— Бля, — бормочу я.

— В чем проблема?

Мой член — железный кол, а в голове карусель образов твоего чрезвычайно соблазнительного обнаженного тела, — вот что случилось. Но мы можем легко это исправить, если прямо сейчас ты раздвинешь ноги и позволишь мне отведать тебя.

— Никаких проблем. Все хорошо. — Я пренебрежительно отмахиваюсь рукой.

Стараюсь встать таким образом, чтобы не было видно мой стояк. Вспышка воспоминания проносится в голове: у пинбольного автомата Натали рассказывает о том, что она рассматривает меня на работе. Интересно, она все еще это делает или нет? Если бы ее взгляд снова опустился к моему паху, была бы она довольна тем эффектом, который на меня оказывает? Интересно, она захотела бы что-нибудь сделать, чтобы облегчить ту боль, которую я чувствую прямо сейчас? И больше всего мне интересно, чувствует ли она то же самое?

— Последний чек, — говорит Натали, сдвигая последний лист передо мной, ее руки находятся в опасной близости от моего члена. — Это моя зарплата.

Я поднимаю ручку над строкой подписи и начинаю ставить свою подпись, когда вздрагиваю. Сумма неправильная.

— Что это? — Я указываю на чек. Я больше не думаю о том, что у нее между ног. А думаю о том, что она делает с моим бизнесом.

— Мы называем это «чеком». Это как обещание денег. Ты идешь с ним в банк, и они выдают тебе ту сумму наличных, которая указана в чеке, — говорит Натали, ее тон наполовину игривый, как будто мы снова начали ладить.

Но мой вопрос не был таким фундаментальным.

— Я имел в виду, почему такая сумма? Она неправильная, — говорю я, постукивая по цифрам, которыми Натали ранее заполнила чек.

— Это моя обычная зарплата.

Я вздыхаю, когда незнакомый гнев пронзает меня. Я не вспыльчивый. Обычно я не злюсь. Но если она делает то, что я думаю, то это меня чертовски сильно бесит.

— Я дал тебе прибавку, Натали, — мой голос, как натянутая струна. — Ты забыла?

Она поднимает голову. Натали выглядит виноватой, но уверенно говорит:

— Я не забыла. Просто решила, что это больше не считается.

Я опираюсь руками в стол и смотрю на нее сверху вниз.

— Мы аннулировали брак, а не отменили то, что касается твоей работы.

— Я просто подумала, что это одна из тех вещей.

— Одна из каких вещей?

— Одна из тех вещей, которые ты говоришь, когда пьян, — парирует она.

Я скриплю зубами и тяжело дышу через нос.

— И все же, я говорил серьезно.

Натали откидывается на спинку кресла.

— Послушай, я не хотела быть самонадеянной и предполагать, что прибавка все еще в силе. Мне не хотелось ставить тебя в такое положение, в котором ты считал бы себя обязанным, — говорит Натали, четко выговаривая последнее слово, и мне кажется, что она подразумевает под ним нечто большее.

И это еще больше меня злит. Эти последние несколько недель мы только и делали, что ходили на цыпочках вокруг друг друга, и теперь она принимает оскорбительные для моего бизнеса решения, которые не уполномочена принимать.

— Это моя компания. И я решаю, сколько тебе платить. — Я не поднимаю голоса, но Натали осознает, в каком я бешенстве, по моему холодному тону и по тому, как я поднимаю чек и разрываю его посередине.

Я беру новый чек и вписываю правильную сумму. Побольше. Затем передаю его ей.

— Я тебе говорил, что дам десятипроцентную прибавку к зарплате, именно это я и имел в виду. Я дал тебе обещание, и, черт возьми, намерен его выполнить, неважно, выпил ли я несколько кружек пива, или нет. Я — человек слова, и ожидаю, что люди, с которыми работаю, будут относиться ко мне именно так, и будут вести себя так же.

— Спасибо. — Натали берет чек дрожащими руками, опускает голову, хватает свою сумочку и стремительно уносится прочь от меня. Я опускаюсь в кресло Натали, меня пронзает гнев, и я опускаю голову на руки.

— Черт, черт, черт.

Я не должен так злиться. Я это знаю. Но скажите это ярости, которая сейчас пронзает мое тело. Ненавижу это чувство. Я горжусь тем, что я спокойный парень, но сейчас я его полная противоположность.

