведь нет такой страны, в которой цветкам, питающимся человеческой злобой, нечего было бы есть.

И кто знает судьбу того растения, которое удалось победить Гарду? И кто знает — единственный ли это подобный цветок?

Надо сказать, что комиссар Гард любил себя больше остального человечества. Он был — как вы, надеюсь, знаете — зарубежный комиссар, поэтому не будем осуждать его за эту простительную слабость. То обстоятельство, что вместе с ним погибнет весь город, а быть может, и все человечество — Гарда не успокаивало. Он даже был готов вычленить себя из человечества, чтобы не погибать за компанию, но это было невозможно.