– Не смею вас задерживать, – она поднялась к двери, достала ключи.

– Почему сын не открыл дверь? – спросил Глеб, глядя на грязные берцы.

– А должен был?

Женщина уже открыла дверь и теперь ждала ухода непрошеного гостя. Глеб посмотрел ей в глаза и обжегся.

– Гордые!? – был ли это вопрос или восхищение, он сам не понял.

– Да.

Ответ оказался понятен простотой и отчетливостью. Она закрыла за собой дверь.

На следующий день Глеб приехал с утра. Он понял, почему мальчик отказался помочь ему в медпункте, понял, для кого понадобились пандусы. Но почему мальчик не смог открыть дверь?

Матери дома не было. Глеб открыл дверь своим ключом, вернее, отмычкой. По закону его за это и за решетку могут засадить, да ладно, чего уж там. Мужчина разулся в прихожей, загроможденной коробками: переехали, но не до разбору. Заглянул в комнату, где вчера сидел мальчик: он снова в той же позе, снова за книгой.

– Вам не говорили, что вламываться в чужую квартиру нехорошо? – мальчишка спрашивал, не отрывая головы от книги.

– Нет, – Глеб стоял в дверях, прислонясь к косяку.

– Чего надо?

– Мне ничего. Это вам нужна помощь.

– С чего вы взяли? – мальчишка оторвался, наконец, от книжки и посмотрел на мужчину.

– Я тоже с характером, так что проехали…

Мальчишка отложил книгу.

– Коляска там, в той комнате. Мы с мамой пытались починить.

Глеб посмотрел на закрытую комнату. Открыв дверь, увидел сломанную инвалидную коляску.

– Останешься здесь или будешь помогать? – спросил Глеб, не оборачиваясь.

– Я не смогу… добраться.

Мужчина обернулся и увидел, как ребенок опустил голову. Скулы выдались вперед, руки сжались в кулаки. Десятилетний парнишка показался ему перышком. Глеб осторожно усадил ребенка на пол, спросил:

– Надо что-нибудь?

– Нет, – мальчик придвинул руками свои непослушные ноги.

– Схожу за инструментами, – сказал Глеб.

Он никогда не ремонтировал инвалидные коляски, не знал, сможет ли починить эту, но должен попробовать. Глеб нашел причину поломки, теперь подбирал подходящий болт. Мальчик ни о чем не спрашивал, лишь внимательно наблюдал за работой взрослого, как его мать несколько дней тому назад наблюдала за работой солдат, чтобы затем самой сделать пандус для сына. Глеб закрутил последний болт: вроде бы все.

– Попробуем? – он посмотрел на ребенка.

– Да, – ответил тот.

Глеб посадил мальчика в коляску. Тот проехал по комнате.

– Спасибо.

Глеб собирал инструмент и сделал вид, что не расслышал.

– Руки можете помыть в ванной. Это тут. Меня, кстати, Данилой зовут.

– А меня Глебом.

Мужчина встал и посмотрел в глаза ребенку, слишком глубокие и умные, совсем не детские. Опомнившись, Глеб прошел в ванную. Журчала вода, но он не спешил. Зеркало, прислоненное к стене, говорило о том, что и здесь не помешала бы мужская помощь: две зубные щетки в стакане тому подтверждение.

Так завязалась дружба между мужчиной и мальчиком. Глеб теперь каждый день приезжал к Даниле, который ждал его. С его матерью мужчина поначалу не встречался, однако, как любую мать, Юлю интересовало, что делал ее сын, тем более, больной. Данила вскользь упоминал, что приезжал Глеб, он не звал его дядей, считая, что теперь они настоящие друзья. Почему же в таком случае друг сына все время уезжает до ее возвращения? Ответа на это вопрос Данила не знал: может, случайно? Интересная случайность…

– Я не педофил.

Глеб стоял в дверях кухни. Сегодня он дождался возвращения Юли. Днем Данила передал вопрос матери. Она только что пришла с работы, заметила машину на обочине, берцы в прихожей, куртку на вешалке.

– Это радует, – Юля доставала из пакета продукты и убирала их в холодильник.

– Что плохого в том, что мы подружились с Данилой? – Глеб не собирался отступать.

– Ничего.

– Но? – Глеб почувствовал в интонации женщины недоговоренность.

– Ответьте на вопрос, большой взрослый мужчина, что мне делать с Даней после того, как вам надоест играть с ним? Что мне сказать сыну? – безжалостные глаза впились в Глеба: увернуться не получится. – Интересное занятие, а главное, необычное, не набившее оскомину: дружба с инвалидом.

