Даша решила не вмешиваться – пусть выпутываются сами. Женщина в красном костюме посмотрела на мужчину, но обожглась о его взгляд.

– Вы не против, если мы…

– Против. – Артур развлекался.

– Вообще-то, мы… – начала вторая, что постарше.

– Да мне плевать.

Лекс посмотрел на Дашу: уведи его.

– Артур Георгиевич, пожалуйста, на несколько слов, – Даша не стала дожидаться ответа и вышла в коридор, предоставив возможность Лексу разбираться с представителями вышестоящих органов. Артур вышел. Оставшиеся женщины стояли в замешательстве.

– Будет лучше, если вы вернетесь к своей работе, – Лекс говорил спокойно, пожалуй, умиротворяюще.

– Мы…

– Не стоит. Ничего не случилось – никто не пострадал, потому что здесь, по счастливой случайности, цивилизованные представители Бланки, – Лекс улыбнулся.

– А кто нецивилизованные? – поинтересовалась одна из женщин.

– Мой отец, мой старший брат.

– Что бы они сделали?

Лекс рассмеялся, но отвечать не стал.

– Я считала, что к нецивилизованным, в первую очередь, относится Юлиус Станиславович.

– Бросьте. Юли, если вам и насолил, то не со зла. Он нормальный, понимает человеческие слабости, может наорать, нахамить – на эмоциях. Теоретически, Артур Георгиевич догадывается, что человек имеет право на слабость.

– Ваш отец?

– Он … иной, – улыбался Лекс.

Иной человек вспоминал. В очередной раз чертил узор: Рихард – Ася – Юля – Глеб. В середине Данила. Очередная петелька в полотне жизни.

Если бы не случай с Данилой, Лекс по-прежнему вел себя спокойно, не давая людям повода для разговоров о нем, однако необходимо отвлечь от необъяснимого, ладно, плохо объяснимого. Он решил отвлечь собой, вернее, не совсем собой – слишком контрастно – Соней.

Соня, сколько себя помнила, никогда никому не давала себя в обиду. Нет, не так. Ни у кого не возникало мысли попробовать ее обидеть, задеть шуткой. Дело не в том, что она дочь Бланки, не в том, что у нее братья, которые, разумеется, заступятся – она сама даст сдачу кому угодно – был бы повод. Так было. До Лекса.

Сегодня все началось с самого утра. Началось все дома. За завтраком он с самым наглым видом забрал ее бутерброд, прямо из руки. Пока она приходила в себя от подобной наглости, Лекс его попросту съел, да еще по носу щелкнул. Братья переглянулись, но сочли за лучшее промолчать. В школе на первой перемене он, проходя мимо, дернул Соню за хвостик. Она от неожиданности даже ойкнула, а он, состроив рожицу, помахал рукой. Не бежать же вдогонку (вон как Артур смотрит), а так хотелось (прям, как двинуть ему!). Однако сцена в столовой показала, что утренний бутерброд и хвостик – мелочи, на которые не стоит обращать никакого внимания. Соня, как обычно, села за стол с братьями, уже пододвинула к себе тарелку.

– О, каша, да еще манная. Обожаю, – Лекс нагло уселся рядом с Соней, забрав и тарелку, и ложку, опять прямо из руки, как утром.

– Каково черта? – не выдержала Соня.

– Что какого? Не видишь, я есть хочу, – Лекс отправил очередную ложку в рот.

– Так иди и возьми свою тарелку.

– Я уже взял.

– Это моя.

– Она не подписана.

Братья, что сидели напротив, переводили взгляд с Сони на Лекса и наоборот, но, как и утром, молчали. Соня между тем стукнула Лекса кулаком по плечу.

– Ты чего дерешься? Не даешь мне спокойно поесть.

– Это ты не даешь мне спокойно поесть, – Соня разозлилась не на шутку: он сейчас получит по полной.

– Зачем тебе есть? Хочешь стать толстушкой? Может, еще и прыщавой толстушкой? К тебе так никто на пушечный выстрел не подходит, боится то ли когтей, то ли яда – уж не знаю, чего в твоем арсенале больше.

– Ну, все, ты труп! – констатировала факт Соня – довел ее.

Однако она не рассчитала, какая реакция у Лекса. Пока она произносила эти слова, он оказался в дверях столовой.

– Ой, боюсь! Пойду памперс поменяю, – смеялся Лекс.

– Урод!

