«Он же так молод! – удивился Хронист. – Ему никак не может быть больше двадцати пяти… Как же я не заметил этого прежде? Он может переломить меня голыми руками, точно щепку. И как я мог хоть на миг принять его за трактирщика?»

И тут он увидел глаза Квоута. Они потемнели, сделавшись такими густо-зелеными, что казались почти черными. «Вот кого я искал! – подумал про себя Хронист. – Вот человек, дававший советы королям и бродивший древними путями, не имея иного проводника, кроме собственного разума. Вот человек, чье имя сделалось в университете одновременно похвалой и бранным словом!»

Квоут по очереди уставился на Хрониста и на Баста. Ни тот, ни другой не сумел долго выдержать его взгляда. После неловкой паузы Баст протянул руку. Хронист, поколебавшись какую-то долю секунды, подал руку каким-то рывком, точно совал ее в огонь.

Ничего не случилось. Оба, похоже, были несколько удивлены.

– Удивительно, не правда ли? – ядовито сказал им Квоут. – Пять пальцев из плоти, и кровь внутри! Еще чуть-чуть – и можно подумать, будто на том конце руки – разумное существо!

Лица у обоих мало-помалу сделались виноватые. Они разжали руки.

Квоут плеснул что-то из зеленой бутылки в оба стакана. И этот простой жест его преобразил. Он как будто выцвел, снова сделавшись самим собой. В нем осталось очень мало от того темноглазого человека, что стоял за стойкой минуту назад. Хронист посмотрел на трактирщика, с рукой, замотанной в белую тряпку, и ощутил горечь утраты.

– Ну вот, – Квоут подвинул им стаканы. – Возьмите, садитесь вон за тот стол и поболтайте пока. Желательно, чтобы, когда я вернусь, оба вы были живы и дом не был объят пламенем. Договорились?

Баст смущенно улыбнулся. Хронист взял оба стакана и вернулся за стол. Баст последовал было за ним и чуть было не сел, но потом спохватился, вернулся и сграбастал бутылку.

– Смотрите, не особо налегайте на это пойло! – предупредил Квоут, уходя в заднюю дверь. – Я не хочу, чтобы вы хихикали, когда я примусь рассказывать!

Двое за столом завязали неловкую, напряженную беседу. Квоут ушел на кухню. Несколько минут спустя он вернулся и принес сыр, каравай черного хлеба, холодную курицу, колбасу, масло и мед.

Они пересели за стол побольше. Квоут расставил тарелки. Он деловито суетился, ну ни дать ни взять – трактирщик! Хронист исподтишка наблюдал за ним. Ему просто не верилось, что этот человек, который мурлычет себе под нос, нарезая колбасу, – тот самый, кто буквально только что стоял за стойкой, грозно темнея глазами.

Пока Хронист собирал бумагу и перья, Квоут через окно посмотрел, на какой высоте стоит солнце. Лицо у него сделалось задумчивым. Наконец, он обернулся к Басту:

– Много ли тебе удалось подслушать?

– Почти все, Реши! – улыбнулся Баст. – Слух у меня острый!

– Это хорошо. А то восполнять упущенное нам некогда. – Он перевел дух. – Ну что ж, тогда вернемся к рассказу. Мужайтесь: история меняет ход. Дальше она пойдет под уклон. Все становится мрачно. Собираются тучи.

Зимой дела у странствующих актеров идут ни шатко ни валко, однако Абенти употребил это время с пользой и наконец-то взялся всерьез учить меня симпатии. Однако, как это часто бывает, особенно у детей, ожидания оказались куда более захватывающими, чем вышло на самом деле.

Было бы неправдой сказать, что симпатия меня разочаровала. Но, честно говоря, я действительно был разочарован. Магия оказалась совсем не такой, как я ее представлял.

Она была полезна. Этого отрицать нельзя. Бен использовал симпатию, чтобы ставить свет на наших представлениях. С помощью симпатии можно было развести огонь без кремня, можно было поднимать тяжести, не громоздя веревок и блоков.

Однако в первый раз, как я увидел Бена, он каким-то образом призвал ветер! Это была не обычная симпатия. Это была настоящая магия, как в сказках. И больше всего на свете мне хотелось узнать эту тайну.

