Йед разыскал глазами одного из недавно приобретённых друзей.

– Мерон! – радостно окликнул он.

Тот, едва услышал голос Йеда, сразу направился к нему.

– Нас обоих можно поздравить! – воскликнул он не менее радостно.

– А я даже не ожидал, что вдобавок ко всему ты и с шестом дерёшься так здорово! А помню, ещё и рисуешь этим шестом неплохо! Вот уж монах на все руки! Занятным же вещам в вашей Обители обучают. Даже совсем не монашеским, сказал бы.

– Тысяча сверкающих душ издревле озаряет Междуморье немеркнущей славой, – важно запел «монах на все руки». – Впрочем, что касается боевых искусств, это объясняется просто. Наша Обитель расположена почти что посередине обитаемых земель. В мирное время это даже неплохо, так как через нас проходит много торговых путей. Но в истории не раз случались кровавые смуты, когда монастырь из–за выгодного расположения осаждали самые разные армии, не чтящие Богиню и Синод. А даже если и не осаждали, воюющие войска завсегда оказываются источником бандитов и головорезов всех мастей. Они тогда враз наводняют все дороги вокруг Обители.

– Это как при Короле–еретике тысячу лет назад?

– Например тогда, – кивнул Мерон. – Да, если верить хроникам, то низложение Короля–еретика привело к ожесточённой междоусобице, и Синоду стоило немалых усилий потушить этот пожар. В такие времена монахов некому защитить, кроме нас самих.

Мерон гордо ударил кулаком в грудь.

– Между прочим, в других монастырях такого нет, – продолжал он. – Там занимаются сугубо мирными делами: ведут летописи да укрепляют веру. Мы же бережно храним не только духовные традиции, но и боевые. Мы не забывали их даже в самые долгие годы мира, что нас не раз спасало. Тысяча сверкающих душ столь стара, что никто толком не знает, когда её основали… Однако за всю известную историю ни один враг не смог взять её силой. Наша Обитель вечна, как сами звёзды.

«Мы», «нас», «наша обитель»… Интересно, что Мерон никогда не говорил о себе, как об бывшем монахе. Словно изгнания своего он и признавать не хотел, считал это временным недоразумением.

– Странно всё это… – сказал Йед. – Ведь если ты и сражаться с боевым шестом умеешь так здорово, то я вообще не понимаю, как настоятель мог тебя выгнать…

Мерон задумался.

– Знаешь, на самом деле в монастыре я дрался посредственно. Не любил я этого занятия, в отличие от некоторых братьев. Эх, вот брат Фария у нас настоящий боец!… Однако когда меня выгнали… Изгнание – нечастое наказание в Обители, но в моём случае всё… всё даже ещё хуже было. Игумен меня тогда здорово отколотил, а под конец ещё и наговорил целую кучу оскорблений! Он вообще тяжёлого характера человек, но в тот вечер превзошёл самого себя. И знаешь что? Всё это задело меня за живое. Я сделался зол, как демон Старого мира. Тем злополучным вечером я решил доказать, что совсем не таков, каким он меня считает. Надеюсь, король–регент рано или поздно пожелает посетить Обитель. Я хочу, чтобы игумен увидел меня в облачении гвардейца с королевскими давнами на груди, и от изумления подавился собственным языком! Чтобы я смотрел, как он задыхается и бьётся в конвульсиях! Ха–ха!

На добродушном лице Мерона было написано, что говорит он не вполне всерьёз.

– Вот оно как! – расхохотался Йед. – А может, такому настоятелю стоит быть благодарным? Он ведь пробудил в тебе волю к победе, а это уже полдела. Без него ты бы и не оказался здесь.

Мерон только нахмурился.

– Даже если и так, человек он всё равно скверный. Про него ещё много разных слухов ходит, что он якобы был… Впрочем, неважно. А ты, пожалуй, в чём–то прав! Знаешь что? Со дня изгнания я ещё не выпил ни капли вина.

Ни капли вина? Йеду последнее слово как–то резануло по уху. Значит Мерона что, всё–таки за пьянство выгнали?

Йед, надо сказать, не являлся праведным поборником трезвости. По крайней мере, его отношение к Мерону из–за одного этого вряд ли смогло бы ухудшиться. Странно другое: прежде Йед даже и не задумывался всерьёз, что у Мерона могли быть проблемы такого рода. Одним нечаянно обронённым словом Мерон вдруг приоткрыл какую–то другую свою сторону, более тёмную, чем привычный образ добродушного «монаха на все руки». А что, интересно, ещё может под этим образом скрываться? За что же его изгнали из монастыря на самом деле?