Соня бежала за ним с явным намерением убить взглядом, больше оружия на данный момент у нее не было. Лекс ворвался в кабинет директора.

– Прости, – он встал за креслом Даши, которая просматривала бумаги.

– Убью! – Соня ворвалась в кабинет, широко распахнув дверь.

Пока она бежала за Лексом, не обратила внимания, что он скрылся в кабинете директора – кабинет и кабинет. Увидев перед собой маму, девочка пришла в еще большую ярость: ничтожный червь – спрятался за ее же маму, в кабинете директора школы. Ну, она ему сейчас задаст такую трепку.

– Мама, я его убью, ей богу.

– За что?

– Он заслужил, честно.

– Можно подробнее.

– Утром он слопал мой бутерброд.

– Просто съел, – Лекс показал язык.

– Мам, он бесит меня.

– Соня, нельзя ли изъясняться нормальным языком? – строго спросила мама.

– В школе дергает за хвостик. Меня никто не дергает. Сейчас съел мою кашу.

– Каши стало жалко? Жадина!

– Мама, вот опять. Рожи корчит.

– Ябеда – корябеда, зеленый огурец, на полу валяется – никто его не ест.

– Мама!

– Я поняла. Сядь. Соня, садись. Саша, в чем дело?

– Ни в чем. Нельзя сделать что-то просто так? Чего она ябедничает? Побила меня, между прочим.

Впрочем, последние слова он сказал уже без озорства. Задумывалась, по мысли Лекса, веселая игра, в которую будут играть двое, остальные, по желанию, подыгрывать. Однако молодой человек сказал… он помнил, что сказал – к ней никто не подходит, действительно, на пушечный выстрел. Сидит, опустив глаза – запомнила. Начнет извиняться – она поймет. Не извиниться нельзя – не желая, обидел девочку, очень сильно обидел.

– Тебе так жалко каши для старшего немощного брата? – он схватился за спину и шаркающей походкой заковылял к Соне. – Ох, спина, родимец ее возьми, болит – отбила чья-то рука. Ох, – он сел рядом с сестренкой.

– Мама, я пойду на урок – звонок был.

Дверь закрылась, Лекс распрямился.

– Саша.

– Прости. Я, не подумав, произнес слова, которые не имел права произносить – обидел Соню.

Он поднялся. Когда вошел в класс, все заулыбались: наверное, досталось от Дарьи Дмитриевны – примолк. Урок шел своим чередом, как вдруг Лекс встал и без объяснений вышел. Открыв дверь в спортивный зал, он знал, что случилось. Она не плакала, даже не думала. Обида заглушала боль в корне. Лекс опустился на колени – надо осмотреть ногу. Да иди ты – ответ читался во взгляде. Пришел Смит. Он обнял Соню и держал так, пока Лекс расшнуровывал кроссовок, снимал носок, осматривал лодыжку. Вывих, пусть и со смещением, но вывих. Смит крепче прижал к себе ребенка, стараясь забрать предстоящую боль. Лекс резко дернул ногу – послышался щелчок. Артур уже нес Соню к машине. Дома ее уложили в кровать, напоили лекарствами, устроили ногу, но все это заглушала боль от обиды. Лекс не пошел наверх, сидел внизу, на кухне. Зашел Артур.

– Лекс! Так не пойдет.

– Как?

– Так, как делаешь ты.

– Я обидел ее.

– Знаю.

– Она упала с турника из-за моих слов.

– Вероятно.

– Я виноват.

– Так пойди и извинись.

– Ей очень больно – боится, что никого никогда не будет с ней рядом.

– Так скажи, что будешь ты.

– Речь идет не о брате.

– Пока скажи, как брат.

– Я не хочу лгать. Соня – не тот человек, которому можно врать.

– Послушай, Соня – сильная девочка. Она найдет возможность отомстить тебе – вы будете квиты.

Соня знала, что он обязательно придет, знала, что сейчас он винит себя за слова, сказанные сегодня. Еще никто не говорил ей о ней самой, но это была правда. Обижаться на правду глупо. Она сильная… Дверь открылась без скрипа. Вошел Саша. Он подошел к кровати и сел на пол. Соня могла стукнуть его по плечу или щелкнуть по носу, но руки казались неживыми. Лекс взял их в свои – замерзла – потер, согревая дыханием. Гусиные мурашки пробежали по всему телу девочки – он почувствовал это.