Тания догадалась, что хоть с Реанной сражался фактически Фамильяр, он ведь это делал при помощи её тела, а не по волшебству. Каким–то образом он отключил боль и усталость на время поединка, но теперь они включились вновь. И измученные мускулы надрывно заломило.

Живан подошёл к лежащей навзничь Тании и подал руку, помогая подняться.

– Дам несколько минут, чтобы в себя прийти, но затем отчаливаем. Времени нет разлёживаться, нам нужно донесение в штаб доставить. Теперь каждый день на счету.

Боль уже проходила, и Тания не могла не обрадоваться столь удачному повороту событий. Но подспудно, из глубин подсознания, её тревожила неприятная мысль. Ведь всё это заслуга серебристой книги. Древний дух, что обитает на её страницах, всё–таки выполнил обещание: он дал ей то, чего она хотела. Но кто она сама по себе? Без помощи Фамильяра эти люди вряд ли признали бы её. Похвастайся она перед Йедом, что выиграла неравное сражение лишь благодаря какой–то волшебной книге, он бы точно не счёл такую победу честной.

Йед всегда был щепетилен в вопросах чести. Отец часто говаривал: «Человек должен быть настоящим», но никогда толком не объяснял, что конкретно имеет ввиду. А Йед считал, что речь здесь именно про честь, потому и восхищался королевской гвардией. Именно так он понимал отцовские слова «быть настоящим».

Но Тания в таком смысле никогда не была «настоящей». Она и теперь просто добилась своего, и всё тут. Она победила соперника, и не всё ли равно, каким способом? Победителей не судят, да и кому в этом мире даровано право судить, что один способ честен, а другой – бесчестен? Уж не Шамине ли с её Чтецами? А что, если они например скажут, что честно сражаться только с завязанными глазами, а честный забег – это только бег в мешках?

Почему же она должна игнорировать возможности, которые сам этот мир ей предоставил? А всего позавчера, когда в деревне вдруг разразилась чума – миру было безразлично, хотела она этого или нет. Она может и открыла ту чёрную дверь со скелетом, но никто ведь её не предупреждал тогда о последствиях. Разве это было не бесчестно? Так почему же она должна оставаться честной с миром, который так бесчестен с ней!

– Мир, ты ненастоящий… – пробормотала она под нос, разыскивая глазами Реанну.

Пока Живан обсуждал что–то со своими подначальными (а Тания уже не сомневалась, что он и есть командир отряда), нелюдимая воительница седлала лошадей – в стороне ото всех, как и всегда. И Тания решила попробовать разговорить её.

– Скажи, ты же мне ни капельки не поддавалась? – спросила она.

Реанна обернулась и лишь смиренно покачала головой.

– А ты знала, что я смогу выиграть? – не отставала Тания. – Пройти испытание?

– Нет, – ответила Реанна без следов каких–либо эмоций. – Это оказалось неожиданным. Ты должна была проиграть.

– Но зачем тогда было навязывать мне поединок? Если ты считала, что шансов у меня нет?

– Ты должна была проиграть, – повторила Реанна. – Ты должна была понять, что не готова к тому, чего так сильно хочешь. Ты не умеешь управлять желаниями. Но если ты не можешь победить даже себя, ты не победишь врага. Нельзя сражаться, если тебе не ведомо смирение. Познать это можно лишь в поражении… Однако ты меня победила. Но такая победа бессмысленна. Когда–нибудь она обернётся для тебя поражением, и ты погибнешь, подобно мотыльку, что тянется на огонь свечи. Мотылёк сгорает, потому что тоже не может побороть желание. Желания – источник зла.

– Впервые… впервые слышу, чтобы победа считалась чем–то плохим… – пробормотала Тания, немало огорошенная оглашённым вердиктом. – Любой человек… Да любое живое существо всеми силами пытается достичь, чего оно хочет! Иначе зачем ему вообще жить? Как вообще успешное достижение желанной цели можно считать чем–то плохим?!

Но Реанна продолжала говорить, словно бы и не слышала её слов.

– И я тоже потерпела сегодня поражение, потому что так и не помогла тебе познать смирение. Поэтому если ты хочешь научиться сражаться, то я не гожусь тебе в учителя. Я не смогу ничему тебя научить.