Впрочем, Йеду не очень–то хотелось это выяснять. Какая, собственно, разница? У кого нет пороков! Ведь достоинств у Мерона более чем хватает, и они как раз – все на поверхности.

Вдруг оживлённый галдёж прервал командный голос.

– Всем победителям – встать!

Вернулся сэр Тарбис.

– Стройся! А проигравшие – немедля за ворота! Вам здесь смотреть больше не на что.

Подле бравого капитана мягкой походкой шествовал служитель Маэл, превосходя его ростом сразу на две головы.

Когда счастливые без пяти минут гвардейцы выстроились в шеренгу, синеокий Посланник Синода заговорил вкрадчиво–певучим голосом.

– Вы успешно прошли непростые испытания: на силу, ловкость, выносливость и тому подобные вещи. Хотя вас всё равно оказалось больше, чем надо… Так или иначе, шестерых придётся отсеять жребием. Однако перед жеребьёвкой я должен проверить чистоту помыслов каждого из вас при помощи Священного дара. Ведь обычными испытаниями трудно определить такие качества, как благонадёжность или преданность… Страшиться не нужно: кто не вражеский шпион и не преступник – тот уйдёт с миром, даже если и не пройдёт сию проверку. Слово кровного служителя Святой Владычицы!

Подобно хищному зверю, он неспешно прошёлся вдоль притихшего строя туда и сюда, впиваясь в каждого своим колдовским взглядом.

– Йед Велунд, сын кузнеца, – молвил Маэл, не поворачивая к тому головы. – По стечению обстоятельств ты мою проверку уже прошёл. Ты здесь лишний. Ступай в храм и жди остальных в Нижнем зале.

А пристальный взгляд его не сходил с Глаха Кенунда.

Йед вышел было из строя, но остановился на полушаге. Он осторожно повернулся в сторону Маэла с Глахом. Те застыли друг напротив друга, как вкопанные.

Вернее, лишь невнимательному взгляду казалось, что Глах стоит неподвижно. В действительности же он тихонько трясся, как в лихорадке, не в силах отвести взгляда от синих глаз Маэла. Четверо его товарищей тревожно обернулись, но помочь ничем не могли. Йеду подумалось: а не точно ли так он сам выглядел, когда Маэл вызнавал, что случилось в деревне?

– Противишься? – ласково проворковал Маэл. – Думаешь, можно от меня что–то скрыть? Какая самоуверенность! Знать потаённое – священная обязанность Посланника Синода!

Колдовские полосы на его голове затрепыхались бледными отсветами – едва заметными на полуденном солнце.

Сэр Тарбис недовольно нахмурился, но с места не сошёл.

– Ступай уже прочь, сын кузнеца! – вдруг рявкнул Маэл, продолжая впиваться глазами в Глаха. – Не испытывай терпение!

Голос его внезапно преобразился до неузнаваемости, обнажив опасный металл.

Йед тотчас же развернулся и направился в сторону храма Шамины, что гордо высился над городскими крышами. Однако позади вдруг раздался хриплый бас Глаха.

– Вон из моей головы, Чтец! Это всё ненасто…

Тут он завопил, как от нестерпимой боли.

Йед оглянулся. Бедняга Глах стонал и корчился у ног Маэла. Весь строй в испуге от них отпрянул.

– Ненастоящее? – услужливо подсказал Маэл. – Ну так я тебе и настоящее покажу!

Заметив, что Йед снова некстати замешкался, сэр Тарбис сердито махнул ему рукой.

– Сказано же – вон! – прошипел он. – Дурень!

Днём Народный храм Шамины – точнее, лишь Нижний зал – оставался открыт для широкой публики. Йед бывал здесь не раз, ещё вместе с отцом. Сам кузнец не был особенно набожен, однако он никогда не отказывал жене в просьбе отнести в Храм то или иное подношение, дабы испросить милости у Богини звёзд.

Просторный Нижний зал находился в самом основании Храма. В центре располагался алтарь в форме четырехлучевой звезды, копирующей очертания самого храма. А над алтарём возвышалась статуя Шамины с широкой чашей на руках. Кровавых жертвоприношений Богиня не принимала, поэтому в качестве подношений люди обычно приносили дары земли: колосья и початки, фрукты и иные плоды. А вне урожайного сезона в чаше нередко оказывались разные мелкие вещи или невзрачные предметы обихода. Предметы вовсе не случайные: по поверью, действенным считалось лишь подношение, ценное лично для просителя.