– Только своим внутренним взором, – пояснил Дэнс. – Все стихии связаны, так или иначе. Наше сознание пытается все вписать в какое-то мерило, чтобы поделить непонятное на уровни. Конечно, в реальности связь со стихией никакой цифрой не выразить, но условно понять сильнее или слабее ты некого врага, а также какой стихией он обладает, можно вполне. Все сводится к сосредоточению и силе воли…

– Вот же нудит, – вставил Вирк. – Рассказал бы я вам о подъемах и что нужно делать, если они случаются…

Катерина хихикнула при этих словах, а вот Дэнс совсем не обрадовался вмешательству. Цимба и вовсе уже начала забывать, что эти двое стоят рядом, и потому даже удивилась.

– Хватит рассиживаться! – возмутился Дэнс. – Пока не стемнело достаточно, идите найдите себе полезное занятие!

Они ушли, что-то нашептывая друг другу, слышались смешки Катерины и новые пошлости от ее парня, которые он стал говорить громко, едва они спустились с крыши в жилище. Это было обычным делом.

Хранители тьмы жили на четвертом этаже неказистого жилого дома, затерянного среди точно таких же домов в районе обветшалого рынка, на востоке города. Четвертый этаж представлял собой заброшенный чердак, приведенный в порядок хранителями, но все равно остающийся неуютным. Дэнс называл это место их «летней резиденцией». Цимба очень скучала по своей комнате, которую делила с сестрой еще недавно. Но смирение постепенно приходило к ней: вернуться нельзя, иначе церковь просто повесит ее на площади, как поступила с теми несчастными.

– Значит, мне нужен сперва контроль? – спросила Цимба, Дэнс явно сбился с мысли, нужно было немного его направить.

– Да. Вспоминай, что я говорил тебе вначале: тьма повсюду, ты должна научиться призывать ее, велеть ей прийти.

– Как же тьма повсюду, если сейчас день?

– А если убрать свет, что останется?

– Да, но… это же не… то есть, мы же не можем убрать солнце, значит, пока день – тьмы не будет!

– Но если бы могли, то осталась только тьма, верно? Но кто тебе сказал, что свет полностью вытесняет тьму, а не просто маскирует ее? Просто поменяй их местами в своем воображении. Ты ведь учишься чувствовать в темноте и должна понимать о чем речь. Что если это чувство было бы зрением, тогда получалось, что сейчас темно, а светлеет тогда, когда уходит эта затеняющая штука, – он показал на солнце. – И вот тебе еще одно упражнение для ума: что если убрать и тьму, и свет, что останется? Смысл противоположностей стихий сводится к этому. Это как у стихий огонь и вода. Конечно, настоящее название стихии не имеет к огню такого уж прямого отношения. Тепло, она называется тепло или температура. Это часть ее сущности и то, что она из себя представляет. А что тогда такое холод? Это ровно обратное. Потому холод принадлежит противоположной стихии – воде. Которую тоже звать бы иначе, ведь вода только одна из ее форм. Она звалась бы не холодом, разумеется, но… Но ты поняла смысл?

– Вроде бы, – голова у Цимбы уже болела от попыток вникнуть в слова Дэнса.

– Как нельзя представить мир без света и тьмы, ровно так же без холода и тепла одновременно. Стихии слились для рождения нашей реальности. Отличие света от тьмы в том, что он сильнее, но, лишь когда он есть. А тьма есть всегда, только слабеет при свете. Понятно?

Вечерами они сидели на чердаке. Дэнс распределил время так, чтобы Цимба привыкала к темному образу мыслей, как он пояснял это сам. Ночь была отведена для практических занятий, потому что в настоящей темноте вызвать стихию легче. Пока практика сводилась к бессмысленным жестам и упражнениям для разума, наподобие разных головоломок на тему стихий. Дэнс уверял, что их стихия отрицает материальные привязанности, потому и позволяет нырять через себя, минуя пространство. Хотя само пространство никуда не исчезало; Катерина рассказывала Цимбе, что все равно чувствует расстояние, когда обращается в темное пятно, и она вынуждена проскальзывать его в форме тени, пусть со стороны это и выглядит как просто исчезновение, и затем появление. В любом случае Дэнс утверждал, что физическое чуждо стихии тьмы, потому никаких сложных упражнений и нагрузок не требуется. Практика не слишком отличалась от теории, даже пресловутые жесты для вызова силы Дэнс называл «приемами новичков», сам он жестами не пользовался и отзывал силу, ровно как и призывал ее, просто раскрытой ладонью, одной силой разума, как он говорил.

