Катя хлопает в ладоши. Бабуля наклоняется к трубке и кричит: «Тома, занимайся делами. Этим егозам спуску не дам».

Послезавтра экзамен. Но учебу мы бросили. Пекли оладьи, пили чай. Я разложила и застелила диван. Улеглись спать. Как же не болтать в постели? Был первый час ночи, когда я стала засыпать и в предсонье видела жесткие нездешние травинки. Возник посох. Знаки его светились ярко-желтым, как расплавленный металл. Я узнала что, они значат. Увидела остатки болота, карьеры, светящиеся точки вокруг. Сон вытянулся из меня, как в трубу. Пришли знания, и я их поняла. И еще время. Его совсем нет. Делать надо сейчас.

Я вскочила. Катя сонно повернулась. Натянув трико, я постучала к бабуле. Сзади выглянула Катя: «Маша, что случилось?». Открыла баба Лида в ночнушке, жмурясь из темной прихожей на свет.

– Бабуля, прости, разбудила. Надо срочно деду Егору позвонить

– Ох, сама-то в порядке? – Вздохнула она, пропуская меня… Зажгли свет. Я нашла телефон. Добавочный номер коммутатора записан на корке блокнота. Дед подошел быстро.

– Алле, дед Егор. Я тебе банки забыла отдать. Завтра занесу.

– Помыла?

– Еще как. Чистые. Чище не бывает. Сама занесу.

– Ну, заноси. Жду.

– Девка совсем с ума спятила, – ругается баба Лида, – завтра то не позвонить было?

– Прости, бабуля. Очень неудобно получилось. Боюсь деда расстроить.

– Ох, взбалмошные, ложитесь спать.

Спать мы не легли. Я одевалась, как в лес. Катя широко раскрыла глаза и молчала.

– Катя, так надо. Я сейчас уйду тихонько. А ты спи. Если все хорошо будет, то вернусь к утру.

– А если не хорошо?

– Тогда задержусь. К тебе огромная просьба. Говори всем, что мы вместе были, спали, и я никуда не ходила?

– А можно, я с тобой?

– Кать, меня надо прикрыть. А кто, кроме тебя мне поможет?

– А если ты не придешь? Я с ума сойду. И что твоей маме скажу.

– Я приду, я знаю. И чем быстрей уйду, тем вернее будет.

Мы погасили свет. Я прислушалась. Мир жил ночной жизнью. Где-то смеются, слышно далекое неразборчивое пение под гитару. Катя обняла меня, прижавшись теплой щекой. Я поцеловала ее в эту щеку и крадучись шагнула за порог. Снизу услыхала, как щелкнул замок.

Ночь полна жизни. Но лучше ни с кем не встречаться. На мне все темное. Слышу шарканье по дороге. Звук далеко разносится. Повязала платок, закрыв лицо. Идти решила через Собачий поселок. Так быстрей и меньше шансов встретить кого-нибудь. На дороге сейчас гуляют. Каникулы начались. Пьяные компании уже догнались и ищут приключений. Или нашли и сидят около сараев, обнимают и целуют девчонок. Не знаю, почему так неблагозвучно назвали несколько улиц на окраине Варегова, но собак я там не встретила. За домами началось поле. Тропинку еле видно. Хорошо, что надела сапоги. То и дело вступала в лужи. На поле можно не бояться, все равно иногда сажусь на корточки и прислушиваюсь. Дошла до асфальта. На дороге никого, а вот Шольшу надо обойти. Раздается шум, а потом и рев мотора. Проносится без фар на полной скорости мотоцикл «Минск» с тремя веселыми людьми. Это такое местное развлечение – гнать с выключенными огнями по дороге. Поэтому пары гуляют по обочине. Мотоцикл развернулся и укатил обратно. Я перешла асфальт. Справа от меня кладбище. Старые деревья замерли темными клубами, в глубине треснул сучок. Иду, где мягкая земля, чтоб не шуметь. Через километр деревня. Лают собаки. У деда горят все окна. Сам он у калитки. Не слова не говоря запускает меня в дом. Свет гасится везде, кроме кухни, где плотно задернуты занавески. Да и там только слабый ночник.

– Так я и думал, что все внезапно будет. Это лучше всего. Рассказывай.

– Чтоб заблокировать кольцо, надо одно из звеньев закрыть.

– Ты выход в виде кольца увидала?