Глаза Глеба превратились в щели. Он прохрипел:

– Вы думаете, дамочка, что нельзя дружить с мальчиком только потому, что он инвалид? Да ты глупая курица, не видящая ничего вокруг себя.

– Это ты глупый чурбан, солдафон, которому надоело маршировать по плацу и убивать людей…

Больше они не ругались, впрочем, они вообще мало разговаривали, как и виделись. Юля не пустила бы мужчину и на порог, но Данила ждал его. Мальчику не хватало мужского общения, ох, как не хватало. В школу он не ходил, обучался дистанционно, поэтому общение со сверстниками свелось до минимума, то есть до нуля. Сама Юля вынуждена работать, хотя каждую свободную минуту уделяла сыну, забывая об усталости.

Глеб вел себя чрезвычайно корректно, что было необычно, по мнению Юли, для солдафона. Для него Данила сразу стал сыном. Сначала мужчина спрашивал о занятиях, порой помогал с математикой, с которой у мальчика бывали проблемы. Затем они решали, чем заняться. В последнее время шахматы отошли на второй план из-за моделей. Уже два танка красовались на полке. Сегодня они мастерили третий. Работа весьма кропотливая: надо разобраться в чертежах, аккуратно вырезать все детали, согнуть, склеить. Засиделись допоздна. В дверь постучала мама.

– Можно?

Они не услышали ни стука, ни вопроса. Оба сидели на полу, склонившись под лампой. Глеб вертел в руках микроскопическую деталь, а Данила что-то ему объяснял.

– Да нет же, говорю тебе, это вот…

– Данила, – мама стояла над сыном.

– Ой, мамуль, мы увлеклись. Понимаешь, тут осталось совсем немного, но никак не можем понять.

– Куда уж тут понять.

Глеб услышал в ее голосе издевку.

– Дайте нам пятнадцать минут.

Он посмотрел на часы: поздно. Юля молча вышла из комнаты. Она поставила чайник на плиту: вряд ли сегодня удастся уснуть, впрочем, как вчера, как предыдущую ночь. Женщина с каждым днем понимала все отчетливее: посторонний человек дает ее мальчику куда больше, чем она. Что она может предложить сыну? Безграничную любовь и заботу? Это важно, нужно, но что в будущем? Мальчику необходимо взрослеть, становиться мужчиной, уметь выполнять мужскую работу по дому. Кто научит? Глеб? Хорошо. Она готова смириться с его присутствием в доме. Каковы пределы ее готовности? Они безграничны ради сына, но есть и другой вариант. Что если Глеб по каким-то причинам (ведь неизвестно, чего ради он здесь находится) перестанет к ним приходить. Что тогда?

Юля услышала свист чайника и машинально схватилась за ручку, которая оказалась чрезвычайно горячей. Инстинктивно женщина выронила чайник, он ударился о плиту, перевернулся, и весь кипяток вылился на нее. Именно этот момент, как кипяток ошпаривает Юлю, увидел Глеб, выйдя из комнаты Данилы. Юля онемела от боли, сжав руки в кулаки, словно пыталась собрать остатки своих сил. Глеб очнулся первым. Ему потребовались доли секунд, чтобы оказаться рядом, чтобы отслонить халат, прилипший к ногам.

– Данила! – крикнул он.

Глеб расстегнул халат и осторожно снял его: рука, бок, нога на глазах покрывались яркими красными пятнами.

– Что? – Данила не понимал, что произошло.

– Возьми мой телефон. Найди Бланки, позвони.

Юля плохо помнила, что происходило потом. Очнулась она в палате с капельницей в руке. В горле першило, скорее всего, необычное действие препарата, но боли не чувствовала. Первая ее мысль – о сыне: где он, с кем.

Юля лежала в госпитале ЭСВ. Ожоги заживали. Со временем следы исчезнут, даже если нет – не велика важность. Но так рисковать собой больше нельзя – с кем останется Данила? Пока он с Глебом. Они навещали ее несколько раз. Глеб завозил мальчика к матери, сам тактично удалялся. Данила рассказывал о своих успехах, о том, что прочел, что смастерил. Он скучает, кушает хорошо, лекарство принимает, по утрам делает гимнастику. Глеб ночует у них, спит в зале. У них все прибрано. Цветы поливают. Долго не засиживаются.