– Мама эту песню обожает.

– Лариса тебе не звонила?

Ответа не последовало, так как открылась дверь, и в офисное помещение вошла сама Лариса. Всеобщее оцепенение было коротким. Всего два страусиных шага, и Лариса обняла Павлину.

– Соскучилась по вам. – Женщина кивнула «Макаревичу».

Тот провел руками по груди, расправляя обновку.

– Подписал? – Лариса сняла с плеча большую сумку из добротной кожи, вынула из нее кухонные емкости, завернутые в фольгу.

– Кто, что подписал? Новая сумка? В ней утюг? – Павлина радовалась встрече и примирению. Пританцовывая, она заглядывала в глубину новой Ларисиной сумки.

– Директор. Заявление об уходе. Утюг для мамы.

– Ты увольняешься?

Неподдельное удивление сотрудницы заставило Ларису подойти к своему столу, на котором так и лежал с пятницы лист с заявлением об уходе.

Павлина, прочитавшая его из-за плеча коллеги, произнесла:

– Мы его не видели, и ты ничего не говорила. Так ты стол по этому поводу накрываешь?

– Выходит, что нет, – рассмеялась Лариса.

– Что у тебя в фольге?

– Омлет, утром запекла для вас в австрийской духовке. Сказка!

– Омлет? Или духовка? – подал голос «Макаревич».

Лариса вспомнила необыкновенную духовку в шикарной квартире мужчины из дома напротив, лукаво посмотрела на коллег и произнесла:

– Жизнь – сказка.

– А ну давай рассказывай, рассказывай… – потребовала Павлина, заглядывая в глаза Ларисы. – У тебя глаза шоколадные, с вкраплениями.

Лариса согласилась. Она теперь знала об этом. Утром ее глазами восхитился компактный мужчина, назвав их рябенькими.

Есть один день в году, утро которого, будто причастие, действует на каждого. Любой выходящий на улицу в это утро человек делает шаг в первозданный, невладанный мир. В холодном воздухе звенящая тишина. Словно свадебное платье надела природа. Белым-бело вокруг. И не просто бело.

Бело-нежно, бело-чисто до осязаемого хруста. Все это осветляет взгляд и делает мысли такими же. Как в церкви…

Белым-бело, только следы от лап вороны елочной мережкой вышивают замысловатый узор на пяльцах дворика. Снежное его покрывало пока еще тонкое. Потому лапки птицы, проваливаясь в снег, достают до земли. Черные следы на белом, как плохое и хорошее. У каждого идущего по жизни хватает и того и другого. Но белого все же больше. Или это память заставляет нас помнить дольше и ярче хорошее и отодвигает на второй план плохое. Низкий поклон ей тогда за это.

Черное на белом – классика. Вороне много лет. Ворона много знает. До всего есть интерес. Проживает она не только свою жизнь, но и жизни всех обитателей двора. Одни ей симпатичны, но события за окнами их квартир скучны и однообразны. Даже сидящие на своем посту бабушки-старушки не оживляются при виде таких людей и продолжают монотонно отправлять в рот семечки. За окнами несимпатичных вороне людей происходят интересные действия. Наблюдать за ними – порой одно удовольствие, но если несимпатичные люди вышли во двор, держаться от них надо подальше. Швырнуть в ворону чем попало могут и обозвать обидно. Зато как оживляются при их появлении бабушки-старушки. Но куда активнее становятся их перешептывания, когда из подъезда выпархивают старшеклассницы.

А ежели состоялся выход одной из дам, живущей в гордом одиночестве, наши бабушки на глазах молодеют. По направлению их взглядов вороне всегда можно определить, за каким окном разворачиваются жизненные события или баталии именно сегодня. Несколько взмахов крыльями, и ворона получает тому зрительное подтверждение. Зимой и лавочки пусты. Совершая ежедневный облет, ворона сама отслеживает события, происходящие у жителей дворика.

Вот открылась форточка в окне третьего этажа и стряхнула с себя порцию снежного пуха. Аккуратная белая шапочка из снега украсила голову птицы. У окна, в которое заглядывает ворона, подоконник деревянный, в виде ящичка. В него летом выставляются хозяевами горшки с домашними цветами. Птице удобно в нем сидеть и наблюдать за людьми, что за стеклом.

Из открытой форточки слышится мужская и женская воркотня, вперемежку с детским повизгиванием. Три пары глаз разглядывают ворону и три пальца радостно тукают о стекло. Люди рады вороне.

«Смейтесь, смейтесь, я о вас все знаю».

Взъерошилась рассерженная птица, стряхивая снег с головы и клюва.

За этим окном жили двое, он и она. Жили не тужили лет пятнадцать.

