— На движущийся поезд? — неверяще уточняю я.

— Именно.

Зейн бросает на меня успокаивающий взгляд, но когда Трей говорит ему, чтобы он помог запрыгнуть Трине, я замечаю разочарование в его глазах.

Почему у меня такое чувство, будто Трей всячески пытается нас разделить?

Грохот, с которым едет поезд, разрывает ночную тишину. Отчего-то одного этого звука достаточно, чтобы моё сердце забилось чаще. Ладони потеют, пока я думаю о том, как запрыгнуть на эту штуку. Они забыли, какие у меня короткие ноги?

Поезд скрежещет, начиная замедляться, его фары освещают рельсы перед собой и бесконечное пространство вокруг нас. На секунду я ослеплена этим светом. Часто моргая, я отвожу глаза, пока белые пятна не проходят.

Раздаётся свист, похожий на душераздирающий вопль о помощи, и вот уже поезд совсем близко.

Как только проезжают два вагона, Пейдж орёт:

— Пора! — она срывается на бег, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что мы следуем за ней. Двое других «зенитовцев» тоже бегут, за ними сразу Нэш, а потом Трина. Зейн колеблется всего мгновение, прежде чем тоже побежать.

— Давай, Сиенна, — настаивает Трей. — Нам нужно бежать.

Мотаю головой.

— Я не смогу.

Глаза Трея горят.

— Не время сдаваться. Я тебе не позволю. Ну же, давай! — он хватает меня за руку и тянет следом за собой, рванув с места. Я спотыкаюсь, чуть было не падая, пока мои ноги вспоминают, как нужно двигаться. Плечо пульсирует от боли, похожей на ту, что сейчас в моём сердце.

Моё сердце может быть хрупким, сделанным из стекла, способным разбиться в любой момент, но я, наоборот, сильная и стойкая, я могу взмыть в небеса, как сигнальный огонь. Как небоскрёб.

Я справлюсь.

Ну, я пытаюсь убедить себя в этом.

Впереди Пейдж и её ребята уже запрыгнули в вагон. У меня на глазах Нэш и Зейн делают то же самое и протягивают руки, чтобы Трина могла ухватиться. Она бежит как лань: ловко, изящно, без малейших усилий. А я только и могу, что смотреть на неё, раскрыв рот. Должно быть, лекарства действуют иначе на гемов, потому что в её движениях совсем незаметны остаточные эффекты обезболивающих. Она хватает ладонь Зейна, и он лёгким движением затаскивает её внутрь.

Моё дыхание затруднённое, грудь тяжело вздымается. Я раскачиваю руками, стараясь ускориться.

— Мы их никогда не догоним, — выдавливаю я, задыхаясь.

— Ладно, попробуем в другой, — он оглядывается на приближающийся вагон, дверь широко распахнута.

— Готова? — спрашивает он, напрягаясь всем телом.

Я киваю. Как только вагон оказывается близко, мы ускоряемся, его рука хватает мою, утягивая за собой, помогая удержаться на ходу.

И отпускает, только чтобы запрыгнуть самому. У него это вышло так легко.

— Давай руку! — кричит он, протягивая свою.

Я чувствую, что не могу выдержать прежний темп без его поддержки. Поезд мчится вперёд. Без меня. Я проклинаю свои ноги, приказывая им двигаться быстрее. Лёгкие горят, колени дрожат, сердце разрывается.

— Скорее! — орёт Трей. И в этот самый момент в его глазах появляется сомнение. Он не уверен, что я смогу.

И уж не знаю почему, но это всё, что мне нужно было знать.

Сделав рывок, я дотягиваюсь до его ладони и сжимаю её. Молниеносным движением он затаскивает меня в поезд. Я врезаюсь в него, он пошатывается и теряет равновесие. В итоге мы падаем, я оказываюсь на нём, и плечо пульсирует болью. Когда он поднимает глаза на меня и улыбается, моё сердце трепещет.

— Вот и всё, — тихо произносит он.

Я слезаю с него и сажусь, дрожа всем телом. Мои руки касаются пыльного пола. Дыхание всё ещё тяжёлое, и я пытаюсь успокоить своё сердцебиение, делая глубокие вдохи и выдохи. Трей садится рядом и оглядывается.

— Всё не так уж и плохо, — говорит он. И с коварной усмешкой добавляет: — Мне даже нравится — целый вагон в нашем распоряжении.