Весенняя распутица осталась позади, и труппа колесила по лесам и полям западного Содружества. Я, как обычно, ехал на передке Бенова фургона. Лето как раз решилось вновь дать о себе знать, и вокруг все росло и зеленело.

Около часа все было тихо. Бен подремывал, придерживая одной рукой провисшие вожжи. И тут под колесо попался камень, нас тряхануло, и мы оба очнулись от своих дум.

Бен выпрямился на сиденье и обратился ко мне тоном, который я про себя называл «у меня есть для тебя загадка»:

– Как бы ты поступил, если бы тебе надо было вскипятить котелок?

Я огляделся, увидел большой валун у дороги и указал на него:

– Вон тот камень лежит на солнце, он наверняка нагрелся. Я связал бы его с водой в котелке, и теплота камня вскипятила бы воду.

– Камень с водой – не самая эффективная связь, – поддел меня Бен. – На нагревание воды пойдет всего лишь одна пятнадцатая энергии.

– Но сработает же!

– Ну да, согласен. Но это слабый вариант. Ты способен на большее, э-лир!

Он принялся покрикивать на Альфу и Бету – знак, что он действительно в хорошем настроении. Ослики отнеслись к этому так же спокойно, как и всегда, несмотря на то что Бен обвинял их в таком, чего ни один осел наверняка по доброй воле делать не станет – особенно Бета: старушка отличалась безупречным моральным обликом.

Бен остановился на середине тирады и спросил:

– Ну а как бы ты заставил вон ту птицу упасть на землю? – Он указал на коршуна, кружащего над пшеничным полем у дороги.

– Наверное, никак. Он же мне ничего не сделал.

– Ну а гипотетически?

– А я и говорю гипотетически. Не стал бы я этого делать.

Бен хмыкнул:

– Замечание принято, э-лир. Но все же, как именно ты бы это сделал? И поподробней, пожалуйста!

– Попросил бы Терена его подстрелить.

Бен задумчиво кивнул:

– Хорошо-о… Однако дело касается только тебя и той птицы. Этот коршун, – он негодующе указал на него, – сказал какую-то гадость про твою матушку!

– О-о! Тогда моя честь требует защитить ее доброе имя самому.

– Именно так!

– А перо у меня есть?

– Нет.

– Да Тейлу ж ты… – я перехватил его неодобрительный взгляд и прикусил язык. – Вечно ты все усложняешь!

– Эту дурную привычку я подхватил у одного ученика, который слишком умен для своего же блага. – Он улыбнулся. – Ну а что бы ты мог сделать, даже если бы перо у тебя было?

– Связал бы его с птицей и намылил его щелоком.

Бен нахмурил брови – то, что от них осталось.

– Каким связыванием?

– Химическим. Наверное, вторым каталитическим.

Бен задумался, помолчал.

– Вторым каталитическим… – Он поскреб подбородок. – Это чтобы растворить жир, который придает гладкость перьям?

Я кивнул.

Он задрал голову, посмотрел на птицу.

– Такое мне даже в голову не приходило! – сказал он со сдержанным восхищением. Я принял это как комплимент.

– Но тем не менее, – Бен снова посмотрел на меня, – пера у тебя нет. Как же ты заставишь его упасть на землю?

Я размышлял несколько минут, но так ничего и не придумал. Тогда я решил попытаться сменить тему урока.

– Ну, – небрежно сказал я, – я просто призвал бы ветер, и он сбил бы птицу с неба!

Бен бросил на меня расчетливый взгляд, который дал мне понять, что он прекрасно понял, к чему я клоню.

– И как же ты бы это сделал, а, э-лир?

Я почуял, что он, возможно, наконец-то готов открыть мне тайну, которую скрывал все эти зимние месяцы. И в то же время меня осенило.

Я набрал в грудь побольше воздуху и произнес слова, связывающие воздух в моих легких с воздухом снаружи. Я прочно укрепил свой алар, сунул большой и указательный палец в сложенные трубочкой губы, и свистнул.

В спину мне дунуло ветерком, ветерок взъерошил мои волосы, тент фургона на мгновение вздулся. Возможно, это было простое совпадение, и тем не менее я невольно расплылся в торжествующей улыбке. В первую секунду я, как идиот, ухмылялся Бену. Лицо у Бена недоверчиво вытянулось.