«Ой, чего это я? Ведь нет мне перед ним прощения, – устало подумала Света. – Ну и пусть! Расскажу все как было. Никому ничего не говорила, а ему скажу. Только его же одного и любила».

Она еще долго не могла уснуть, вспоминая свою первую непорочную любовь. Перебирала в памяти каждое движение, каждый вздох, каждый горячий поцелуй.

Света так увлеклась, что вдруг неожиданно поняла, поймала себя на мысли о том, что хочет повторения всего былого. Но ей было очень страшно самой себе признаться в том, что она все еще любит Николая. Он ведь совсем другой. Да и она уже далеко не та. Нарастающий страх зашевелился в женской груди. Он остался там навсегда после времени, прожитого с Виктором. И теперь был постоянным ее спутником. Именно он заставлял относиться к мужчинам с большой опаской. Похож ли теперь Николай на того паренька, которого она любила? Не затаилась ли в его душе обида на нее – на Светку? Захочет ли он понять ее? Тысячи вопросов хороводом кружили в сознании засыпающей Светланы. Но она была уже не в силах искать на них ответы. Последнее, о чем она подумала, прежде чем уснуть: «Где взять силы на завтрашний день?! Господи, помоги! Я и так долго страдала!»

Цыганков проснулся рано. Сделав несколько физических упражнений, побежал к пруду. Каждое утро он там умывался.

Вообще после больницы Николай очень ревностно относился к своему здоровью. Да и армейская привычка сказывалась.

Окатив голый торс прозрачной водой Зеркального, бывший капитан легкой трусцой вернулся в дом. Оделся. Вышел во двор.

Тишка юлой вертелся у ног. Цыганков покормил кроликов. Прошелся по огородику. Чтобы хоть чем-то заняться, дабы убить время, стал чинить крышу на старой клетке. Ничего не получалось. Он все время думал о предстоящей встрече. Из-за этого пребольно стукнул молотком по пальцу. Отбросив инструмент, просто сидел, наблюдая за бегущими по небу сентябрьскими облаками. Казалось, что время остановилось.

Насидевшись, он снова пошел, теперь на огород. Хотел собрать овощи, но споткнулся и, падая, угодил рукой в сырую грядку. В сердцах отбросил ведро. И вдруг понял: чтоб эн сегодня ни делал – ничего не будет получаться. Потому что мысли заняты другим.

Цыганков запер дом и не спеша направился к пруду. Еще утром он заметил несколько проехавших туда легковушек, из окон которых торчали бамбуковые удилища. «Наверняка будет с кем поболтать, скоротать время. И до Глазовки, глядишь, подбросят. А то что-то пасмурно. Того и гляди дождь пойдет. Лезь тогда по грязи. И когда же кончится этот день?» – всю дорогу вертелось у него в голове. Но то, чего он опасался, не случилось. Дождь так и не пошел. Почти целый день провел Николай возле пруда в обществе знакомых глазовских рыбаков. Те удачно удили пузатых, круглых, как тарелка, карасей.

К вечеру, договорившись с Андрюхой Лужиным насчет поездки в Глазовку, Цыганков вернулся домой.

Управ ил хозяйство. Переоделся в одежду поприличнее. Как раз в это самое время подъехал на своей старенькой «копейке» Лужин.

Обратившись к Тишке с просьбой охранять дом поприлежнее, Николай прыгнул в машину. Через мгновение они уже ехали в Глазовку.

Лужина Цыганков помнил еще со школьной скамьи. Тот, правда, был старше лет на восемь. Теперь ему около сорока. Среднего роста, с необычайно жилистыми руками, тонкой шеей и слишком большими глазами. Он всю свою сознательную жизнь проработал в родном колхозе на тракторе. Николай еще удивлялся тому, как это Андрюхе с тоненькой, как былиночка, шеей, удается управлять такой махиной, как «Кировец». Голова же может отвалиться!

Лужин словоохотливостью не отличался. Ехали молча. За исключением нескольких, случайно сказанных фраз.

В другое время Цыганков, несомненно, похвалил бы в душе спутника за то, что тот не лезет с дурацкими расспросами. Но только не сегодня. Чем ближе подходил момент встречи со Светой, тем сильнее билось его сердце. Молчать было выше всяких сил. Нужно было хотя бы разговорами снять напряжение. Отвлечься.

Не зная с чего начать, Николай, смотревший через окно автомобиля на сумеречную степь, в поля, неожиданно спросил:

– А чего это колхоз стал так мало сеять?