На этих словах мелодичный голос умолк, словно бы тихо умер, а воительница отвернулась обратно к лошадиной сбруе. Вероятно, она только что истратила как минимум месячную норму разговоров и до прибытия в лагерь не собиралась более произносить ни слова.

Тания закусила губу и тоже замолчала, крепко задумавшись.

– Нет! – воскликнула она наконец. – Мне вовсе не нужно, чтобы ты становилась мне наставником или чем–то вроде того. Разве я просила подобного? Мне нужно, чтобы ты стала мне другом!

На голубоглазом лице Реанны будто бы промелькнуло лёгкое недоумение – единственное подобие эмоции, которое иногда удавалось там разглядеть. Однако оно никогда не получало развития. Тания подумала, может она выдаёт желаемое за действительное? Может, это просто такая особенность формы мускулов на её лице, и только?

Так ничего и не ответив, Реанна молча отвернулась, словно давая понять, что разговор окончен.

– Погоди! – воскликнула Тания. – Я хочу ещё кое–что знать. Тогда, в сражении, ты ведь не собиралась меня убивать? Только обезоружить, да?

Реанна вновь посмотрела на неё своими голубыми глазами, в которых не читалось ничего.

– Ты боишься смерти? – спросила она.

– Что за странный вопрос? – обескураженно переспросила Тания. – Ну конечно же, я боюсь смерти. Все её боятся, потому что хотят жить! А ты разве нет?

– Я не боюсь смерти, – тихо прозвенел ровный голос. – Я уже мертва.

Реанна снова отвернулась к своим лошадям, а Тания замолчала, решив больше не приставать с расспросами. Она побоялась того, как далеко их может завести сей разговор.

Одним из наиболее сложных испытаний, что предстояли Йеду, был поединок с опытным гвардейцем. Кандидатам требовалось доказать умение в обращении с любым типом оружия, на свой выбор. Конечно, подавляющее большинство выбирало меч, он же и был основным оружием королевской гвардии. Но не единственным: считалось, что каждый гвардеец должен следовать древнему примеру Халара, то есть уметь одолеть противника, имея в руках любое оружие, или даже просто случайно подвернувшийся предмет. Целью же испытательного поединка было доказать, что кандидату хватает упорства и терпения, чтобы в совершенстве научиться пользоваться хотя бы одним видом оружия. Это означало, что не будет проблем и с овладением любыми другими – уже по ходу службы.

Йед выбрал для поединка меч, как и большинство. Выбирать что–то необычное ему резона не было, ведь он родился сыном кузнеца и потому с мечами был знаком с самого детства. После того, как отец впервые свозил его в столичный дворцовый квартал, Йед никак не мог забыть тот отряд вооружённых гвардейцев. Увиденное зрелище глубоко запало ему в душу. И на следующий день он не нашёл ничего умнее, чем украсть пару готовых мечей из отцовской кузни и разыграть шуточный поединок с кем–то из деревни.

Должно быть, то был какой–то другой паренёк из деревни, местный сорвиголова. Только вот кто именно?… Йед его не помнил.

Так или иначе, шуточное сражение на настоящих мечах случайно увидел отец. Он страшно разгневался, поколотил Йеда, и впредь строго–настрого запретил ему брать что–либо из кузни без разрешения.

А на следующий день отец вновь отбыл в столицу – ничего никому не объясняя. Вернувшись, он на весь вечер засел один в той комнате, где хранил учёт своим столичным заказам. Йед рискнул тогда подсмотреть в щель приоткрытой двери: отец сидел за столом и неуклюже выводил на бумаге какие–то числа. Затем внимательно рассматривал заполненный лист и либо удовлетворённо хмыкал, либо дополнял написанное крепким словцом. Наутро же он разбудил Йеда спозаранку и велел запрягать лошадь, а сам вернулся в комнату, где ещё вчера упражнялся в арифметике, и вскрыл там подпольный тайник. В тайнике хранилось то, что кузнец сумел заработать своим трудом за всю жизнь: ларец, наполненный монетами. Отсчитав нужную сумму, он спрятал ларец обратно. А затем, ничего по–прежнему не объясняя, приказал Йеду садиться в повозку, а сам направил лошадь по столичному тракту на восток.