Я отправляюсь домой, переодеваюсь в шорты и тренируюсь в тренажерном зале, находящемся в моем здании. Поднимаю бо́льший вес, чем следовало бы, и бегаю быстрее, чем обычно, и вообще загоняю себя в зону глупых парней, потому что злюсь.

И я не знаю почему.

Но после горячего душа запутанные в узел мысли начинают распутываться. Достаточно скоро я осознаю, почему злюсь.

Дело не в том, что Натали пыталась подорвать мои моральные устои тем, что вписала в чек меньшую зарплату. Это нелепо.

Дело не в том, что мы были пьяны, а кое-что из той ночи все еще как дымка для меня. Все дело в том, что мы не такие, как раньше. Мы не вернулись к тому, чтобы быть Натали и Уайатом. Мы перешли на полный режим «босс — помощник», а мне гораздо больше нравилось, когда мы хорошо проводили вместе время на работе, до того как работа стала такой же приятной, как поход к стоматологу.

Я натягиваю джинсы и футболку, провожу пальцами по уже практически сухим волосам и ухожу из дома на Вест-Фифтис. Я иду пешком через город и надеюсь, что Натали все еще в додзе на Шестьдесят четвертой. На часах около девяти, когда я подхожу к студии. В окнах ярко горит свет, и я замечаю внутри Натали, закрывающую зал. Я жду, засунув большие пальцы в карманы джинсов.

Через несколько минут свет мерцает и выключается. Дверь открывается, Натали запирает ее, а затем поворачивается.

— О, — ее глаза округляются.

— Привет, — тихо говорю я.

— Привет, — говорит она таким же тоном, и эта мгновенная нежность похожа на ласку.

— Я был мудаком. Прости.

Натали улыбается.

— Все в порядке. Я не должна была...

Я прерываю ее. Именно я виноват.

— Нет. На твоем месте я бы сделал то же самое. Я не должен был ставить тебя в такое положение, чтобы ты сомневалась в моих словах о прибавке. Поэтому ты взяла эту работу с подменой? Потому что не была уверена в том, что прибавка действительно будет?

Натали виновато кивает.

— Мне нужны дополнительные деньги.

У меня буквально разбивается сердце.

— Прости, Нат. Я серьезно. Я не хочу, чтобы ты сомневалась в своей ценности или в моих словах, или в том, что я тебе обещаю. Мне нужно сделать больше. Я хочу сделать больше. И хочу платить тебе столько, сколько ты заслуживаешь за удивительную работу, которую делаешь.

— Спасибо.

— Без тебя я не смог бы управлять делами. Вот почему ты получила прибавку. А не по каким-то другим причинам.

— Спасибо. Я очень это ценю.

— Ты этого действительно заслуживаешь, — вздыхаю я. — Так у нас все хорошо?

— У нас все хорошо, — говорит она, и впервые после того, как проснулся с похмелья, я чувствую, что это может быть правдой.

В желудке у Натали урчит, и я улыбаюсь.

— Думаю, тебе может понадобиться что-то еще. Ужин? Я угощаю. Бургеры и пиво?

Улыбка, которая появляется на ее губах, — первая с тех пор, как мы вернулись из Вегаса, и Натали кажется самой собой. Той женщиной, которую я знаю.

— Я в деле.

Еще ее улыбка успокаивает меня — она говорит о том, что вернуться к тому, кем мы были раньше, будет чертовски легко.

Я просто это знаю.

Натали указывает на мой подбородок.

— Кетчуп, — говорит она.

Я беру салфетку и вытираю его, а потом заканчиваю рассказ:

— Затем, однажды мы взяли ее копию «Унесенных с ветром», вырезали последние десять страниц и написали: «Рэтт уезжает. Он — придурок».

Натали хлопает меня по бедру.

— Вы были такими жестокими.

Я киваю в знак согласия и делаю глоток пива. Мы сидим за стойкой в The Best Burger Joint на Лексингтон и наслаждаемся бургерами с острым соусом с перчиком халапеньо.

— Мы были просто ужасными. Джози до смерти хотелось ее прочитать. Она проходила через фазу «Скарлетт О'Хара», и на Хэллоуин оделась как южная красавица, у нее даже был зонтик от солнца.