— Ладно, — отец хлопает в ладоши, привлекая внимание. — Марин, давай садись уже. Иначе не начнём вообще. То один со временем не считается, — кидает он камень в мой огород, а я уж думал, небеса разверзлись и сегодня обойдемся без этого. — Теперь ещё один. Нафига нам два бестолковых мужика в одном семействе, Лен? Может, подумаешь ещё, знакомить ли нас?

— Пап, прекращай. Валя классный. А Рус вообще ни разу не бестолковый, хорош уже меряться вашими мужскими штуками, а?

Только Ленке отец сносит такую дерзость. Сказал бы такое я или кто иной — на кол. Незримый, моральный, болезненный. Но любимой дочке прощается все.

— Кстати о бестолковых, — переключает внимание отец. — Видел твою школьную подружку сегодня, ее мать к нам в гастроэнтерологическое положили. Язва и подозрение на цирроз. Бедная девочка. Такая мать… А ты своих родителей не ценишь, отцу дерзишь.

— Машку что ли?

Ленка игнорирует последние слова, сказанные в ее адрес. А меня буквально подкидывает на стуле.

— Смотри, кто разнервничался, — отец тычет в меня вилкой с наколотым салатом. — Помню, не ровно к ней дышал. Красивая, кстати, выросла, с этими своими огромными глазюками.

— Что? — я в шоке от заявления отца.

— Ой, да ладно, Русик, ты за Машкой истекающий слюной бегал, мы все знаем, — со скучающим видом говорит систер. — Она и со мной общаться из-за тебя перестала. Видимо, закапал весь ее королевский подол.

— Да я… Заткнись, а?

Сердце снова устраивает бешеные скачки, а ладони вспотели. Теперь понятно, куда она пропала, не до меня было.

— Так, а что с ее матерью? Серьезно все?

— А вот пошел бы в медицинский, знал бы, насколько язва и цирроз серьезны! — не унимается отец.

— Да куда уж мне со своим недалеким умом по твоим стопам идти было! Ты забыл, отец, на детях же природа отдыхает, — не могу сдержать сарказма.

Мама тяжело вздыхает, Ленка косится на меня с уважением.

— Да уж, заметно, — сухо говорит глава семейства.

— Я, пожалуй, пойду, такой не идеальный.

Встаю с места, но мать пригвождает меня тяжёлым взглядом, а потом переводит его на отца.

— Адам! Не надо снова ссориться из-за пустяков. Сегодня праздник.

— А кто ссорится? Мы высказываем свое мнение, да, сын?

— Просто наши мнения ни по одному вопросу не совпадают, мам, — потакают я отцу. — А я все же пойду. У меня дела появились срочные.

Систер выходит меня проводить в коридор.

— Зря ты так, с папой же по-другому надо, что-то мимо ушей пропустить, где-то подмаслить.

— Не мое это, Лен. Пусть принимает как есть, он же родитель.

— Так что, даже с Валей не останешься познакомиться?

— В другой раз.

Влезаю в ботинки и задаю вопрос, который меня давно волнует.

— А что ты имела ввиду, когда говорила про королевский подол?

Ленка морщится, словно эта тема ей неприятна.

— Русик, ну ты же помнишь, какой Машка всегда была? Словно она выше всего этого… выше всех. Мы дружили, конечно, но эта ее манера меня просто бесила. И то, как все парни за ней бегали тоже. Даже ты!

— Я думал, хорошо это скрывал, — пораженно хмыкаю я.

— Я тебя умоляю, даже родители видели!

— Я люблю ее.

Ленка застывает с ошарашенным лицом. Не знаю, зачем это сейчас говорю. Просто мне необходимо сделать что-то, чтобы пути назад уже не было. Чтобы окончательно убедиться — я не сдамся. Сделаю все, чтобы мы были вместе.

— Мы снова вместе.

Добиваю я сестру.

— Все расскажу тебе, когда приведу ее заново знакомиться с вами.

Треплю систер по макушке и удаляюсь, не дав ей возможности закидать меня вопросами.

Почти сразу удается проникнуть в соседний подъезд. Я смутно помню этаж и квартиру Мышки, но точно могу сказать, что на двери висел стремный деревянный номер квартиры. По нему и буду ориентироваться, надеясь, что за годы ничего не изменилось, и его не сняли.