Если ночью тренировались, то утро отводилось на сон. Сны Цимбы стали очень насыщенными, в плане событий, но побледнели, потеряли краски. Дэнс говорил, что к этому легко привыкнуть, он и сам уже много лет видит только такие сны. День уходил на теорию: учитель наставлял Цимбу, обучая мыслить «по-темному» даже когда светит солнце, или скорее вопреки дневному свету. Ну а вечер был временем отдыха. Хотя даже вечерами Цимбу не оставляли в полном покое, она ощущала, будто вернулась в школу, которую не так уж давно окончила. Дэнс все повторял про ее большой потенциал, ощущаемый им, про огромный и сложный путь, обязанный привезти весь мир к его темной судьбе.

– Сосредоточься, – велел Дэнс, когда они сидели вдвоем как-то поздним вечером; Катерина и Вирк опять ушли по своим делам, а точнее, чтобы забрать награбленное из тайника.

– Получается?

– Нет, – призналась Цимба.

Он снова и снова раскладывал вещи в случайном порядке, разные мелки предметы: камушки, щетку, стакан, ржавую монету и прочие. Ее задача была с завязанными глазами определить, что в какой части стола лежит на этот раз.

– Ты все еще не веришь нам, – печально пропел Дэнс. – Жаль.

– Вовсе нет! Я знаю, что я хранительница! Я очень стараюсь, правда! – возразила Цимба.

Она и в самом деле все больше ощущала себя темной. Идеи Дэнса о темном мире, в который он мечтал обратить все на свете, не сильно вдохновляли Цимбу. Но присутствие тьмы в своем внутреннем мире она не отрицала. Цимба всегда любила темноту, мрак, черный цвет. Теперь ей казалось, что образ темной очень шел ей: ее длинные, черные волосы, темно-карие глаза, все говорило только об одной стихии. И пусть Дэнс сколько хочет твердит, что образ не важен – для Цимбы он значил очень много. Она впервые ощутила, что предназначена для чего-то и это что-то подходит ей.

– Старание – это замечательно, – ответил Дэнс. – Но ты совершаешь ту же ошибку, что и мои ученики – пытаешься остаться собой. Хм… Все стихии парные, у каждой есть противоположность. Наша, как ты, конечно же, понимаешь, – свет. В каждой паре одна стихия для веры, а другая для служения. Так говорят издревле.

– И что это значит? – спросила Цимба, все еще сидя с завязанными глазами.

– Верь, – просто ответил Дэнс. – А значит – доверяй. Раствори свои переживания, страхи или, наоборот, безразличия во тьме. Это меняет человека, постепенно… но нужно верить, что это необходимо.

– Я уже мало что понимаю, – с легким раздражением ответила Цимба.

– Монстры живут в темноте, – сказал Дэнс. – Услышать их, тем более увидеть, можно, только поверив в это. Это тебе не свет – никто не покажет тебе пальцем, не ткнет в светящееся чудо лицом. Тьма – это игра нашего разума, оплот воображения. Образы света лишь отражают реальность, они ничто, в сравнении с возможностями тьмы…

Цимба еще некоторое время сидела в повязке. Порой ей начинало казаться, что она видит предметы перед собой, но это была только иллюзия. Она до сих пор помнила то время в подвале, когда они встретились с Дэнсом в первый раз. Тогда ей удалось на несколько минут открыть темный взор, но после пробуждения он больше не возвращался к ней.

– Наверное, монета в правом углу, стакан в центре, а слева… расческа, – предположила Цимба.

– Нет, ни разу не угадала, – отозвался Дэнс. – Я поменял все вещи, пока говорил. Теперь тут книга, кружка и огарок свечи.

– Разве можно так менять вещи, не предупредив? – слегка обиделась Цимба. – Я же только учусь!

– Так ты учишься видеть темные образы вещей, а не угадывать, где они лежат. Достаточно на сегодня. Отдохни, а после полуночи вернемся к попыткам вызвать силу.