Помогали еще и братья с сестрами. И покатились года.

Маринка подросла и пошла в школу. Хлопот прибавилось. Так за повседневной суетой и проходила ее молодость.

Много раз к ней сватались женихи. Всем отказывала. Самой казалось, что душа сделалась ледяной и бесчувственной, уже неспособной кого-то полюбить. А просто так – не хотелось. Да и побаивалась она мужчин.

После гибели Виктора уже шел одиннадцатый год, а она все жила вдовой. И близко никого не подпускала. Создала свой мир и жила в нем тихо и спокойно. Работала дояркой да возилась с домашним хозяйством, воспитывала дочь.

Так бы оно и было, если бы не прошедший по весне слух. Слух о том, что в Кульково появился странный житель. Ну и пусть себе бы жил, но это был он – ее Николай!

Еще тогда, в начале мая, услышав эту новость, она вдруг почувствовала, как в душе у нее что-то дрогнуло. Неожиданно воспоминания охватили сознание. Что бы она ни делала, куда бы ни пошла, всюду перед глазами всплывал его образ. Того стройного, симпатичного паренька, который признавался ей в любви на скамейке под ивами.

И вот сегодня она его увидела! Это событие вызвало в ней такую бурю чувств, с которой ее дремавшая доселе нежная женская душа никак не могла справиться. Она хотела и боялась этих чувств. Ибо они напрочь рушили тот созданный ею тихий спокойный мирок.

Тяжелые воспоминания снова заставили ее заплакать.

Тоненькие ручейки соленых слез потихоньку струились из сомкнутых глаз и устремлялись в разбросанные по половику белокурые локоны волос.

Сама того не заметив, Светлана Сизова (в девичестве Крылова) уснула глубоким неспокойным сном. Слишком много переживаний свалилось в последнее время на ее хрупкие плечи.

Получив пенсию, Николай накупил в местном магазине продуктов впрок. Рассчитывал на месяц. «Нечего сюда по жаре шляться».

Полюбезничав с продавщицей, он отправился к Витальке Кривокрасову – тому самому шоферу, который довез его когда-то со станции.

С тех самых пор они поддерживали дружеские отношения. Кривокрасов не придавал особого внимания разным слухам и сплетням, ходившим о Цыганкове. Помогал ему по мере возможности. В общем, не сторонился, как многие. Несколько раз они вместе рыбачили на Зеркальном. Зачастую Виталий подвозил Николая из Глазовки домой.

Вот и теперь Цыганков шагал к приятелю за помощью. Хотел попросить, чтобы тот довез купленный им газовый баллон. Наконец пришло время выбросить старый, коптящий керосиновый примус.

Кривокрасов ползал на четвереньках вокруг машины. Руки по локти в мазуте. Красная выцветшая от солнца рубаха вся мокрая от пота. Он что-то искал. Даже не заметил подошедшего Николая.

Последний хмыкнул, обнаружив свое присутствие:

– Ты чего это, горе-водитель? Земле кланяешься? Уж не золото ли потерял?

– А, привет, – на минутку приподнялся от земли Виталий. – Ага, золото!

– А если серьезно?

– Если серьезно, то эту колымагу давно в овраг нужно! Ей сто лет в обед. А я все пытаюсь из дерьма конфетку вылепить. И ведь ни за что тружусь!

– Да, брат, жизнь у вас не мед, – посочувствовал Цыганков. – Только за что ты на меня кричишь?

Виталий махнул рукой.

– Ладно, извини. Надоело все. Ты по делу зашел?

– Ну, да. Баллон довезем ко мне? У Силиных купил.

– Довезем. Только нужно пружинку найти.

– Найдем.

Вместе они обнаружили нужную запчасть и поехали к Силиным. Загрузили баллон. Теперь в Кульково.

По дороге почти молчали. Пару раз Виталий останавливал автомобиль и, проклиная жару, лентяя завгара и негодный радиатор, доливал воды в систему охлаждения.

Окружавшая их степь была похожа на огромную выжженную пустыню. И только размытые, шевелящиеся в полуденном зное светло-зеленые контуры увядающих лесополос несколько стирали это жуткое сходство.

Будучи парнем общительным, Кривокрасов под коней пути все же разговорился.

– О чем задумался, Робинзон Крузо? – начал он с шутки, поглядывая на сосредоточенного приятеля.