Мысль, что она может быть дома у матери меня даже не посещала. Я знаю, какие отношения у них, ещё в школе она не просто так сбегала к нам каждый вечер и не уходила до последнего. Я помню, как катились слезы по щекам мелкой, когда она впервые рассказывала мне о пристрастиях ее матери.

И вот теперь цирроз. Вопреки мнению отца я не настолько тупой, чтоб не понимать, что это из-за алкоголя и что это серьезно, даже если только на начальной стадии. Бедная Машка опять взвалила на себя проблемы взрослой женщины. И вполне вероятно, что сейчас она здесь.

На четвертом этаже вижу ту самую дверь и даже отсюда чувствую зловонный запах неблагополучного жилища. С гулко бьющимся сердцем нажимаю на дверной звонок. Спустя бесконечные тридцать секунд дверь открывается, и на пороге стоит она.

Я люблю ее. Теперь сердце уверено в этом на тысячу процентов. Я делаю шаг и прижимаю мелкую к себе. Ее тихие рыдания отзываются щемящей болью в груди.

Самое лучшее лекарство от тоски — крепкие объятия. Крепкие мужские объятия. Объятия любимого мужчины.

Стою, должно быть, миллион лет в проходе, прижимаясь к родной груди и размазывая сопли-слезы по его рубашке. Он ничего не говорит, только гладит меня по спине и горячо дышит в волосы.

Я не собиралась сегодня рыдать. Ничего такого глобального, ужасного или неожиданного не случилось. Все вполне закономерно и просто, но отчего-то я испытала огромное облегчение, увидев Руслана на пороге. Да, вот так, это слезы облегчения.

— Почему у тебя телефон выключен? — наконец, говорит он.

— Разрядился, а зарядку дома не смогла найти, кажется, оставила ее в гостинице. Так глупо.

— Очень глупо, — тихо подтверждает он, но не осуждающе, мягко. — Я волновался.

— Прости.

Рус немного отстраняется и заключает мое заплаканное лицо в ладони. Его большие пальцы нежно стирают влагу с моих щек.

— Извиниться должен я. Так по идиотски получилось вчера… а сегодня твоя мама.

— Она в больнице сейчас.

— Я знаю, отец сказал. Был на ужине у них сейчас и узнал. Так тебя и нашел.

Ах да, сегодня с утра видела его в больнице. Но мы не разговаривали, не до этого было. Только обменялись приветствиями.

— Помнишь квартиру? — не знаю, почему улыбаюсь.

— Помню, как мы часами целовались, облокотившись на эту дверь, — смеется Рус.

— Здесь такой срач, моя квартира отдыхает в сравнении с этой, — иронично подмечаю я. — Хотела убраться здесь, пока мама…

— Помочь?

— Ага.

Руслан не говорит ни слова, когда проходит внутрь. Просто снимает пальто, расстегивает запонки и закатывает рукава рубашки. Я достаю огромные мешки для мусора и загружаю туда хлам, который уже не несёт никакой пользы. Рус скатывает липкий ковер.

— Мне кажется, проще вызвать клининг, — сопит он.

— Наверное, — я останавливаюсь и облокачиваюсь о стол. Это рационально. А я устала.

— Поехали домой.

Че подходит ко мне и протягивает ладонь.

— Не уверена, что хочу к тебе.

— Почему?

— Давно у вас с ней в последний раз…

Руслан не удивляется вопросу, смотрит мне прямо в глаза, отвечая.

— Недели полторы назад.

— Ладно, — киваю я. — Я смогу с этим смириться.

Обдумываю всю эту ситуацию несколько секунд, а затем едва заметно улыбаюсь.

— Но матрас твой придется сжечь!

— Пожалуйста, только не матрас, я так долго искал идеальный! — Рус улыбается в ответ. — Давай обойдемся постельным бельем. Хотя оно тоже не из дешевых, а парочка из египетского шелка…

Стукаю его кулаком в плечо.

— Ладно, ладно, простыни, матрас, да хоть всю квартиру, если тебе станет так легче.

— Это уже, конечно, лишнее. Но от всех поверхностей, которых она касалась, придется избавиться.

— Их не так много, поверь.

Руслан прижимается лбом к моему лбу. Мы часто дышим, прикрыв глаза. Хорошо, спокойно, уютно. Грохот открывающейся двери застаёт нас врасплох. Входная дверь сильно бьётся о стену и слышится, как в квартиру вваливается вусмерть пьяное тело. Мне хорошо знаком этот звук, я много лет дрожала, укрываясь от него под одеялом.