Андрюха, продолжая уверенно вести машину, скептически усмехнулся:

– Ты что, с луны свалился?

– Да нет, – удивился ответу Цыганков.

– Как же нет, если такие глупые вопросы задаешь. – Глаза Лужина заблестели. Николай сообразил, что затронул больную тему. А тот уже продолжал: – Какой сейчас месяц?

– Сентябрь.

– Правильно. В этом месяце обычно люди зябь пашут. Но последние года лично я в этом месяце сижу на рыбалке. А «Кировец» мой – на усадьбе гниет! То солярки у них нет, то запчастей. Куда все подевалось? Куда? Десять тысяч гектар зяби поднимали в былые годы! А теперь? Не на Марсе же тогда все происходило, а у нас, здесь, под носом. Молчим, сопим. Народ, он что?! Над ним издевайся – не хочу! Будет ждать, пока живьем в землю закапывать не станут. Третий год без зарплаты сидим, и ниче! Дети у всех, семьи. Жить как?! Мужики шутят: приехал бы к нам какой-нибудь американец или немец в начальники. Может, хоть бы он стал зарплату платить. Не все равно нам – на кого горбатиться?! А то кооперативы производственные! Извиваемся, как ужи, лишь бы выжить. Не нужны! Никому не нужны!

Цыганков молча смотрел на разгоряченного Лужина, на его жилистые, лежавшие на руле руки работяги. «Да, страшно, когда люди готовы работать хоть на кого, хоть на черта с рогами, лишь бы спастись, прокормить семью. Сбежал от проблем, – думал он. – А тут их, оказывается, еще больше. Вот тебе и глушь!»

Андрюха умолк, только когда впереди заблестели разбросанные в сумерках огоньки глазовских уличных фонарей.

И вот она – окраина. «Копейка» остановилась. Цыганков выбрался на воздух и поблагодарил водителя:

– Спасибо за политинформацию, всего хорошего!

Тот только улыбнулся. До полного спокойствия ему было еще далеко.

– Не за что. Понял теперь, почему колхоз стал так мало сеять?

– Да!

– Ну бывай, пока.

– Пока.

«Жигуленок» чихнул и с пробуксовкой рванулся вперед. Через минуту он скрылся из вида. А Николай пошагал навстречу блиставшему огнями поселку.

Когда в полутьме повернул на знакомую улицу, где-то в сердце Глазовки грянула проигрышем гармонь, задорный женский голосок запел:

– Улица, улица – улица широкая…

И тут же ему завторил мужской басок:

– Почему ж ты, улица, стала кривобокая!

«Прямо про меня!» – усмехнулся Цыганков. С гордостью и сожалением покачал головой: «Вот народище! Годами без копейки работают, еще и песни поют. Да еще как поют!»

Все случилось так, как он и предполагал. Стоило только увидеть Светкин дом, как ноги сделались ватными. Каждый следующий шаг давался ему с огромным усилием. Подготовленные слова и мысли разлетелись, будто стая распуганных охотником куропаток. Хотя именно сейчас нужно было сохранить хладнокровие и ясность ума.

Он подошел к колонке и нажал механизм. Побрызгал в лицо холодной водой. Утерся чистым носовым платком и, почувствовав некоторое облегчение, решительно зашагал к дому Светы.

Целый день носившиеся по небу темные холодные тучи наконец не выдержали, и на землю посыпался меленький дождик. Но Николаю было уже все равно.

Свет горел только в крайнем оконце. Войдя во двор, он и постучал в него. Раз – перерыв, раз-два – перерыв, и еще раз. Совсем как тогда, в юности. Да, он не забыл!

Обычно после этого условного стука Света пулей вылетала из дома. Предупреждающе звала: «Коль, ты? Обожди, Ваньку уложу». Это о меньшем брате.

Теперь же после небольшой паузы на крыльце появилась женщина, мало чем похожая на ту взбалмошную девчонку. Та была веселой хохотушкой, а эта – строгая, молчаливая, повязанная темным платком. Время, время, время! Она быстро, стараясь не смотреть ему в глаза, глянула куда-то под ноги и почти прошептала:

– Входи.

Цыганков вошел следом за ней. Разувшись в коридоре, шагнул в комнату. И вдруг только теперь понял, что не сможет сказать ни единого слова. Ну что он скажет? Почему не дождалась? Или почему вышла за другого? Нет-нет, это было все не то…