Тот сразу не понял, что обращаются именно к нему. После сказал:

– Почему это так? Эх и народец в деревне! Кому хочешь кличку пришьют.

– Да не обижайся. Я просто так. Ты ж один живешь. Еду на примусе готовишь, как в доисторическое время.

– Много ты знаешь, – беззлобно заметил Николай. – В доисторическое время примусов не было.

Замолчали оба. В раскаленном воздухе слышался только глухой рокот автомобиля да скрип его ходовой.

Цыганков первым нарушил паузу. Будто решившись на что-то важное, серьезно спросил:

– Слышь, Виталь, а что Светка Крылова живет с этим Витькой? Как там его. Сизов, что ли?

Кривокрасов, обливаясь потом, притворно сощурил близко посаженные к переносице глаза.

– Похоже, наш Робинзон стал мыслить о Пятнице!

– Хватит зубы скалить, – неподдельно обиделся Николай. – Просто интересно стало. Кажется, ее повстречал сегодня у почты. Мы ведь дружили…

Виталька, поняв, что приятель не желает шутить, всерьез продолжил:

– Ну и дружите дальше. Сизова уже лет десять назад как бревном убило. Выпивши был да и поймал «ворону». Лес – он шуток не любит! А Светка одна-одинешенька, с дочкой век коротает. Женихов на раз отшивает. С характером!

– Наверное, мужа любила?

– Ага. Как собака палку! Дубасил ее Витька. Алкаш эн был. Натерпелась, вот и не желает больше. Находилась: синяками. А там кто его знает? Чужая душа – потемки!

– Это точно, – согласился Цыганков.

Остальную часть пути проехали молча.

Сгрузив у дома баллон и сумки с харчами, отправились на Зеркальный. До вечера купались.

Уже часов в шесть Виталька поехал назад в Глазовку. А Николай занялся хозяйственными делами.

Накормил кроликов, полил огородик. Все это время крутился у него под ногами пушистый пепельного цвета щенок. Звали его Тишка. Цыганков завел четвероногого друга недавно. В Глазовке у одноклассника ощенилась болонка. Вот он и наградил щеночком.

На вечерней заре, сидя на отремонтированном крылечке, наблюдал Цыганков за своими питомцами. Как тихо и спокойно было здесь! Как приятно забыть, что в мире есть страх, насилие и боль! Ему казалось, что теперь все это осталось где-то далеко-далеко. А может, этого и нет вообще? Может, все, что с ним произошло, – это только страшный сон? Может, он никогда и никуда не уезжал из Кульково? Память-память. Если бы ты хранила только хорошее!

На ночь Цыганков пооткрывал в доме и на веранде все двери. Пусть наполнит жилище прохладный ночной воздух.

Лег на кровать. Долго ворочался. Думал о Светке: «Ну и что же, что вдова? А тогда предала меня, нашу любовь». Неожиданно вспомнилось утро в квартире Ермаковых, заботливый голос Анны, запах пирогов. «Да, у меня тоже могло все это быть! Только вот предала. Ладно, не буду больше о ней думать».

Сделав усилие, он заставил память переключиться на другое. Вспоминал о службе, о том, как пришел в войска молоденьким лейтенантом. Сколько было амбиций, сколько надежд! И все-таки, уже засыпая, Николай снова подумал о Светке: «Нет. Все равно нужно с ней поговорить. Объясниться, что ли? Ведь такая любовь была! Почему все так получилось?» В ту ночь Цыганков плохо спал. Ворочался и часто поднимался. Ему все мерещилась Света. Та, которую он когда-то любил. Она то смотрела на него с фотографии, то крепко целовала на скамейке под ивами, то звонко хохотала, совсем как на выпускном вечере.

Только под утро ему удалось более-менее спокойно придремать. И приснился ему нехороший сон. Идет он по краю глубокого оврага. Снизу тянутся к солнцу стройные деревья – цветущие липы. Воздух напоен сладковатым ароматом буйного цветения. На душе легко и спокойно. Красотища!

И вдруг на другом конце оврага сквозь деревья замаячила женская фигурка. В бледно-розовом платьице, с пышными белыми волосами. Она мечется по краю обрыва и что-то отчаянно кричит. Слов не разобрать.

Это Светка! И у него предчувствие того, что ей грозит опасность. Полный решимости помочь, Николай намеревается преодолеть овраг. Подбегает к самому краю и в ужасе вскрикивает – земля отвесной скалой уходит куда-то вниз. Дна пропасти не видно.