Все, как положено, любовь, свадьба, венчание даже было. Бытует в народе выражение «не пара». Вот оно часто звучало в их адрес от людей. Звучало, звучало, да так и прилипло к ним навсегда.

ОНА преподавала в нескольких вузах города. Интеллигент в каком-то там поколении. Стройна, общительна, обворожительна. Весь световой день проводит среди молодежи. Большой теннисный корт по выходным – почти традиция. Когда она выпархивала из подъезда, поворачивались головы как бабушек, так и всех мужчин и мальчишек двора.

ОН прораб-строитель в колхозных масштабах. Возводил свинарники и коровники там, где в них возникла потребность. Выбеленный солнцем ухарский чуб, щетинистые скулы, заливистый смех и громкий храп. Дома бывал редко. Скитался с бригадой по области от одного хозяйства к другому. Новые люди в таком количестве, да еще мужского пола – редкость для деревни. Всюду они желанны и обласканы. Загорелые торсы строителей притягивали взгляды сельских жительниц, что подогревало и так неспокойную кровь в жилах мужчин. Солнце, воздух и вода – это лучшие друзья!

Всегда на виду, всегда в настроении. Этакие бодрячки-весельчаки по жизни. Он и домой возвращался с чувством где-то там выполненного им долга.

Искренне удивлялся, выслушивая упреки жены в свой адрес. Казалось, что еще ей надо?

Пятнадцать лет – срок немалый, а детей нет как нет. И не то чтобы не хотели, а вот нет, и все тут. Подруги, родственники, как мухи, жужжат да жужжат по этому поводу. Соседи, коллеги по работе судачат об этом же. Набралась она смелости и записалась в медицинский центр на обследование.

Неделя ушла на сопутствующие процедуры и анализы. Результат оказался положительным, обнадеживающим, мало того, оказалось, что вся ее женская сущность ждет не дождется этого самого события. За радостью возник вопрос. Чтобы ответить на него, врачи настоятельно рекомендовали пройти обследование и мужу. Всем известно, как трудно поддаются мужчины на уговоры сходить к врачу. А тут еще по такому вопросу.

– Здоров как бык! Да любая доярка сочтет за честь… – ревел голос мужа в ответ на попреки жены.

Не задался и в очередной раз разговор. И пошли у них с того дня сердечные разногласия. Возникали обиженное молчание, если он был дома, рвущие человека изнутри раздумья и сомнения, если они были врозь. Помощь пришла от родителей как с ее стороны, так и с его. Семейный совет постановил и затолкал упирающегося бригадира в медицинское учреждение. Унижения натерпелся по самые уши, а тут еще диагноз, как кнутом через спину! Сужение какого-то там канала. При выбросе чего-то это «чего-то» гибнет или теряет свою жизнедеятельность. Подолгу теперь сидели он и она на лавочке. Он угрюмо молчал, много курил и плевал в сторону вышагивающей вокруг них вороны. Она много и горячо говорила. Отрывисто так, короткими предложениями и после каждого делала паузу. Ответа ждала и не дожидалась.

– Можно взять ребеночка.

Пауза.

– Ой, чую, не полюблю я чужого.

Пауза.

– Можно и без них прожить.

– Дел ваших там тьфу, и готово. Остальное, все самое главное, во мне формироваться будет. Мое – это твое. Может, это «тьфу» кто-то другой сделает?

Описать реакцию мужа на сказанное женой не представляется возможным.

Отношения промеж них стали сходить на ноль. Причина тому – гордость. Она отстаивала свою позицию появления ребенка. Он наотрез отказывался принять «чужого выродка». Не прошло и месяца, собрал он вещички и ушел.

Долго не открывались за окнами этой квартиры плотные шторы. И днем, бывало, часто горел ночник. Старушкам надоело косить глаза в сторону затемненных окон. Но время течет и все меняется. Шторы были раздвинуты, стекла помыты. Перемена цветов в вазе на подоконнике стала происходить каждые три дня. И в один из теплых июньских вечеров, она легко впорхнула в открытую дверцу дорогущего автомобиля. Единственное, что успели заметить соседи, это холеные мужские руки и белоснежные манжеты на руле управления машиной, якобы даже с бриллиантовыми запонками. Количество бриллиантов на них, в пересказах, увеличивалось пропорционально количеству дней отсутствия беглянки. Затем все это стало обрастать догадками, переходящими в какие-то ужасы. И вот прозвучало предложение сообщить в милицию. Но, слава богу, обошлось! Загорелая, по-новому подстриженная пропащая вернулась и весело угощала сидящих на лавочке мандаринами, сыпала в руки соседей фундук. Плетеная яркая шляпка и та ушла в качестве подарка малышке из соседнего подъезда. За суматохой и раздачей гостинцев бабули так и не успели задать свои животрепещущие вопросы.