– Да. Есть звенья его. Вижу, как светящиеся дырки или точки. Если хоть одну загасить, то пройти оттуда не удастся. Думаю, раньше в них тоже такие палки торчали. Только кто-то их выдернул. Еще бы найти, кроме этой, но я больше не видела.

– Хватит и одной.

– Точку потом, если снова проход запускать, придется разгонять чем-то. Там шары или камни показали. Не разбирала. Но нам же и не надо.

– И где точки?

– По краям болота. Самая удобная и доступная рядом с ямой, откуда железяку вытащили.

– Наверное, в свое время кому-то ее удалось спрятать. Но мы ту историю не узнаем.

– Палку нужно вбить в точку, потом нагреть. Раскалить.

– Чем? Костер разводить?

– Костра мало. Уголь надо с мехами.

– У меня две паяльные лампы есть. Сталь до температуры ковки нагревают. Попробуем.

– Тебе, деда, виднее. Сейчас идти надо.

– Ага. Только идти туда, если по дороге, километров пятнадцать. А если через Варегово, то чуть меньше.

Дед стал собираться. В рюкзак положил лампы, какие-то свертки, сверху привесил топор. Мне досталась пластмассовая канистра бензина. Завернутый в черную тряпку посох понес сам. Погремев во дворе дед выкатил велосипед:

– На этом поедем. Все лучше, чем пешком.

– А через Варегово не быстрее?

– Если это то, о чем я думаю, и ты не ошиблась, то возвращаться через карьеры нам не надо.

На багажник постелили кусок ватного одеяла для меня. Дед толкнулся и с натугой начал разгонятся. На асфальте стало легче, но я слышала, как он натужно пыхтит.

– Давай, сменю.

– Ну, еще чего придумала. Доедем.

Через пару километров я все же его уговорила. Он ростом примерно с меня. Чуть тяжелей. Я справляюсь. Но когда в горку – оба спешиваемся и идем.

– А ты когда на велосипеде кататься научилась?

– Не знаю. Будто всегда умела.

Три часа ночи. Уже светло. Скоро взойдет солнце. Мы закатили велосипед в кусты. Идем к лесу. Торчат верхушки знакомого ельника. Свою яму нашли быстро. От нее метров пятьдесят в сторону болота я нашла точку. Проплешина без травы. Около метра в диаметре.

Дед скинул рюкзак. Я показала на середину плешки. Звон ударов обуха топора спугнул беззаботно кричащих рассветных птиц. Вогнав посох до половины, дед расставил две паяльных лампы соплами на него. Моя канистра опустела. Дед подкачал воздуха. Ждали, когда лампы разогреются. Наконец, пошло ровное гудящее синее пламя. Через пять минут дед потрогал жезл.

– Холодный!

– Дольше надо, значит. Ничего другого не видала.

– Бензина на час только.

Я отошла в сторону, где березки реже. На их верхушках дышало восходящее солнце.

– Маша, иди быстрей! – негромко зовет дед. Я подхожу. Горелки дуют пламя. Рисунок чуть четче. Дед Егор показывает вниз. Смотрю. На проплешине песчинки земли дрожат, будто внизу гигантский магнит. Марево жара пленкой стоит над ними.

– Что это? От горелок?

– Не знаю. Не было так.

– Смотри деда, рисунок четче стал. – Знаки выделились и теперь подсвечивали малиновым светом, – накаляется.

Через десять минут земля ощутимо мелко подрагивала. Частички земли уже подпрыгивали сантиметров на десять, зависая в воздухе. Пазы в посохе светились оранжевым.

– Немного еще, – я, как завороженная смотрю на знаки.

– Маша, давай-ка отойдем подальше, – дед отводит меня на десяток шагов.

И вовремя – возник гул. Частицы земли и мусор поднялись в воздух на полметра. Жезл засветился и вдруг ушел в землю, словно забитый гигантским молотом. Частички закружились вихрем и осели. И из пятна в небо ударил белый луч, какие бывают на морозе. Только этот виден при солнце.

– Смотри, – дед показывает в сторону. Там далекие лучи, заканчивающиеся в небе, более тусклые, чем наш. Лучи простояли пять минут, стали затихать и вовсе пропали. Мы крадучись приблизились к проплешине. Жезла не было. Паяльные лампы тоже пропали.

– А где горелки? – я прячусь за дедом.

– Теперь уже неизвестно. Кому-то будет сюрприз, если окажутся в том мире. Пора нам отсюда, – сказал дед.

Мы почти бегом добрались до велосипеда. Но проехать удалось только до асфальта. Колесо сдулось.