Сглотнув, я отворачиваюсь и поднимаюсь на ноги. Осторожно подхожу к краю. Держась одной рукой за дверь, я вглядываюсь в темноту. Звёзды сейчас в миллион раз ярче, чем когда-либо. Слёзы наполняют мои глаза, когда я думаю о папе, о том, как он показывал пальцем в небо и называл одно созвездие за другим.

Трей подходит ко мне и мягко опускает ладони на мои плечи, стараясь не задевать рану. Внезапно я чувствую себя рухнувшей на землю, словно я всё-таки не в силах подняться в небеса. Трей наклоняется и шепчет на ухо:

— Прости меня, Сиенна.

Я поворачиваюсь лицом к нему.

— За что?

— За всё. За всё, через что тебе пришлось пройти из-за меня. За то, что случилось с твоим отцом. За то, что я не смог ничего сделать, — он вздыхает. — Я чувствовал себя бессильным. Смотрел прямо на него и…

— Знаю, — перебиваю я, вытирая слёзы. — Это было ужасно.

Его руки скользят вниз по моим рукам и переходят на талию.

— Что мне сделать, чтобы искупить вину перед тобой? Как мне это исправить?

Эти слова странно отзываются в моей памяти. Кажется, он говорил уже так в лагере, после того как поцеловал меня, а потом избегал несколько дней. Такое чувство, будто это было в прошлой жизни.

Отвожу взгляд.

— Я не знаю.

Трей опускает руки. Он отходит в противоположную сторону и садится на пол, прислоняясь к стене вагона. Спустя несколько мгновений он спрашивает:

— Что произошло между тобой и Зейном?

Поворачиваюсь и пристально смотрю на него.

— Ну, я знаю, что он влюблён в тебя. Это я помню, но… — он резко вдыхает. — Я не знаю, что ты чувствуешь к нему.

Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к стене.

— Просто… Мне нужно знать, Сиенна.

Когда я открываю глаза, Трей смотрит на меня с такой серьёзностью, что это отзывается острой болью в моей груди. Я подхожу к нему и сажусь рядом, поворачиваясь лицом.

— Я не знаю, — мой голос едва громче шёпота. Пальцы выводят узоры на пыльном полу. — А что ты чувствуешь к Рейни?

Трей кривит лицо.

— Не в моём вкусе. Я бы никогда не стал с ней встречаться.

— Но именно это ты и делал, — мягко говорю я. Его глаза становятся печальными.

— Это был не я, и ты это знаешь.

В памяти всплывает картинка, как Трей и Рейни целовались, прижимаясь друг к другу, от них чуть ли пар не шёл. Сердце сжимается, и я отвожу глаза.

— Может, и так, — соглашаюсь я, — но выглядело это правдоподобно.

Трей втягивает воздух и пододвигается ближе.

— Так и было задумано. Этого они и добивались.

— Но тебе это нравилось, да? В смысле целоваться с ней? — не знаю, почему я не могу выкинуть это из головы, забыть, как будто этого никогда не было. Рейни мертва. Почему я не могу просто отпустить ситуацию?

Наверное, потому что часть меня хочет знать правду, даже если она меня пугает.

Трей хмурится.

— Нет. Когда я целовал её, я думал о тебе. Каждый раз. И это казалось каким-то бредом, потому что никаких «нас» не было. Не должно было быть. Ну, в моей голове, — он прочищает горло и запускает пальцы в волосы. — А что насчёт тебя и Зейна? Ты его целовала?

Чувство вины наполнило меня, как камни стеклянную банку. Часть меня настаивала, что нужно солгать ему, но другая хотела, чтобы он знал правду.

— Да, — шепчу я.

Желваки на лице Трея дёргаются, он опускает глаза, теребя в пальцах обувной шнурок.

— Я так и думал, — когда он поднимает голову, я замечаю в его глазах боль.

— Прости.

Трей смеётся, но резким, горьким смехом.

— Зачем тебе извиняться? После всего, что я тебе сделал? — он хлопает ладонями по своим коленям и посылает мне кривую улыбку. — Технически я дал тебе разрешение.

Он имеет в виду тот день, когда Рейни приехала к дому Зейна. Трей тогда сказал, что он не тот, кто мне нужен. И намекнул на Зейна.

— Ты буквально пытался свести меня с ним, — напоминаю я. Он усмехается, и мне кажется, что искренне.

— Я помню. Каким же идиотом я был.

— Зато хорошо одетым идиотом, — отвечаю я, прикусывая губу, чтобы не улыбнуться.